Эту неточную цитату из сказки Шварца привела в ходе разговора сама Светлана Николаевна, директор Екатеринбургского ТЮЗа. Могу свидетельствовать: ножка у нее самой точно маленькая. Она вообще вся — как золотистый эльф: невысокая, стройная, с искрящимися голубыми глазами и облаком светлых естественных локонов вокруг миловидного лица.

Но могу свидетельствовать и про сердце. Появившись на театральном небосклоне Екатеринбурга в качества директора Театра кукол лет десять назад, она сразу стала заметной. И театр (и до того хороший и интересный) стал просто искриться новыми проектами и международными событиями. И она сама, где бы ни появлялась, всегда при редкой в театральной среде личной скромности была столь естественна в своей открытости, искреннем интересе к людям, их творческой жизни, что обращала на себя внимание мгновенно. Помню, впервые я ее увидела на юбилее Николая Коляды и дне рождения его маленького избушечного театра. Тогда никто еще к ним на дни рождения не ходил, ни начальники, ни театры. «От организаций» был, помню, только театральный институт (учителя и ученики юбиляра) — и вот вдруг кукольный с новым директором.

К ней хочется приходить. Просто для поднятия настроения. Глаза горят. Открыта для любых инициатив. И всегда — абсолютная настроенность на собеседника. Удивительно ли, что и деньги для театра всегда у нее где-то находятся, и нужные театру люди оказываются рядом, и капитальные ремонты (а ТЮЗ только что пережил капитальную реконструкцию здания) делаются, и сам театральный коллектив подбирается, сплачивается, обретает нужный жизненный тонус. Когда я перед встречей говорила о ней с людьми из театров, которыми она руководила, звучали слова — «собирательница», «зажигалка», «электровеник», а еще про то, что «умеет» и с чиновником, и с творцом. А еще — что «все влюбляются»… Она, чувствую, тоже, но прежде всего — в дело, в театр, в свой коллектив, все остальное уже производное от этой главной увлеченности. С этого и начался наш разговор.

Галина Брандт Светлана Николаевна, идя на встречу с вами, осознала, что совсем не чувствую, что значит быть директором театра, как можно быть ответственным и за качество спектаклей, и за качество, простите, туалетов?

Светлана Учайкина (смеется. Она вообще много смеется) Мне кажется, прежде всего надо любить дело, которым ты занимаешься. Увлеченность, желание, чтобы все соответствовало и новому красивому зданию, и замечательной труппе. Особенно в отсутствие главного режиссера, когда приходится и постановки планировать, и решать, как театр будет развиваться. И, конечно, думать, насколько удобно человеку в зрительном зале, не душно ли, не холодно, заправлены ли мылом спенсеры в туалете. Думать действительно приходится обо всем. Все надо знать, чувствовать все тонкие места.

Театр — это вообще тонкая вещь. Все мелочи важны. Два раза в день обегаю, смотрю — как снег убирается вокруг театра, цел ли ледовый городок, почему елку не включили. Это мелочи, но они создают настроение — как открывается дверь в театр, не туго ли, как тебя встречают контролеры, как они одеты, как с тобой разговаривают. Так создается атмосфера. И важно, чтобы люди чувствовали, что они не винтики здесь, что то, чем каждый занимается, очень важно. Чтобы они были мотивированы, понимали, что от них всех все зависит, от всех — от уборщицы до артиста. У каждого свое место, и моя задача сделать так, чтобы актер, готовясь к спектаклю, больше ни о чем, кроме своей роли и того, что сейчас будет твориться на сцене, не думал, не отвлекался.

Брандт Как же становятся директорами театра? Вы вот в этой должности сравнительно недавно, но сразу стали заметной, известной в городе.

Учайкина У меня режиссерское образование. Я окончила Хабаровский институт культуры, но в театре работать не пришлось. Вышла замуж, родился ребенок, мы переехали в Свердловск. Оказалась на административной работе, пятнадцать лет проработала начальником отдела администрации Верх-Исетского района, и работала, в общем, с удовольствием. Театр, конечно, любила всегда, но инициаторами моего возвращения стали руководители городской администрации, вспомнили вдруг, что у меня театральное образование. Так судьба вернула меня в театр, и я счастлива. Конечно, образование помогает, я чувствую театр, интуитивно ощущаю. Я людей театра понимаю. Театр — это ведь люди прежде всего. И надо уметь дать развиться тем качествам людей, для которых они созданы. Театр — особая структура. Приходят сюда многие, а остаются не все. Здесь при скромных зарплатах приходится работать иногда по 18 часов и без выходных. Раз ты остался в театре, раз театр тебя принял, не отпускает, значит, все — «коготок увяз, всей птичке пропасть», ты зачем-то ему нужен. Это и к актерам относится, и ко всем.

