Вопрос, который мы задали выпускникам режиссерского курса А. А. Праудина, уже был сформулирован до нас — в 2003 году в «ПТЖ» на него отвечали выпускники Г. Р. Тростянецкого, известные нынче всем. О том, каким «праудинцы» видят идеальный театр, отвечали «знакомые» нам режиссеры — несмотря на то, что дипломные спектакли ставились в разных городах, эскизы и даже готовые постановки студентов можно было увидеть на фестивалях и лабораториях («Первая читка», «Арт-Измерение» и др.). На спектакли их мастерской — «Вий», «Мертвые души» и «К Брехту» — зрители с удовольствием приходили не один раз.

Как курсу удается проявлять свою собственную режиссерскую индивидуальность и сохранять «почерк» мастера? Может, потому, что Праудин и А. Е. Порай-Кошиц научили своих режиссеров быть и художниками? Декорации в их спектаклях кажутся отчасти диалогом с мастером.

Отвечая на наш вопрос, выпускники сформулировали, насколько важны команда, театральная площадка и возможность разговора со зрителем и с самим собой.

 

ТИМОФЕЙ ТКАЧЕВ

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «КАЛХОЗНIКI», ПО МОТИВАМ «ТРЕХ ДНЕЙ В АДУ» П. ПРЯЖКО, «ТЕАТР БЕЛОРУССКОЙ ДРАМАТУРГИИ», МИНСК)

«Театр моей мечты» — это такая цыганщина, бродячая труппа, со всеми семьями и театральным котом в охапке путешествующая по миру. Чтобы убегать из горячих точек, теряя в пути декорации (весело), собирать crowdfunding’ом деньги на новый спектакль (непременно удачно), стоя пить за Питера Брука (залпом) и торжественно сжигать вражеские газетные статьи (изредка). Хотя вообще-то я всего этого жутко боюсь, но и хочу одновременно. Если так вообще бывает.

«Идеальная среда для творчества» — это множество маленьких, но без проблем выживающих театров, существующих за счет грантов от государства и фондов. Это полная взаимная уверенность в том, что и вручатели, и приниматели этих средств делают благородное и общественно полезное дело. Это прекрасная полифония всех возможных и немыслимых жанров, поджанров, сортов и вкусов театра, паратеатра и даже недотеатра. Это бум любительщины: кругом студии, студии, студии, и сложно найти человека, никогда не бывавшего на сцене. Идеальное «театральное направление» — когда актер снова сможет выйти на сцену и без помощи медиа-костылей взлететь над помостом, как Гамлет—Мочалов. А невыключенные смартфоны в зале в этот момент просто взорвутся.

Вот я сейчас перечел написанное: что-то глупости какие-то получились! Но вы же спросили про «идеальный» театр. Значит, про недостижимый… но тот, к которому стоит вечно стремиться. А вообще я как-то не люблю этого слова «идеальный»… Скажу его, посмотрю в окошко, и сразу хандра начинается.

 

СОФИЯ КАПИЛЕВИЧ

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «ЭТО ВСЕ ОНА» А. ИВАНОВА, ТЕАТР «ДРАМА НОМЕР ТРИ», КАМЕНСК-УРАЛЬСКИЙ)

В идеальном театре есть «студийность», открытость к эксперименту и сильная команда. Нет «забронзовевшего» режиссера-деспота и инертных артистов, вообще — артистов в стереотипном представлении. Их место в идеальном театре занимают личности с большой буквы «Л», находящиеся в постоянном поиске.

«Совсем идеальный» театр собран режиссером и «бандой» единомышленников-трудоголиков с нуля. Что там с финансовой составляющей — не знаю и не хочу думать, нам, кажется, предложили помечтать. В этой «банде» обязательно есть художники, композиторы, драматурги, а можно и без разделений, потому что творцы-оркестры встречаются все чаще и завораживают все больше.

Идеальный театр редко развлекает, он говорит про сегодня. Как и через что — не так важно, идеальный театр не боится изменений, резких поворотов, не стесняется разножанровости. Берет только тот материал, в котором чувствует острую потребность, прежде всего — свою.

При этом театр не законсервирован в себе. Он не забывает про зрителя. Знает и уважает опыт прошлого, но с интересом держит руку на пульсе времени.

Важный момент — в идеальном театре есть табу на безвкусицу.

