Когда-то Ася Волошина рассказывала мне, что, живя и благополучно работая в Москве, однажды захотела писать о театре. И была уверена, что может. Набрала что-то в гугле — и попала на сайт «ПТЖ». Как говорила Ася, несколько дней она не работала, а только читала наш журнал и поняла, что надо учиться, потому что так писать она еще не могла. В соучредителях журнала значился институт. Туда Ася Волошина и поехала.

И странно было через десять лет сидеть в редакции этого самого журнала и беседовать с драматургом Волошиной для него. Тем более что в первой половине означенного десятилетия она была активнейшим и перспективнейшим автором «ПТЖ»…

Брать интервью у драматурга было, конечно, странновато, потому что именно я учила Асю критике два с половиной года (хотя что было учить, у них была блестящая группа, и Ася сияла в ее центре каждым текстом). Мы ездили по фестивалям, делали молодежные номера, до получения диплома оставалось немного — и тут Ася сбежала в драматургическую магистратуру, стала ученицей Натальи Скороход и знаменем этой школы, а покинутая я вот уже много лет публично горюю. И объясняю, что, когда Ася занималась не собой, а «другим», то есть спектаклями, чужим театром, она, как мне кажется, писала широко и аналитично, изживая в своих текстах что-то избыточное, щедро данное ей природой. Может, эгоцентризм, может, эстетизм, может, литературоцентризм… Почитайте ее статьи, их много! Они написаны разнообразно, умно, тонко.

А теперь передо мной сидел известный драматург, востребованный театрами, и я задавала этому драматургу почти те же вопросы, что и ее антиподу — Светлане Баженовой. Симметрия — так симметрия.

Марина Дмитревская Ася, у Булгакова в «Театральном романе» страница превращалась в коробочку, и там у Максудова начинали двигаться персонажи. Какой механизм у вас?

Ася Волошина Нет, коробочки нет. Я сначала долго мучаюсь, пребываю в уверенности, что предыдущая пьеса была последней и больше ничего не получится. Этот страх становится катализатором, из него рано или поздно я вылетаю в транс письма, в котором просто успеваю бить по клавишам. Раньше я боялась, что страх кончится. Потому что все же, так или иначе, каждый раз эмпирически доказывается, что он был беспочвенен: новые пьесы пишутся, последней ни одна еще не стала. А если он, страх, исчезнет, как же я буду работать? Так вот получилось удачно: этот новый страх (что страха больше не будет) заменил мне страх прежний. Контур остался замкнутым.

Дмитревская Персонажи с реальными лицами? Это люди?

Волошина Иногда бывает «дрим-каст». Например, с «Фазой зеркала», которая вам не понравилась (это примечание в скобках можно применить ко всему, о чем мы будем говорить))). Я знала, я написала три роли, которые в моей голове идеально исполняли три актрисы: Анна Яковлевна Алексахина, Аня Блинова и Лаура Пицхелаури, — не зная, согласится ли с моей мечтой Семен Александровский, и (главное) не зная, согласятся ли актрисы. «Дрим-каст» был абсолютно произвольный: могла бы представлять Мерил Стрип, но вот представляла Анну Алексахину. А потом все они прочли и согласились…

Дмитревская Но ведь бывают не актеры, а реальные люди, как в «Человеке из рыбы»?

Волошина В «Человеке из рыбы» как раз нет реальных людей. Видите, иногда у меня получается мистифицировать. Гриша собирательный образ, причем один из прототипов — удивитесь — Евгений Бабушкин, с которым мы столкнулись только однажды, после того как пьеса была написана. Но, скажем так, оболочка персонажа Гриши — это он. Талантливый писатель, который временно работает в «Баламуте» (Женя в «Снобе» работал тогда). Плюс, конечно, человек, которого я тогда любила… Волнуюсь я что-то слишком сильно — заметно, да?.. Такой момент: вы берете у меня интервью, я, может быть, всю жизнь к этому шла. Не могла не сказать этого: надо зафиксировать накал драматический…

Дмитревская Ой, опять синхрон с Баженовой. Она, как оказалось, долго хотела, чтобы что-то мне понравилось из ее творчества.

Волошина А я же, когда книжку свою вам подарила, написала, что хотела бы, чтоб вам понравилась однажды моя пьеса. Это действительно так, стопроцентно. Но одна — одной достаточно, правда же? Не надо, чтоб больше. У нас же все-таки разные… прицелы, что ли. Вообще мне важно непохожие друг на друга пьесы писать. Хотя недостатки у них у всех, наверное, одни и те же, но достоинства — верю, что разные.

