Дорогие, родные, близкие, в них вложено огромное количество любви, сил и профессии. С ними, как ни с каким другим моим курсом, была пройдена от азов вся технология актерского искусства. Им была подобрана уникальная компания педагогов по всем дисциплинам. И счастье — второй их педагог, Галина Ивановна Бызгу, которая все лучшее взяла от Григория Михайловича Козлова и от Вениамина Михайловича Фильштинского, работая с ними на нескольких курсах. Она была педагогом и на параллельном курсе «козлят», но между студентами не было никакой ревности. Мы вместе праздновали Новый год, капустники, 1 апреля, футбол, и я не знаю, были ли вообще когда-нибудь два курса, которые бы так вцеплялись друг в друга. Они не завидовали друг другу, но шло мощное соревнование, «бызята» были красной тряпкой для «козлят» и наоборот.

С. Бызгу. Фото из архива С. Бызгу

По школе прошли максимум. Трудоспособность ребят была удивительная. Еще на первом курсе у нас было зимой два экзамена по мастерству, летом — три. Это был марафон, ребята по выходным выпрашивали на вахте ключи. По 14–16 часов каждый день работали, четыре года без выходных. Мы сыграли 300 показов на зрителе. Восемь сделанных спектаклей, но почти каждый месяц мы чтото показывали на мам, на пап, на друзей, на приятелей. Были и капустники, и День бреда, и гастроли (Псков, Калининград, Кишинев, Москва). Гран-при на фестивале в Кишиневе, каждый год премия нашего СТД «Кубок Гертруды» (конкурс капустников), «Апарт» (до этого 8 лет питерские курсы не получали эту премию). Вложенное педагогами умножалось на огромную работоспособность и отдачу курса. Они играли свои спектакли и в «Балтийском доме», и на сцене Театра Комиссаржевской (не считая, конечно, Учебного театра).

Вот не дали нам пять лет учить артистов, а это так надо! Вот был бы еще у нас пятый год, как раньше, — и это вылилось бы во что-то большее — при такой сплоченности, одноязычии, контакте с нами… А сколько у них было встреч с разными актерами, режиссерами, разных мероприятий… Но вот птенцы вылетели из гнезда, мы пытаемся их как-то устроить. Не все дошли до финала, но те, кто дошел, — уверен — не пропадут. Мы их любим, за них отвечаем, а они — кто-то уже в Москве, кто-то в Новосибирске, несколько человек в Комиссаржевке. Удивительный, теплый, красивый, очень дружный курс.

В последние годы несколько выпускных актерских курсов решили остаться в профессии вместе после окончания института. Естественно, что курсы Григория Михайловича Козлова почти в полном составе входят в труппу «Мастерской» (нынешний остается стажерской группой), но и выпускники Сергея Дмитриевича Черкасского, Ларисы Вячеславовны Грачевой и Арвида Михайловича Зеланда организовали собственные театральные предприятия. Студенты курса Сергея Дмитриевича Бызгу в труппу объединяться не желают. Причин масса — и отсутствие у мастера собственного театра, и боязнь конкуренции с уже созданными молодыми коллективами, и просто желание каждого из ребят реализовывать себя в различных направлениях. На самом деле это вовсе не удивительно — мастер намеренно погружал будущих артистов в разные театральные системы, выпускал спектакли разных жанров, что позволило будущим артистам осознать свою индивидуальность.

«Немое кино». Сцена из спектакля. Учебный театр «На Моховой». Фото Л. Серовой

В самом конце второго курса они выпустили свою первую работу «Немое кино», состоявшую из студенческих этюдов. Каждая из сцен представляла собой законченный сюжет в одном из киножанров «великого немого». Актеры пробовали себя в классических «чаплиновских» комедиях, мелодраме, вестерне, трагедии и даже фильме ужасов. Спектакль был немым от и до — артисты молча играли под аккомпанемент живого фортепиано, а смех в зрительном зале не затихал. Связывались эпизоды отрывками из реальных фильмов 1910–1920-х годов прошлого века и небольшими зарисовками-этюдами. В одной из них, например, возникала крошечная история любви: молодой человек играет на фортепиано… к нему подходит девушка и пытается ему помешать… это переходит в соревнование — кто лучший музыкант, а потом и в игру в четыре руки… Их пальцы соприкасаются. Поцелуй. Затемнение. Слова на самом деле вовсе не нужны.