Здесь всегда немного «студенчество». Все профессионалы в нем помнят, что им есть куда расти. Репетиции в таком театре обязательно совмещены с тренингом — общим и индивидуальным. Все делается с искренней энергией. Свобода в нужных пропорциях сочетается с дисциплиной. Приступы «чувства собственной важности» караются недоумением тех, кто рядом. «Этика» Станиславского прочитана и пропущена через себя. Еще в идеальном театре никогда не опаздывают на репетиции, хотя это, наверное, совсем утопия.

Режиссер в идеальном театре — художник (в глобальном смысле) и капитан, который хорошо представляет, куда плыть. Он не отделен от актеров стеной, он грамотно строит диалог, ищет индивидуальный подход. Он сочиняет. А дальше — не давит авторитетом, силой и прочими простыми способами, а берет на себя более сложную задачу: он увлекает за собой. И помнит, что перед ним — люди. Это не равняется жалости, как раз наоборот. Это ответственность, доверие и очень высокий уровень требований. Прежде всего — к самому себе.

Режиссер в идеальном театре помнит, что все это — про людей, для людей и от людей. Сделать «непротивный» спектакль, обладая навыками и определенными приемами, — легко. Повысить голос на актера — легко. Перестать развиваться — легко. Отрицать что-то, не разобравшись, — проще простого. Энергия разрушения всегда примитивнее созидания. Намного сложнее — влюбить в идею, тему, мир спектакля. Так, чтобы его участники, а за ними и зрители пошли за тобой. Я только начинаю прикасаться к профессии и не исключаю, что с опытом моя картинка идеального театра изменится. А сейчас я хочу искать, хочу пробовать, хочу учиться влюблять.

 

РАЧА МАХАТАЕВ

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «РЕВИЗОР» Н. В. ГОГОЛЯ, ТЕАТР ИМ. Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО, СЕМЕЙ)

Идеального театра не существует. Это мечта. Конечно, есть ощущение идеального театра в книжках, например, Брука, Станиславского, М. Чехова, Брехта, Демидова. Но я бы не мог представить конкретный театр, с конкретными особенностями, чтобы мог сказать, что он идеален. Думаю, это даже вредно.

Есть только одна возможность — мечтать. Когда же приступаешь непосредственно к работе в театре, в любом случае — не идеальном, думаю, нужно не заниматься воплощением мечты, а работать над «нормальным театром».

Идеальный театр я представить могу за кружкой пива, на досуге, и никакого отношения к моей работе он не будет иметь, и слава богу. Но что такое «нормальный театр», у меня есть представление. Постоянное нахождение в тренинге. Когда нет ощущения что ты что-то имеешь или научился, а занят лишь процессом тренировки. Это для театра нормально. Более аскетичный образ жизни театров, чем нынешний. Это нормально для театра. Жестокое, не в бытовом понимании, а в понимании жестокости Арто, отношение к себе и зрителю. Думаю, самое время остановиться. Иначе мы приближаемся к идеальному театру и идеи приобретают призрачность. Закончить бы хотелось словами Н. В. Гоголя: «Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что у него сбежал нос, то… И так уже говорят, что печатается много несообразностей и ложных слухов».

 

АЛЕКСАНДР СЕРЕНКО

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «А ЕСЛИ ЗАВТРА НЕТ?» ПО ПЬЕСЕ Д. БОГОСЛАВСКОГО, КАЛИНИНГРАДСКИЙ ОБЛАСТНОЙ ДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР)

Идеальный театр. Сразу на ум приходят максималистские картинки времен «до-поступления». Там обязательно есть единомышленники, горящие одной высокой идеей, бесконечные репетиции без перерывов даже на обед (когда все настолько увлечены процессом, что о таких мелочах, как обед, никто даже не вспоминает).

Почему-то театр в этих картинках живет чаще всего в подвале (ну, модно же). Это все немного похоже на мотивирующий фильм: мол, смотрите, как бывает.

На первой отборочной консультации в мастерскую Анатолия Аркадьевича мне был задан вопрос: «А зачем вообще режиссура?» Без всяческих сомнений я громко и четко ответил: «Как зачем? Мир менять!»

Сейчас мне кажется, что этот ответ пусть наивный, но не бессмысленный. Потому что для театра, которым я хочу заниматься, очень важна эта идеалистическая энергия, которая может горы свернуть. Та глобальная (может, и недостижимая) задача, ради которой это все и затевается.