Дмитревская Ася, а вообще в ваших пьесах есть реальные люди, «живые лица», как хотела Нина Заречная?

Волошина Давайте каминг-аут. У меня есть три гиперличные пьесы. «Мама», где реально все, кроме смерти мамы. «Дания тюрьма», где реально все, кроме секса Ани и Мити. И «Человек из рыбы», где никакие события не реальны, но реальна моя курьезно необоюдная любовь, которая была на тот момент. И все три текста гипероткровенны. И, наверное, «Дания» в этом смысле некий апогей. Потому что (каминг-ауты так каминг-ауты) исходное для героини событие этой пьесы — реально. Это мой отец убил свою вторую жену, маму моего брата, — нанес ей 28 ножевых ранений, если верить протоколу. Это к нему героиня приезжает в тюрьму (я приезжала тоже). В первый раз говорю публично об автобиографичности, раньше уворачивалась. На какие-то вещи нужно много времени. Да и написать пьесу я смогла только через семь лет после того, как это случилось. Когда хоть какое-то отстранение было найдено. И, наверное, как следствие, ход. Ведь эта история так и просилась в пьесу в стиле doc. И события реальны, и даже протоколы под рукой и свидетели (свидетели и в юридическом смысле тоже). Можно было всех вывести на сцену и всю драму, ставшую трагедией, разыграть. Но я, конечно, не стала. Я написала псевдоинтеллектуально-метафизический треп двух людей (себя самой с собой самой, конечно, — нарочито.) Да, это самая литературоцентричная пьеса из всех моих литературоцентричных пьес. Литературность и статичность — это недостатки, которые я сама себе выбрала (самоцитата). Но я сейчас, кажется, начала уходить от болевой темы. Давайте уж вернемся. Последний штрих — он как раз относится к балансу реального и вынесенного в художественное поле. Действие в пьесе происходит в игровой комнате в тюремной гостинице. В последний раз (отец уже отсидел и на свободе) я была там на свидании уже после того, как написала пьесу. (Ездила с «миссией» сообщить ему, что брат не будет с ним общаться, когда он выйдет.) И я зашла в эту комнату. Ее немного отремонтировали, но там стояла та же детская кроватка с пыльными игрушками… Это такое до абсурдности метафизическое пространство. И мне казалось, что если я зайду — меня… ну, просто преисподняя утянет. Потому что оттуда контрабандой, так или иначе, я вынесла какой-то образ; какую-то проекцию; то, о чем нельзя говорить. А уж воплощать — тем более. Это был один из самых страшных моментов моей жизни, как ни странно. Цепенящий, одурманивающий, иррациональный ужас. Ну, наверное, все про «Данию»…

Дмитревская Ася, что вы ощущаете своей почвой? Вы жили в Ростове-на-Дону, Москве, Петербурге. Что вас делало?

Волошина Мне кажется или я притязаю на то, что я прожила несколько коротких дискретных жизней. Я так ощущаю. «Легато» между ними нет. Монтажные стыки по живому. И я в них разная. Я помню ту себя, которую сформировал Ростов. Когда я приехала в двадцать четыре года в Петербург, это была еще та я. Я еще скучала по своим ростовским друзьями интеллектуалам-фрондерам-физикам… Да, меня-которой-давно-нет сформировал Ростов-на-Дону и его дихотомичность. Изначально же Ростов — это бесконечно провинциальный бандитско-рыночный город, в который в 1914 году был имплантирован-эвакуирован Варшавский университет. Слои до сих пор не смешались (я много рефлексировала на этот счет, когда писала текст о Ростове Расторгуева для книги — выпала мне такая честь)…

Дмитревская А следы Анатолия Васильева, Кирилла Серебренникова в Ростове просматривались?

Волошина Нет. Хотя моя бабушка (названная в «Маме» бабушкой-патриотом), учась на химфаке, занималась спортом и — как она говорит — ходила через сцену колесом в одном из студенческих спектаклей Васильева. Но это не задокументировано))).

Во-от. А у меня-теперешней, кажется, нет связи с Ростовом. Может быть, как раз в пору, когда произошло это «событие» из «Дании», меня как-то сейсмически выкинуло из себя. И потом пришлось пересобираться. А у меня уже был опыт извлечения «выгоды» из пересобирания себя. Выгода простая: если уж пересобирать, то лучше постараться за время пересборки что-то в себе подменить и на новый уровень подтянуться.

