
Недавно в театре «Практика» показали премьеру — спектакль Семена Александровского «Война еще не началась» по пьесе Михаила Дурненкова. Пьеса — россыпь историй, диалогов, связанных темами тотальной войны и ненависти, рушащихся связей между людьми. Война в головах, война в семье, война в доме. В спектакле Александровского некоторая холодноватость текста подсвечена клоунадой: яркие парики, неугомонный тапер, экспрессивные интонации персонажей, по очереди выходящих на манеж, трещотки и пищалки в руках актеров. Гибельный и злободневный привкус этому бесноватому карнавалу придают манекены, стоящие по углам: в них узнаются современные типажи, знаменующие угрозу, — например, женщина-шахид.
Спектакль «Война еще не началась» играют брусникинцы — старшее поколение, те, кто выпустился из Школы-студии МХАТ в 2015 году и составил костяк театра «Мастерская Дмитрия Брусникина». Время от времени так случается: именно студенческий курс становится носителем актуального театрального мышления, улавливая вместе со своим мастером сигналы, которые время посылает искусству. Почти пятнадцать лет назад сенсацией стал курс Сергея Женовача: совсем юные актеры с рвением дебютантов погружались в глубины классических текстов, приводя в восторг как традиционалистов, так и скептиков. Спустя почти десять лет «выстрелил» курс Кирилла Серебренникова, «Отморозки» превратились в поколенческий манифест, в котором заряженная протестом молодежь одновременно была и жертвой, и угрозой по отношению к системе.
Студенты Серебренникова выпустились в 2012 году, студенты Брусникина — в 2015-м, и те и другие застали то недолгое время надежд, когда люди выходили на площадь в ожидании перемен и радовались тому, что единомышленников так много. Тут все совпало: и время, интересное в своих вибрациях, и педагогические интенции — и тому, и другому курсу повезло — мастера научили их вниманию, неравнодушию к жизни, научили держать дверь открытой.
Спектакль «Война еще не началась» открывается прелюдией: актеры выходят к зрителям с телефонами и читают заголовки сегодняшних новостей, возможно, топ Яндекса. Брусникинцы, озвучивающие актуальную повестку дня, — это логическое звено в той цепи, в которую выстраиваются их спектакли (а также и первые работы младших брусникинцев, выпускающихся в следующем году). Первым спектаклем, сделавшим курс сенсацией еще в 2012 году, был вербатим «Это тоже я» (автор Андрей Стадников, режиссеры Дмитрий Брусникин и Юрий Квятковский), в котором за россыпью наблюдений, документальных монологов и персонажей чувствовалось пробуждение, какая-то радость от познавания жизни, от российской перспективной разноликости. И дело вовсе не в политике: в спектакле впечатляла открытость, чуткость к жизни, к живущему рядом человеку. Студенты не просто наблюдали, а потом изображали персонажа, нет — казалось, что они, совсем юные, ныряют в саму глубину этой жизни, не деля ее на свою или не свою, на правильную или неправильную, не выстраивая перегородок и не вынося оценок. И в этом вроде бы пафосе первооткрывателей было место и иронии — но не по отношению к смешным чудикам, а, скорее, по отношению к себе, к своему опьянению от встречи с таким большим миром. Документальный театр, без которого теперь немыслима Мастерская Брусникина, — учил актеров не просто слушать, он перестраивал представления о театре как таковом, где уже не действуют былые иерархии. Отсюда же — чувство ответственности перед тем живым документом, который ты выносишь на сцену.
Брусникинцы — счастливчики: оказавшись в стенах академической школы, они вдруг стали объектом бережного, но радикального эксперимента. С первых же лет обучения они попали в руки не только к своему мастеру, но и к тем молодым режиссерам разных систем, которых Брусникин приводил на курс. Студенты впитывали все — и документалистику, и новую поэзию, осваивали сторителлинг, учились разбираться в современной музыке и современном искусстве. Спектакль «Переворот», например, вырос из перформанса по пьесам Пригова, который режиссер Юрий Муравицкий сделал с брусникинцами на выставке в ЦДХ. Так счастливо получалось, что каждый эстетический эксперимент укоренялся в настоящем, в текущем моменте, фиксировал, как сегодняшние молодые чувствуют свое время, пропуская его через тот или иной художественный опыт. Работая с авангардом Пригова, с миром поэта застойной поры, брусникинцы находили очевидные рифмы с сегодняшними умонастроениями, обнаруживали в ироничных пьесах рабские, гопнические законы, по которым до сих пор живет постсоветское общество. Другой страницей становления Мастерской стали спектакли Максима Диденко — «Конармия», «Десять дней, которые потрясли мир», — и здесь, уже совсем в другой, манифестной масштабной эстетике, в условиях массовых сцен и пластических композиций актеры снова шли к настоящему через прошлое, через нелинейную логику времени.