А еще…

Во время постановки дипломного спектакля в Калининградском драматическом театре заслуженный артист РФ Анатолий Лукин сказал: «У меня есть свой внутренний театр». А затем пояснил, что здесь речь идет о той большой задаче, ради которой в театре не работают, а служат. И это моментально создает верное ощущение себя в профессии. И сейчас, еще в самом начале творческого пути, хочется найти свой «внутренний театр».

Идеальный театр ироничен, а значит, свободен. И свобода эта не во вседозволенности и отсутствии всяческих критериев оценки. Главное здесь — способность к внутренней цензуре, для которой обязательны наличие вкуса, умеренная скромность и постоянное самообразование… И деньги:)

 

АННА ТРОЯНОВА

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «БЕСКОНЕЧНЫЙ БЛЮЗ, ИЛИ ГОВОРИ СО МНОЙ СЛОВНО ДОЖДЬ» ПО ОДНОАКТНЫМ ПЬЕСАМ Т. УИЛЬЯМСА, БРЯНСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ ИМ. А. К. ТОЛСТОГО)

Идеальный театр, на мой взгляд, невозможен. Идеальное есть отсутствие конфликта как такового! А театр в любые времена исследует природу противоречий. Если у художника, а в нашем случае у режиссера есть потребность разбираться в несостыковках человеческого бытия, это говорит о том, что он живое, понимающее несовершенства нашего мироустройства существо. Там, где тот самый рай, театра нет точно, я хочу в это верить!

Для меня театр может быть профессиональным! Как-то мой Мастер А. А. Праудин сказал, что режиссуре можно научить даже обезьяну. Это, конечно, юмор, но, скорее всего, так и есть. Я не исключаю природного дарования и врожденной чуйки! Это есть ощущение целого, которое дается нам благодаря родителям, корням, воспитанию, социальной среде и т. д. Еще есть работа над собой, поэтому театральной профессией должны заниматься люди, которые чувствуют, думают, видят и слышат! А еще знают то, чего они сами не знают, и это сказала не я!

Я верю в честный театр!

 

ВЛАДИМИР ЮРОВ

(ДИПЛОМНЫЙ СПЕКТАКЛЬ «ЖЕНИТЬБА» Н. В. ГОГОЛЯ, НИКИТИНСКИЙ ТЕАТР, ВОРОНЕЖ)

Для меня идеальный театр — это прежде всего профессия. Профессия, в которую приходят люди, чтобы изменить себя и мир. Нужно обладать чувством юмора, терпением, любовью и мудростью, чтобы работать в театре. Театр не должен быть замкнутым миром режиссера или художника, понятным только ему. Он не должен быть учреждением, в которое люди ходят на работу и выполняют свои обязанности. Театр — это мощный двигатель, работающий от энергии всех тех, кто вместе его создает. Этот двигатель дает человечеству возможность лететь в темноте, он проливает свет на неизвестность, не позволяет остановиться в своем духовном, интеллектуальном и идейном развитии, объединяет людей вокруг себя, сохраняя в них человеческое.

Идеальный театр — когда каждую секунду спектакля зритель смотрит с интересом, а это уже задача режиссера — подумать над тем, чтобы не было пустых мест, чтобы режиссер мог объяснить все, что происходит на сцене, а не бросать громкие слова «я так вижу, но не могу объяснить, зачем это нужно». Тогда это не профессия — шарлатанство. Театр — это большая ответственность, так как зрители в зале превращаются в детей, которых мы, люди театра, чемуто учим, воспитываем, о чем-то рассказываем, делимся тайнами и законами бытия независимо от жанра.

Идеальный театр — это место, где все тебе улыбаются при встрече и каждый стремится быть искренним в своем творчестве. Когда не нужно актера заставлять что-то делать, он сам творит невозможное, а вся энергия тратится на фантазию, сочинение спектакля, сотворчество, а не на дрязги, ненужные споры, капризы, неорганизованность, борьбу с ленью и завистью и т. д.

Любите театр так, чтобы он был живым и счастливым!

 

АНАТОЛИЙ АРКАДЬЕВИЧ ПРАУДИН

Что, по-моему, удалось на этом курсе — это сохранить их индивидуальности. Не испортить их собственными бациллами. Они — люди сохранившие свое лицо, интересные индивидуальности. Надеюсь, что всех объединяет честное отношение к профессии и способность трудиться.