Дмитревская Ася, когда я спрашиваю о почве, то не имею в виду собственно географию — Ростов или Петербург. Что вообще ваша почва, на чем вы стоите?

Волошина Наверное, это любовь к модернистскому тексту. Нет большего удовольствия, например, чем читать Набокова. Или Бродского. Последнее, конечно, уже неприлично. Но, с другой стороны… помните, у Галины Владимировны Титовой в книге есть цитата Мейерхольда, который говорит, что любит Оскара Уайльда, но терпеть не может людей, которые тоже его любят… Нет, я не не люблю, конечно, поклонников Бродского, но осознаю, что сегодня признаваться в страсти к нему — уже немного моветон. Но моя любовь доказана: у меня есть татуировка рисунком по его эскизу на спине! Марина Юрьевна, а как вы думаете, из текста будет понятно, что я почти все время шучу?

Дмитревская Хотелось бы, конечно, научиться записывать смешки. По крайней мере мы тут это укажем — и пусть все представляют, что вы хихикаете.

Волошина Вообще… для меня, наверное, самая важная категория — это смелость. В какой-то мере на смелости я, может быть, и стою. (Стою, паникуя.) Очень хочется быть смелой. Может быть, я очень труслива изначально-исходно — но этого уже не проверить. Я же прекрасно понимаю, что мое пресловутое многословие, статичность, создание конструкций, «отсутствие» «живых людей» (вот это все, что вы не любите) — мне будут ставить в укор (и ставят, и ставили.) И мне будет очень больно, я буду каждый раз сомневаться в себе и измучиваться. Но… смелость. Я беру и продолжаю делать так, хотя можно было бы найти путь легче. Но мне хочется победить, оставаясь собой. Иначе — не-смело. И: мне хочется контрабандой перенести какую-то модерность из литературы в тексты для театра. Пусть даже они закатываются в те стороны, где не жизнь, а…

Дмитревская …буквы? Мы с Лоевским когда-то хотели устроить диалог про ваши пьесы и придумали только название: «Она принесла нам буквы».

Волошина Да?! Обалденно, мне очень нравится.

Дмитревская Ну, потому что есть натуральная школа Коляды, а у вас преобладает культурный слой.

Волошина Я не кичусь этим и не считаю себя образованным человеком, и многого не знаю и от этого стыжусь и мучаюсь.

Дмитревская На фоне других вы знаете много) И у меня ощущение, что если сказать какое-то слово — у вас сразу возникнет цитата.

Волошина Это есть. Такое специфическое устройство мозга, наверное. Сильные ассоциативные связи. Мне все время хочется знать больше, и, поскольку у меня какие-то катастрофические дыры в памяти и от этого чувство вечной борьбы, я все время туда что-то вбрасываю, что-то зацепляется, но в основном все проваливается в небытие. И, кажется, если не буду вбрасывать, вообще ни черта не останется. Ощущаю довольно большой хаос.

Дмитревская Вы инсценируете очень разную литературу — от Пруста до Гоголя. И я понимаю, что школа Скороход — это разобрать текст и пересобрать. Но какие у вас отношения с автором? Вот сидите вы и Гоголь…

Волошина Очень по-разному. Но, наверное, общим знаменателем является то, что Ролан Барт называл «текст-письмо». Он формулирует это как «текст, чья сложность соревнуется со сложностью жизни». (Скороход в своей книге и в своем методе берет Барта в соратники.) Я стараюсь браться только за те тексты, в которых — можно скажу грубо? — месседж в форму запакован.

Дмитревская Перед вами возникает Гоголь-собеседник или Гоголь-буквы?

Волошина Сказать собеседник для меня немыслимо самонадеянно. Как будто я стараюсь запрыгнуть туда, где мы на равных, — что вы. Я просто создаю очередную интерпретацию. Предлагаю одну из бесконечных гипотез решения некой исходной Задачи — текста. (И в такой позиции могу быть достаточно свободной.) Гоголь возникает как огромная загадка, тайна. Я начинала с «Шинели», где фабула абсолютно ясна, но… к чему бы это все? Такой возникает вопрос непраздный. И я, конечно, как завещали на театроведческом факультете, и не думаю начинать писать, пока не изучу литературу вопроса. А в случае с Гоголем, о котором писали во множестве люди великие… возникает огромное поле великих же интерпретаций. И многие из них тоже сами по себе Загадки и Задачи…

Дмитревская Гоголь не собеседник, а метатекст?