И все же, говоря о том, что Брусникин воспитывал актера универсального, оснащенного как можно большим количеством умений, нельзя понимать эту универсальность как выхолащивание индивидуальности. Ровно наоборот: в его философии современного театра интересен человек как таковой, с его неповторимостью, с его особенностями. Отбирая себе учеников, он искал человека, а не исполнителя того или иного репертуара. Когда наблюдаешь за брусникинцами в течение нескольких лет, понимаешь, что их обучение — это не просто расширение профессиональных возможностей, это и личностный рост, спровоцированный именно вниманием, человеческим прежде всего интересом мастера к студенту, его щедрым доверием, которое ощущали не только актеры, но и все, кому довелось общаться и работать с Брусникиным. Мастер подбрасывал своим ученикам испытания и дарил приключения, которые неизбежно становились жизнеобразующими событиями для каждого. Можно только представить, чем стала для младших брусникинцев, для «семнадцатилетних котят», как назвал их мастер в одном из интервью, двухнедельная поездка по Транссибу от Москвы до Владивостока и обратно (материалы этой экспедиции легли в основу спектаклей «Нация» и «Транссиб»).
Раз за разом в своих интервью Дмитрий Брусникин повторял: театр — это не музей, он должен быть открыт к новому; «сохранять» — это плохое слово, это почти то же самое, что охранять; театр не может быть пропагандой, театр должен анализировать время и т. д. Вроде бы очевидные вещи, и все же, в последние особенно годы, чувствовалось, как эти мирные тезисы, благодаря изменившемуся дискурсу, обретали почти что крамольный оттенок. По сути, Брусникин сделал главное — он передал своим ученикам образ театра как территории свободы. Он отучил их от того пренебрежения к реальности, которое часто витает в академических стенах. Именно Брусникин приводил своих студентов на Любимовку, потом на стройку Театра. doc, именно он на обычный вопрос журналиста о мелкотемье и скудости современной пьесы уверенно отвечал: «Неправда». Именно он упорно строил мосты между театром подвальным, маргинальным, поисковым и академической сценой.
Брусникин учил не только эстетике, но и этике, учил театру как способу жизни. Его спектакль «До и после» стал для младших брусникинцев не просто очередной работой с документальным материалом, но и опытом самоидентификации: они начинали ощущать себя частичкой большой и непрерывной истории театра, живой истории. В «До и после» брусникинцы рассказывали о жизни актеров самого старшего поколения, примеривали на себя опыт тех, кто всю жизнь отдал театру. Казалось, что опыт создания такого спектакля, общение начинающих с теми, кто уже закончил или заканчивал жизнь в театре, рождало в юных актерах одновременно и чувство ответственности, и уверенность в неслучайности своего выбора. В финале, на поклонах, актеры выносили портреты своих героев, и связь времен, в случае театра возможная только при передаче опыта из рук в руки, становилась практически осязаемой.
Дмитрий Брусникин долго искал для своих учеников дом: их театр возникал в самых разнообразных местах, вовлекая в пространство искусства самые неожиданные площадки, например цеха завода «Кристалл» (там играли спектакль «СЛОН» режиссера Андрея Стадникова), но нужен был и постоянный адрес. Брусникин мечтал о том, чтобы обучение не заканчивалось никогда, чтобы школа была неразрывна с театром, а для этого было необходимо укорениться. В мае этого года казалось, что долгожданное событие наконец случилось, Дмитрий Брусникин стал художественным руководителем «Практики». Казалось, что вопреки мрачноватому контексту нашей, в том числе театральной, жизни с непрерывными смертями, арестами и судами начинается что-то чудесное, какая-то новая кипучая жизнь в отдельно взятом месте. Но морок взял свое — 9 августа Дмитрий Брусникин умер, и теперь его резко повзрослевшим ученикам придется самим строить свой дом и длить тот свободный, изменчивый, открытый театр, которому научил их мастер.
Август 2018 г.
Комментарии (0)