Фишка нашей мастерской идет от музилевской мастерской: режиссура через актерское мастерство и начала сценографии. Обучение шло по программе усиления музилевской традиции (А. А. Праудин — ученик А. А. Музиля. — Ред.), когда пространственная композиция занимает большое место в учебе и тренинге. У нас были Марк Смирнов и Алексей Сологуб, мы ходили «на ту сторону» (режиссеры и сценографы учатся в разных зданиях института на Моховой. — Ред.) и только два раза в неделю. А я включил Алексея Евгеньевича Порай-Кошица в общее ежедневное мастерство, он стал основным педагогом и на этом курсе, и на моих самарских курсах, теперь за мной потянулись и все остальные: и Тростянецкий взял его к себе на курс, и Могучий, кажется, тоже. Сочинительство через пространственную композицию определяло у нас на курсе тренинг, так что в Питере мы первопроходцы (в Москве это апробировано).

Прошлый курс был актерско-режиссерский, 35 человек. Скажу честно: это невозможная ситуация, поэтому работали мы с десятью, а остальные росли — как сорная трава. А здесь каждый был окультурен, и с точки зрения человеческого воспитания процесс был более цельный и более плотный. Нужно было всех привести в правильное человеческое состояние, которое позволит им работать в театре всю жизнь.

Это была задача.

Тимофей Ткачев из Белоруссии, а все белорусы особые люди. Наверное, потому что это запад славянского мира, а может, потому что эта страна инициирует творческое начало. Ткачев долго привыкал к тому, что он делает, но постепенно стал очень внятным профессионалом. Может быть, его внешние проявления негромкие, но по сути он что-то поймал. И хорошо, что он вернулся на родину, работает в Минске с удовольствием. Такое проделывают далеко не все.

Владимир Юров был старший товарищ, пришел на режиссуру, когда ему шло к тридцати, он сбалансировал молоденькую часть, представителем которой был Александр Серенко. Он, видимо, будет в профессии наиболее спокойный человек. Начинал он тоже несколько рвано, но постепенно обрел спокойствие в формальных вещах. Думаю, он станет внятным, спокойным, крепким профессионалом.

Рача Махатаев — человек непредсказуемый. Понятно, что он одарен, но невозможно сказать, что получится из него в итоге. Он фонтанирует, но какого рода режиссером он станет — не знаю. Похоже, он пройдет все этапы становления — от поджога до внятных спокойных высказываний.

Александр Серенко оказался не по годам зрелым в профессии, за него мне спокойно, он найдет свое пространство.

Аня Троянова — способный человек, но пока есть одна проблема: по-моему, от актерства она получает пока больше удовольствия, чем от того, что она режиссер. Она по жизни расстроена, что не актриса, ей нравится играть, глаз у нее зажигается, когда она сама должна выйти в пробу, в показ. Если она сумеет совместить эти вещи — все будет в порядке.

За Соню Капилевич я спокоен, ее спектакль я видел вживую: она уже участвует в фестивалях, я как-то оказался в жюри и видел ее работу из КаменскУральского. Ее спектакли спокойные, дозированные, но слаженные и интересные.

Слава Фирсов уехал в Америку, сделал в оффБродвее преддиплом и диплом. Они такие: уехал без языка, но за два года оказался работоспособным, приехал — и не защитился, он второгодник…

Ренат Кияков будет педагогом на моем следующем курсе на четверть ставки, он четкий парень и, может быть, в педагогике найдет свое счастье.

У нас был один человек, который подрывал устои. Как раз он не ответил на вопросы «ПТЖ», да он и не может отвечать, потому что он молчащий человек. Но то, что он делал, — даже у меня вызывало агрессию. И это правильно! Его зовут Роман Муромцев. Вообще-то мне кажется, что молодой режиссер должен ставить так, чтобы взрослым товарищам хотелось вскочить и закричать: «Прекратить безобразие!» Мне кажется, начинать надо с этого. Конечно, если это продолжается до старости — это неправильно, человек должен меняться, но начинать надо с этого, будучи в конфликте со своими учителями. А у педагогов должно быть желание вскочить и крикнуть «Стоп!» Это и был Муромцев. Недаром он не может закончить ни одну работу, сделал дипломный спектакль «Котлован» в ЦЕХе, и то художественный руководитель ЦЕХа дважды порывался остановить спектакль. И это правильно и здорово, и это говорит о том, что он будет развиваться. Иногда еще Рача Махатаев тоже проявлял свойства человека, которого хочется убить…

Хорошо, что у них все-таки есть ЦЕХЪ, площадка и компания. Это хорошо.

Июнь 2018 г.
Материал подготовила Элина НИКУЛЬШИНА
Использованы фотографии Лины СЕРОВОЙ