Волошина Ну да. И в случае с Гоголем действительно важно, что «все мы вышли из „Шинели“» (хотя, скорее всего, это мистификация, фраза приписывается Достоевскому, но он ее не говорил). Вышли и Достоевский, и Белый, и Булгаков, и… я не знаю, Мамлеев… И я поняла в какой-то момент, что у меня есть потрясающая возможность вчитать в «Шинель» обратно кое-что из того, что вышло. В итоге из призрака Акакия Акакиевича в пьесе возникает призрак революции с текстом Булгакова из «Белой гвардии». А еще там есть пузыри земли Блока…

Дмитревская Ася, а как они все у вас монтируются, прямо чередой?

Волошина В данном случае по очень ясному критерию: кто вышел — тот и может войти обратно.

Дмитревская Ну, Блок-то из «Шинели» точно не вышел. Как и модернизм.

Волошина Но Блок там умирал в голодном Петрограде и грезил пузырями земли, «о которых я не могу говорить без волнения», а это шекспировские ведьмы — и вот они из этой чухонской земли восставали. Их цель — уничтожить Петербург, соскрести гранитную корочку. А если Петербург не столица, то нет Петербурга (Белый), а революция в итоге не-столицей его и сделала… Вот ведьмы и стараются пока что через Акакия (если хотите, теория малых дел). У них-то много времени.

Дмитревская Ну, такая постмодернистская история. Все со всеми…

Волошина Продолжаю спорить: в данном случае есть критерий. Линия наследия Гоголю. То есть ход не постмодернистский, а модернистский (метамодернистский из стыдливости не буду говорить). В постмодернизме-то как раз программно можно сшить коня, лань и трансформера.

Дмитревская Или Комиссара из «Оптимистической» с Лизой Хохлаковой, как это было у вас с Рыжаковым в александринском спектакле.

Волошина Марина Юрьевна, но там же этюдный метод! Там роль моя была сугубо прикладная и все делалось из того, что приносили артисты. Получилось, по-моему, классно, но моей заслуги в этом 0,1 %. И, конечно, эта работа никак не может служить примером моего, если громко сказать, почерка инсценировочного. Я вот так внутри репетиционного процесса работала всего один раз.

Дмитревская Вам нужен режиссер для работы? Сговариваетесь? Или сама?

Волошина Думаю, я по-разному писала бы для разных режиссеров. Но достаточно одной встречи до начала работы и, если режиссер этого хочет, одной встречи после — когда машу руками перед артистами. Диалог в процессе — это уж лишнее.

Дмитревская Режиссер заранее дает вам что-то концептуальное?

Волошина Иногда даже наоборот))). Вот в БДТ Андрей Анатольевич Могучий хотел, чтобы Денис Хуснияров сделал сериал. Денис думал над «Хождением по мукам» и предложил мне. Я была в каком-то дедлайне и угаре и, кажется, согласилась. Потом, уже как-то слишком поздно открыла и поняла, что это совершенно-совершенно не мое. Взмолилась. И в итоге предложила Пруста и как-то смогла Дениса заразить. А уж он потом заражал руководство.

…Вообще, на самом деле я предложила два названия: «В поисках утраченного времени» и «Пушкинский дом» Битова.

Дмитревская Как хотелось бы «Пушкинский дом». Я видела его только однажды и очень давно, играли студенты Щукинского училища, ставил Гарий Черняховский, я писала о нем и привозила спектакль в Петербург, попробовать сыграть в пространстве Пушкинского дома-города. Играли в танцевальном зале ЛГИТМиКа, в Карельской гостиной Дома актера, очень по-разному. А я исследовала)) Это был увлекательнейший эксперимент того, что теперь называется сайт-специфик… А несколько лет назад в Мастерской мы справляли сороковины Битова и у нас с Катей Гороховской возникла мысль сделать лабораторию исключительно по «Пушкинскому дому», расположив главы романа в разных локациях театра, чтобы на день весь театр стал Пушкинским домом. Но дело так и не осуществилось…

Волошина Денис говорил, что Могучий сказал: время этого романа или уже ушло, или еще не пришло.

Дмитревская Это ему так кажется. Да он и вообще живет в другом доме, не в Пушкинском…

Волошина Мне тоже кажется, что ему так кажется. Но вот выбор пал на Пруста. И это тоже загадка, а не собеседник. И я подбираю отмычки.

Дмитревская Ася, вы делаете из них, из авторов, — себя?

Волошина Нет.

Дмитревская А кого?