Брандт Вы говорили об атмосфере, настроении, а я давно хочу вас спросить: как вам удается быть всегда «в настроении», в радости, свет какой-то излучать? Это все вокруг отмечают. А ведь театр изнутри — это такая, мягко скажем, непростая сфера.

Учайкина (смеется) Да нет, всякое, конечно, бывает, но показывать свое состояние — это, помоему, просто непрофессионально. Ко мне люди приходят с разными вопросами, и я совсем не всегда всех глажу по головке. Но ведь даже если ко мне в кабинет пришел человек, который в чем-то неправ, ошибся, моя задача — сказать ему это, но так, чтобы он ушел от меня все равно с неким позитивом. Да, он, допустим, подвел коллектив, но зритель этого не заметил, потому что мы вместе, всегда друг другу поможем. Совсем недавно заслуженный, известный артист забыл про дневной спектакль, и за двадцать минут до начала выяснили, что он в другом городе… Что пережили — понятно, но выкрутились же, потому что вместе.

Или когда запарка, когда не успеваем, все на нерве, очень важно быть с людьми, придумывать что-то вместе. На новогоднюю кампанию, например, не успевали сшить костюмы, надо понимать физические возможности людей, работающих в цехах, пришлось заказать, и сразу в нескольких местах. Это расходы, но люди чувствуют, что ты с ними. Они остаются и в выходные, и после работы, но важно знать: или она, портниха, на истерике это делает и иголку не может держать, у нее все дрожит, или она понимает, что я вижу, знаю ситуацию, что я делаю все, чтобы помочь.

Настроение в коллективе мне кажется очень важным. Вот первый раз приехали после ремонта в театр: холодно, необжито… Мы сразу, сходу, сделали большой стол, я заказала пиццы вкуснейшей, чай душистый. Нам хватило, ей-богу, минут двадцати, чтобы все согрелись телом и душой, почувствовали какое-то единение, и потом все пошло. Конечно, мы переживали не лучшие времена, кочевые, но было важно, чтобы люди все равно были в хороших условиях, одеты, накормлены, чтобы им было удобно и чтобы они точно знали, что скоро вернутся в свой театр и все наладится. Надо, чтобы люди чувствовали заботу о себе, что важны они все, что нет иерархии. Нет, здесь важна каждая личность, и это знание в человеке я культивирую. Часто посылаю учиться, на курсы, радостно видеть, когда, допустим, из монтировочного цеха ребята переходят в светоцех, когда овладевают другими театральными профессиями. Эти уже не уйдут из театра.

Театр — мир очень закрытый. И важно, чтобы тебя приняли. А то смотрят, покачивая, как будто согласно, головой: «Ну-ну, посмотрим, что ты из себя представляешь…». Здесь — как в актерской профессии: если ты наполненный — на тебя смотрят, а если тебе нечего сказать, так что и выходить… И чтобы тебя в театре приняли, надо очень стараться, ведь, как сказано у Шварца, никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, а сердце большим. Важно, чтобы верили — ты не красуешься в должности, чтобы видели — ты с ними и на выезде, и, если надо, на входе стоишь, программки раздаешь. У нас лакмусовой бумажкой стал ремонт — восемь площадок мы задействовали по городу. За все это время ни один из артистов, сотрудников цехов ничего не перепутал, ничего не было снято, отменено. Все мобилизовались, хотя, конечно, резко ухудшились условия труда. Но никто не стонал, никто не предал. Никто не ушел. Ни один. Так вот коллектив на всхожесть (смеется) проверяется.

Брандт Светлана Николаевна, у нас в разговоре уже не один раз всплывает тема ремонта театра, только что закончившейся капитальной реконструкции здания. Видно, что вы все еще в состоянии эйфории от всего нового, действительно замечательного, современного. Вопрос такой: как надо взаимодействовать с чиновниками, строителям, чтобы обещали сделать за два года и сделали за два года? Не за пять и даже не за три.

Учайкина (смеется) Да, нам повезло. У нас в августе 2012-го проходил конкурс «Мисс Екатеринбург». Мы должны были уже вот-вот съезжать. После церемонии разговариваем с главой администрации города, Александром Эдмундовичем Якобом. Он говорит: «Ну что, года за два, думаю, осилим. Когда вы открываетесь обычно? В сентябре-октябре? А можете в ноябре?» И вот тут я: «Александр Эдмундович, а давайте точную дату наметим. 18 ноября — день города!» Так я дату выбила. А строители вошли в здание только в январе, так что реально все было сделано даже за год и одиннадцать месяцев. Ну и, конечно, все помогали: и строители многие ведь выросли на спектаклях нашего театра, и экономисты, и КРУ — нам в первую очередь старались все просчитать. И работали иногда «в долг». Конечно, строительные работы шли и в последние минуты. Мы открывались, вы знаете, «Швейком» Праудина. Так Анатолию Аркадьевичу и всей труппе (почти все заняты) досталось, конечно: под грохот и скрежет репетировали. Но — успели!