Студенты рассказывали, что мастер предлагал им принцип — «игра над игрой»: не играть жанр, а, скорее, играть актеров, которым привычно такое существование. Отсюда — утрированные характеристики героев, несколько ироничный взгляд на технологию немого кино. Например, Богдан Гудыменко, играя в одном из этюдов героя-любовника, выходил к зрителю с густо намазанными черными усами и жестами итальянского мачо из комедий XX века. Наигрыш возводился в прием, возникала дистанция между актерами и их ролями.

«Вивальди. Ассоциации». Сцена из спектакля. Театр им. В. Ф. Комиссаржевской. Фото из архива театра

В финале появлялся Чарли Чаплин. Сначала на экране (кадры, где знаменитый комик уходит по морю в закат), а потом и на сцене: Чаплин снимал шляпу-котелок, клал на пол трость, стирал усы. У него в кармане звонил мобильный — песней Елены Фроловой «Не улетай». Он брал трубку: «Не могу говорить». Песня звучала уже в колонках, актер начинал подпевать, но не голосом — языком жестов. Егор Шмыга точно копировал пластику Чаплина, его фирменную подпрыгивающую походку. К нему подключались и остальные участники спектакля. «Не улетай ввысь, не убегай вдаль…» — жестами пропевал целый хор. Здесь и ностальгия, и благодарность киноиндустрии прошлого. Трогательная история и игра со штампами на грани фола. Единственные произнесенные в спектакле слова — «Не могу говорить» — отражали в тот момент этап становления начинающих артистов. Их первые бессловесные опыты во многом были связаны с тем, что сценическая речь еще не была освоена.

В середине третьего курса вышло еще два спектакля: «Vivaldi. Ассоциации» на сцене театра им. Комиссаржевской и «Свято» в Учебном. Несмотря на кардинальное различие в материале (в первом случае авторская музыка Антонио Вивальди, во втором — народные песни и этнические напевы), форма у спектаклей схожа. И там, и там зрители увидели серию пластических этюдов, которые внесюжетно, но эмоционально связывались между собой.

«Свято». Сцена из спектакля. Учебный театр «На Моховой». Фото Л. Серовой

«Свято» сбивал с ног бешеной, практически ритуальной энергией. Как и в предыдущем спектакле, структурная основа этой работы — этюды. Отправной точкой для них стали народные песни, напевы, музыкальные темы. В каких-то случаях материалом были вполне бытовые ситуации — поход в баню, кулачный бой или путь в санях по зимней дороге. Но, оттолкнувшись от конкретного физического действия, актеры всегда уходили от рассказывания историй — к созданию специфической атмосферы. «Бызята» пластическими средствами переводили язык национальный на общечеловеческий. Кажется, что точным фольклорным пением и разъяренными танцами они старались ввести зрителя в транс, и отчасти им это удавалось.

С «Vivaldi» не так. На темной сцене театра им. Комиссаржевской в каждом новом этюде нам рассказывали историю. Эпизоды имели названия, каждое из которых актеры писали мелом на черной стене задника. «Талант», «Война», «Герой» — темы, которые лично задевают студентов. Движения артистов были уже не ритуальны, скорее, их можно назвать контемпорари: так легче учиться чувствовать партнера, вовремя принимать импульс другого человека, грамотно выполнять поддержку или иной пластический трюк.

«Лисистрата». Сцена из спектакля. Учебный театр «На Моховой». Фото Л. Серовой

В этих спектаклях становилось очевидно, как слаженно работает команда очередного этюда — они даже дышали в одном ритме.

Три спектакля за 2,5 года обучения. И ни одного слова. Уже тогда было ясно, что пластическая база заложена основательно, языком тела они могут выразить практически любые эмоции, а главное, могут вызвать различные реакции публики. Если в «Немом кино» мы сталкивались с забавной, но трогательной ностальгией, то в «Свято» и «Vivaldi» работали ритм, звук и отстраненное актерское существование.

А. Хуратов (Ленни Малыш); Е. Шмыга (Джордж Милтон). «О мышах и людях». Учебный театр «На Моховой». Фото Н. Кореновской

Под конец третьего курса вышла первая «разговорная» премьера. «Лисистрата» по пьесе Аристофана тоже получилась раздробленной на этюды. Взяв за основу тему противостояния полов, авторы не стеснялись выходить за рамки древнегреческого сюжета. В структуре, созданной фантазией режиссера-педагога Галины Ивановны Бызгу и студентов, нашлось место и скрытым пародиям на педагогов, и озорным песням от VIA «Влажные сны» на мотив самых известных современных мелодий. На премьере было видно, с каким наслаждением молодые артисты пользуются своими навыками, — они демонстрировали свои пластические и голосовые возможности с избытком, будто бы играли в греческом амфитеатре, а не на небольшую аудиторию Учебного театра.