Волошина Проблему. Какую-то сегодняшнюю проблему. Например, когда инсценировала «Дьявола» Толстого… Для Автора этого текста ответы на вопросы, которые он ставит, предельно ясны. Где грех, где преступление, где наказание… Для него, описывающего события жизни через призму отстранения икс лет спустя, проблемы уже нет — есть непреложный вывод. А герой страдает. И мы спустя игрек лет можем так страдать. Значит, текст можно заново проблематизировать. Но здесь возникает разность потенциалов эпох, на которую тоже можно не закрыть глаза, а высветить… Вообще сейчас говорю и думаю, что в этой-то пьесе я как раз постмодернистски поиронизировала, вчитав Леонида Андреева, про которого Толстой говорит: «Он пугает, а мне не страшно». Но что Леонида Андреева? Рассказ «Бездна». Один из самых страшных и на символическом уровне пророческих рассказов. Так что… наверное, позволила себе некую хулиганскую полемику здесь.

Дмитревская То есть такой концептуализм.

Волошина Ну, наверное, да.

Дмитревская Вы занимаетесь собой или миром? Вот Дмитрий Крымов мне в интервью сказал, что нет ни одного художника, который занимался бы миром, что все заняты только собой, остальное от лукавого. А я живу в убеждении, что есть и те, что не собой, а миром…

Волошина Мне кажется, чтобы уверенно заниматься собой, надо иметь нормальную стабильную самооценку. Я, скорее, ставлю на себе эксперименты, элемент эгоцентризма не исключается из этого уравнения (не хочу, чтоб показалось, что я пытаюсь себя здесь обелить). Возможно, как раз из эгоцентризма мне важно кому-то, какому-то зрителю, которому окажется созвучно, дать что-то для него не сиюминутное. Оказать воздействие, оказать поддержку. Чтобы, может быть, опять-таки обрести смысл для себя. Я не хочу показаться альтруистом, филантропом, и обнаженность, которой я пытаюсь достичь, и не только в автобиографических текстах, — это приманка, магнит для тех, кому тоже больно на схожую тему. Они мой адресат. Можно я поговорю с ними? Не с критиками, не с элитарными зрителями, не со «стадионами». Благодаря тому, что иногда я получаю точечную обратную связь, я понимаю, что это да, иногда происходит; и обретаю смысл для себя. Я занимаюсь этим расковыриванием себя не из чистого эксгибиционизма (я лишена этого качества, я не слишком себя люблю, и мне сложно себя показывать), а по вполне утилитарной причине: это не бесполезно, это на кого-то воздействует, и воздействует сильно.

Дмитревская Ну, не все у вас такое расковыривание. Идет ваша с Семеном Александровским «Фаза зеркала» — вполне салонное произведение, которое играется в локациях отеля, и тетеньки определенного типа в нарядном, попивая вино, слушают манерные монологи красивых актрис в черном… Красота-красота, эстетизм-эстетизм.

Волошина Мне не стыдно ни за пьесу, ни за спектакль. Если вы думаете, что в этом проекте были какие-то большие деньги, то нет. Никто здесь не продался. Это был вызов. Знаете, когда в кино (ладно, оговоримся, в западном кино) артхаусный режиссер делает жанровое кино — это не вызывает вопросов. А в театре это почему-то считается дурным тоном. Мне хотелось попробовать, поиграть с жанром интеллектуальной мелодрамы, о современном искусстве и смерти нарратива.

Дмитревская О смерти нарратива многословным образом…

Волошина Ну, не знаю. Да, наверное, там переслащено. Вы меня вынуждаете «защищаться»))… Вот Антон Хитров, человек, одной ногой стоящий в современном искусстве, сказал, что в этом спектакле есть все, чтобы он ему не понравился, но он ему понравился. (Мне очень понравилась формулировка.) Я хотела попытаться создать портрет мужчины через женщин, женщин — через мужчину, мерцающую неопределенность.

Дмитревская Там искусство-искусство и литература-литература, а кто-то из классиков еще в начале ХIХ века сказал, что искусство в том, чтобы быть невидимым. Мне нравится эта мысль. А в «Фазе зеркала»…

Волошина Выпячивается? Да. Но хочется быть разной и — опять-таки — хочется быть смелой. Я же — опять-таки — понимала прекрасно, в чем именно меня обвинят после этой работы те, кому она не понравится. Вы же понимаете, что я понимаю. На театроведческом факультете есть ведь такое задание: написать рецензию как будто пером какого-то критика. Насколько я помню, это у меня неплохо получалось. Я и сейчас довольно часто предугадываю реакции. И для меня важно не быть от этого предощущения зависимой.