Получили и отдельный малый зал, и двухэтажный подземный корпус, и замечательный вид перед театром, и амфитеатр. Готовимся его активно использовать, делать постановки на пленере (вот с «погодными условиями» надо как-то договориться). И паркинг шикарный, где по билету можно оставить машину бесплатно. Зрители это уже оценили: «Приезжаем в театр белыми людьми» (место бойкое, в центре, с парковкой вечно проблемы были).

Брандт А качество ремонта, на ваш взгляд, тоже «соответствует»?

Учайкина Я считаю — качественно и профессионально! Конечно, все отыгрывается аукционами, а по 44 федеральному закону выигрывает аукцион тот, кто предложил меньшую цену. Ведь после составления нашей сметы ее тщательно проверяет КРУ и максимально, где только можно, занижает расходы, а потом на аукционе выигрывает тот, кто дал меньшую цену. Вот у нас случилась история: был выставлен лот на одежду сцены большого зала, одежду сцены малого зала по три комплекта каждой плюс парадный занавес и большой, и малой сцены. Это должно было быть по цене — 15 млн, бархат черный, синий, особый, который вбирает театральный свет. После проверки в КРУ цена снизилась до 13 млн, а после аукциона — до 3 млн! Компании бьются, чтобы получить заказ любой ценой. Говорю им: вы из чего собираетесь нам занавес-то шить — из ситца, что ли, из сатина? Надо было видеть нас в тот момент! В общем, выходили на федеральную антимонопольную службу, добились-таки снятия результата этого лота. Опять выставлялись, в результате — хоть 11 млн выбили. Поэтому, конечно, могло бы быть другое качество и стульев, и оборудования, и т. п. И сейчас не хватает денег на многое, чтобы все довести до конца (кабели, линзы, коммутаторы для приборов, да мало ли что). Ведь выделяли 750 млн только на главное здание, а сюда же вошли расходы и на малую сцену, и на подземный корпус, и на площадку перед театром, и на гараж.

Брандт Вы еще стали депутатом одного из центральных районов, того, где театр. Это больше мешает или помогает? Ведь столько времени съедает наверняка…

Учайкина Ну конечно, это тоже помогло в период стройки. Еще как! И сейчас — с уборкой снежных заносов вокруг театра, например. Да и много в чем. Но, с другой стороны, все очень ответственно: тут и заседания, и прием граждан, и штат помощников. А так как семья меня всегда ругает, что у меня синдром отличницы, мне действительно надо, чтобы везде все было хорошо, — это тяжело, 24 часов никак не хватает.

Брандт Вспомните самые трудные моменты своего директорства и самые счастливые.

Учайкина О, их так много. Ведь выпуск каждого спектакля — это всегда эксперимент. Особенно в театре кукол. Мой опыт подсказывает, что самое сложное производство — в театре кукол. Потому что кукла должна стать живой и механика куклы — это каждый раз риск. И кукольники — это люди, в природе которых должно быть человеческое смирение. Наполняя куклу теплом своей руки, наполняя ее своим голосом, отдавая ей свои движения, оживляя ее, ты сам уходишь на второй план. Смириться актеру вообще сложно, а чтобы кукла ожила и чтобы мы увидели ее глаза с последнего ряда — у нее еще и механика должна быть безукоризненной. Если же она неудобна, тяжела — очень сложно… Помню «Снежную королеву» сдавали — завтра премьера, уже чуть ли не ночь, 11 часов, а у нас не получается с цветами — не живут, вот не живут. Тяжелый был выпуск, зато как радостно, когда получилось.

Брандт А что случилось с цветами-то?

Учайкина Они должны были раскрываться легким движением руки, и все по механике вроде бы было правильно, а вот не получалось, как режиссер задумал. Что случилось? Не знаю. Магия. Театральное колдовство. Но получилось в конце концов. Именно в театре кукол оно и бывает. И не раз. Волшебство…

Брандт А как, в связи с разговором о волшебстве, вы относитесь ко всем этим «отчетностям», «параметрам эффективности», которыми «обложены» сейчас театры и от которых стон идет по всей театральной России: отчет по «поголовью» зрителей, количеству (качество неважно), по упоминаниям в СМИ (в каких — безразлично) и т. п.?

Учайкина Да, конечно, это неправильно, когда нас оценивают, как завод, фабрику, которые могут отчитаться количеством выпущенных гвоздей, шурупов. Театральный продукт в эти параметры не уложить. Он сложный, он несет в себе взгляд художника, который не всегда совпадает с мнением зрителя, и потому — какое тут поголовье. Конечно, мы выполняем все эти циркуляры, мы должны. Но для меня, откровенно говоря, это не трагедия. Это — предлагаемые обстоятельства. Так я к этому и отношусь.