Казалось, что нам показывают абсолютно все фантазии, которые возникли в головах будущих артистов. В какой-то момент сюжет рассыпался, превращался в череду номеров на вечные темы войны, ревности и противостояния полов, но чрезмерность формы позволила каждому раскрыться в той или иной роли. Особенно блистала женская половина курса. Лисистрата Анастасии Подосинниковой была дерзкой и сексуальной, настраивая на тот же лад всю женскую команду и зрительный зал. Кроткая Клеоника, которую играла Ангелина Столярова, стала ее антиподом. Она первая не выдерживала военных действий и возвращалась к мужу. Переход от подчиненности к страсти актриса делала плавным: постепенно поддаваясь на уговоры мужа, Клеоника сменяла мягкую поступь на резкие, твердые движения, а непроницаемый взгляд вдруг оборачивался ласковым заигрыванием. Перекроив текст пьесы, актеры оставили его пацифистский пафос: «Занимайтесь любовью, а не войной».

А дальше «бызята» потихоньку выпустили на малой сцене спектакль «Драматург и я», где работали с отрывками из пьес Мольера, Шиллера, Лермонтова и Шекспира (последний, видимо, приглянулся настолько, что на четвертом курсе вышла еще и «Двенадцатая ночь»). Но главным драматическим спектаклем для курса стал «О мышах и людях».

Если «Лисистрата» спектакль женский, то в инсценировке повести Джона Стейнбека первые партии играли мужчины курса. История Джорджа Милтона и Ленни Малыша — двух молодых пареньков, пытающихся заработать на свою ферму в Америке начала XX века, — очень богатый материал для артистов и легендарный для Моховой: Г. А. Товстоногов ставил их на той же сцене со студентами Сандро Товстоноговым, Гетой Яновской, Камой Гинкасом… Пьеса эта дает артистам материал для создания интересных характерных ролей. Тут и мудрый, сильный Рослый (Богдан Гудыменко, Дмитрий Янин) — командир отряда сборщиков зерна, и инфантильный Кудряш (Игорь Андреев, Георгий Саварский, Алексей Фурманов) — сын хозяина фермы, дряхлый старик Плюм и даже его собака (их в паре играют Станислав Шапкин и Константин Плотников). Совсем без девушек, конечно, не обходится. Жена Кудряша (Елизавета Фалилеева, Ольга Турчак), которая от скуки болтает со всеми, кто есть на ферме, становится поводом для множества бытовых конфликтов, которые в итоге приводят к трагедии.

А. Хуратов (Ленни Малыш); Е. Шмыга (Джордж Милтон). «О мышах и людях». Учебный театр «На Моховой». Фото Н. Кореновской

Несколько составов позволили увидеть каждый раз в какой-то степени и новый спектакль. Но стержень при этом всегда остается неизменным — Амин Хуратов и Егор Шмыга играют главных героев без дубля. И их дуэт действительно держит спектакль. Хуратову удалось создать органичный образ Ленни Малыша — молодого слабоумного паренька. В такой роли есть опасность уйти в клоунаду или, напротив, не поймать каких-то специфических жестов и интонаций. Однако актер отлично держит расфокусированный взгляд, запинающуюся манеру речи и действует набором скованных жестов. Зафиксировать его точную работу на бумаге практически невозможно — артист создал мерцающий образ забавного простачка, который только к финалу разрывает зрительный зал энергией своей предсмертной агонии. Каждой клеточкой своего тела и внезапными изменениями выражения лица Хуратов передает сильнейшее желание своего героя жить.

Джордж Милтон, друг Ленни, — роль, где нужно совмещать любовь и ненависть к своему товарищу. С одной стороны — вечные истории, в которые попадает парочка из-за особенностей Ленни, с другой — желание позаботиться о своем ближнем. Потому Егор Шмыга — Милтон постоянно меняет шепот на крик, резкие движения на успокаивающую плавную пластику. Джордж становится основным носителем трагического в спектакле — ему приходится делать страшный выбор: отдать товарища на растерзание Кудряшу или отправиться с ним в дальнейшие скитания в нищете? Итоговое решение парадоксально — Милтон стреляет в Малыша. Смерть Ленни играется не буквально — актер медленно уходит в проем задника, где в луче прожектора его встречает тетя в окружении любимых мягких кроликов.

Курс плавно двигался от языка тела к слову. В каждой новой работе мастер позволял начинающим артистам пробовать найти собственный путь к постижению профессии. Комедия, драма, триллер, пантомима, пластический театр и множество других жанров… Что они выберут? В любом случае, многожанровая школа уже дана и теперь останется внутри каждого. И в теле, и в голове.

Июнь 2018 г.