Дмитревская Если бы у вас был свой театр, театр Аси Волошиной, что бы было в репертуаре?

Волошина Нет, я такого не хочу.

Дмитревская Вы говорите, что есть маленький негосударственный театр, с которым вы ездите. Это что?

Волошина А, это Временное театральное объединение «Хронотоп», придуманное Ильей Мощицким. Репетиционная база на кухне, в артистов я влюблена, с Ильей мы вообще на данном этапе абсолютные единомышленники. В общем, идиллия. Мы резиденты Центра им. Мейерхольда — играем раз в месяц спектакль «Ад это я», где я присутствую как перформативная единица и камео. В Петербурге можно застать спектакль Мощицкого «Вселенная неформат» по гениальным стихам украинского русскоязычного поэта Юрия Смирнова. А по поводу остального… как говорится, подписывайтесь на наш Инстаграм.

Дмитревская Вы когда-то много писали о Вырыпаеве. Он повлиял на вас?

Волошина Наверняка. И поныне считаю, что «Июль» — это просто гениальный текст. Но я не хотела бы пойти путем Вырыпаева. Там, где находится он сейчас, мне бы было невыносимо.

Дмитревская А какие драматурги ваши?

Волошина Шекспир. Чехов. Беккет. Символистские пьесы Ибсена. Старомодно? По какой-то причине современная проза воздействует на меня гораздо сильней, чем современная драматургия. Помимо очевидного — Зебальд, Джонатан Литтелл — назвала бы еще более очевидное: Дэвид Фостер Уоллес.

Дмитревская Вы писали стихи, потом критику, потом драматургию. Теперь пойдете в прозу?

Волошина Стихи — не писала — это в юности, это не в счет. Роман. Конечно, надо написать роман. Для этого сейчас — надеюсь, что один раз в жизни, — пишу сериал, экранизацию. Для хорошего режиссера, по великому тексту, но… это, конечно, несвобода.

Дмитревская Ася, когда вы приходите смотреть спектакль по своей пьесе, в вас как-то откликается бывший критик? Вы смотрите свою постановку или спектакль как спектакль?

Волошина Очень классный вопрос, очень трудно на него ответить. Но еще недавно я просто утопала в кортизоле, это было очень тяжело — слушать свои слова. Наверное, это стало уходить после «Человека из рыбы» Бутусова. На премьере было физическое ощущение, что моя черепная коробка распахнулась до размеров вот этой огромной сцены. Я потом читала, что подобное испытывают героиновые наркоманы. Пишут, что укол героина — это выплеск такого счастья, который обесценивает потом все. Неплохая метафора. Прочитав об этом, я поняла, что произошло со мной на «Человеке из рыбы». Как жить после этого? Пришлось опять-таки пересобираться. «Забыть одну жизнь — человеку нужна как минимум еще одна жизнь».

Дмитревская Я про пересборку очень приблизительно понимаю…

Волошина Вы живете кантиленно, это однажды взятый на себя подвиг, и вы его несете.

Дмитревская Да нет, это не специально, это природа. Все, что я начинаю, имеет свойство не заканчиваться: и преподавание, и журнал, и фестиваль. А от чего-то хочется освободиться. Но точно не от памяти о себе прежней, наоборот. Ведь к старости понимаешь: с тобой уйдут другие, надо успеть их запечатлеть, иначе исчезнут какие-то пласты жизни и люди, которых помнишь и знаешь именно ты. И тут хочется себя не пересобирать, а как-то сохранять. А вам для чего пересборка?

Волошина А мне сложно себя терпеть. И иногда есть какая-то надежда, что я могу измениться, направить в какую-то сторону свой рост. Это дает надежду, неотчаянье. Это тоже эксперимент. Мне интересно, что из меня может получиться.

Дмитревская Ася, что такое счастье?

Волошина Ничего себе. Это острое чувство предельности. Максимума, больше которого физически не получится выдержать. Это редкое, но я всегда его опознаю как счастье. От грандиозного спектакля; или от любви.

Дмитревская Очень похоже. Могу повторить. И последнее. Главный вопрос. Что такое свобода?

Волошина Возможность не идти на компромиссы под давлением извне. И возможность решать, в какую сторону двигаться. И — если на то есть силы — выбирать сторону индивидуальности, а не обезличивания. Ну да. Такая малость и банальность, как возможность выбирать.

Ноябрь 2021 г.