Брандт Какие бы вы ввели параметры для определения эффективности деятельности театра?

Учайкина Параметры, которые позволяют оценить работу театра прежде всего как творческого института.

Брандт Например?

Учайкина Отзывы о спектаклях театра, главным образом, и о движении его в целом — вперед ли, в сторону… О степени его современности, о том, живой ли это театр, случаются ли там СОБЫТИЯ. Это тоже, конечно, очень субъективно. Но тут должны сказать свое слово эксперты, специалисты, оценкам которых доверяем мы, общество, вышестоящие руководители. Или еще вот — проводился не так давно Волковский фестиваль, мы готовили документы, подавали, нас подогревали, но один из критериев был, как оказалось, — наличие в театре художественного лидера. Данный критерий важен сейчас и в грантовой политике. И это, наверное, правильные акценты.

Брандт Самые любимые спектакли?

Учайкина Боюсь кого-нибудь обидеть. Их много. Пересматриваю по много раз. И те, которые не получились, тоже. Мне их жалко. Знаю, сколько труда, сколько сил вложено. И души. Но вот что-то не произошло.

Брандт Как себя чувствуете после премьеры, когда «не произошло»?

Учайкина Ой, тяжело. Я болею. А ведь надо найти силы, чтобы коллектив подбодрить. Но иногда на третьем показе вдруг приходит дыхание. Может быть, на репетициях устали или еще что-то. Вот, помню, у меня был день рождения, семья говорит — «давай дома». А я не могу, не хочу, это сентябрь, у меня «Петрушка Великий». Они: «Да ты только приди!» Хорошо. Пришла. Поздно — все гости меня ждали. А я никакая, как выжатый лимон, вымотана вся. Но тут любимые люди, я вроде прихожу уже в себя. И вдруг муж: «Ну что, очередную нетленку в виде „Теремка“ там сыграли?» Я как зареву (смеется). Я-то знаю, сколько сил вложено в каждый «теремок». И когда они не понимают… А когда зрители не понимают! Как больно. Зато какое счастье, когда театр может переломить зал. Вот позвали нас на фестиваль в Челябинск с «Бобком» по Достоевскому. Спектакль такой тонкий… А зал целиком откупило ПТУ. Я, увидев, как они жуют, друг с другом разговаривают, стала просто неживая. А с середины первого акта пошло, наши начали их забирать, они вдруг стали видеть. В конце — стоя аплодировали, просто орали в восторге.

Брандт А как было в Беслане? Знаю, что ТЮЗ туда ездил этой осенью, второй раз, на десятилетие событий.

Учайкина Да, это было в рамках акции «Театры России — детям Беслана». Первый раз театр ездил семь лет назад с «Каштанкой», а сейчас с «Песней о купце Калашникове». Играли для тех же самых детей, которые сейчас уже старшеклассники, для педагогов, свидетелей тех событий. Конечно, спектакли перед этой аудиторией забыть нельзя. Мы были единственным театром, который показывал спектакль прямо в школе. Там сейчас так: здание, где все случилось, обнесено стеклянным куполом, это уже мемориал, а метрах в трехстах выстроено новое, и школа с тем же номером сейчас там. Мы были и в мемориале, и на кладбище, потом спектакли играли в новой школе. Все другие театры России играли свои спектакли во Владикавказе, и ребят возили туда, и «Каштанку» ТЮЗ тоже тогда играл во Владикавказе. А сейчас, благодаря тому, что из-за ремонта мы сочинили проект «Театр у школьной доски» (получили, кстати, за него городскую премию Генина и Татищева), мы единственные были готовы играть прямо в школе. Так нас посмотрел весь Беслан. Пришлось дополнительные спектакли играть. Милиционеры, охранники нынешние, тоже робко так спрашивали: «А можно мы своих детей приведем?»

Брандт Что бы вы пожелали самой себе как директору театра?

Учайкина Это сразу могу сказать. Приходя сегодня в театр и радуясь новым интерьерам, технике, удобным гримеркам, видя перспективы работы с разными режиссерами, с разными театральными школами, мечтаю, чтобы в театре появился главный режиссер. Настоящий творческий лидер, который мог бы вдохнуть в труппу новые силы, уверенность и повел бы за собой. Труппа театра представляет собой классический репертуарный театр, и в режиме ангажемента нам работать трудно. Институт главных переживает сейчас не лучшие времена, но нам так нужен настоящий художественный руководитель, чтобы он думал о судьбе театра, о судьбе каждого спектакля, каждого артиста, чтобы пестовал его, подтягивал, вдохновлял перспективой! Как администратор я много могу для них сделать, но надо же, чтобы и в творческом плане они были уверены, реализованы, чтобы они гордились своим послужным списком, — вот чего я желаю себе для театра, для его прекрасной труппы.

Январь 2015 г.