М. Собянина. «Анри».
Свердловский театр музыкальной комедии.
Балетмейстер, режиссер Лариса Александрова, художники Дмитрий Разумов, Ася Мухина

А. Левин (Белый Клоун). Фото А. Клименко

«Анри», выпущенный в Екатеринбурге в декабре 2014 года к 150-летию Тулуз-Лотрека, — это не мюзикл, не оперетта, не водевиль или комическая опера. Это — balletchorus (балет с хором): так обозначают жанр спектакля его создатели. Автор музыки — живущая в данный момент в Швейцарии композитор, пианистка и певица Марина Собянина.

Пожалуй, спектакль об одном из самых необычных художников начала модернистской эпохи и может быть только балетом. Влюбленный в ночной Монмартр артист-калека Тулуз-Лотрек представил мир кабаретных танцовщиц, проституток, циркачей неожиданно и парадоксально. Вычурные позы артисток, как молнии «рассекающие» пространство его подчеркнуто декоративных картин и плакатов, — словно импульс для танца. В «балете с хором» нет стилизации под кабаретные ревю (как, например, у Ролана Пети в «Голубом ангеле»). Здесь — именно те же гротеск и остранение, что в картинах Лотрека: хореография спектакля «схватывает» и трансформирует образы и пластические мотивы его рисунков и картин, их причудливые линии и ритм.

В коллаже эпизодов «из жизни артиста» все элементы спектакля — танец, музыка, сценография — выверены и точны. В партитуре Марины Собяниной оказался логичным и уместным симбиоз приемов современной академической музыки (алеаторика, полифония, атональность и т. п.) с жанровой определенностью иных эпизодов (вальс, болеро, марш); остраняющий музыкальный гротеск и «надмирное» звучание хора.

«Анри» балансирует на грани серьезной содержательности, гротеска и даже китча. Тонко чувствуя природу театра, для которого они создали свой опус (герой, завсегдатай парижских кафе и борделей, сотканный из противоречий «отверженный» приличного общества, — персонаж для мюзикла) авторы стремились к аттрактивности, зрелищности. В то же время спектакль небанален и многозначен. Определение «балет», в любом случае, принять можно лишь очень условно. По сути, речь идет о пластическом театре, главными средствами которого являются подчиненные музыкал ьному ритму движение и пластика; жест — но не иллюстративный жест пантомимы, а жест-выражение — состояний и отношений; возникающий на этой основе танец. (Недаром премьера «Анри» состоялась в рамках VI международного фестиваля современного танца «На грани», который ежегодно представляет миниатюры, танцспектакли и перформансы в одном из самых непростых и провокативных направлений современного искусства — contemporary dance).

Сцена из спектакля. Фото А. Клименко

С первыми звуками оркестра и хора, начинающих тревожную мессу жизни и смерти художника, на сцене появляется поток людей в черных цилиндрах, плащах, с забеленными лицами. Безликая толпа зевак, «черных людей» встречается на картинах Лотрека в качестве фона для кричаще ярких героинь его полотен. Здесь толпа становится некой надличной силой, обозначенной в программке как «Судьба». Толпа волнуется раз, толпа волнуется два… и из недр своих выталкивает трех одинаковых мальчиков в матроске — ребенка Анри, ничем не примечательного среди других отпрысков из хороших семей. Все та же толпа услужливо стелется клубами черного дыма, сопровождая серию выразительных пластических «снимков», раскрывающих сложные нюансы отношений Анри и его родителей. Затевает адский хоровод, аккомпанируя ударами черных хлыстиков в той самой, ставшей роковой и обернувшейся увечьем поездке на лошади. А в финале, надев «птичьи носы», Судьба-толпа «заклевывает» художника.

Знаком вечного спутника и мучителя выступает Белый клоун (Алексей Лалаев). Этот персонаж похож скорее на ведьму (вульгарная фигура в женском платье, чепце, с окровавленными руками) из каких-то чудовищных снов и страхов. Другой страшный сон — рыжая Клоунесса (Христина Клементьева) на безостановочно и бессмысленно бегущей по кругу механической детской лошадке…

Ножка танцовщицы, «выброшенная» из пены юбок, — навязчивая идея искалеченного художника, лейтмотив спектакля. В финале эта ножка изображает маятник, отмеряющий последние секунды жизни мсье Анри. До этого она уже не раз «солировала», в том числе — в ключевой сцене в кабаре (кульминация первого действия). Здесь герой подпадает под гипноз дьявольски «кривых» экарте Ла Гулю (в острохарактерном, точном исполнении Анны Еременко), угловатых вращений Джейн Авриль (Виктория Бочкарева, Екатерина Федянович), витиеватых шагов Валентина Бескостного (Владимир Ласков); многажды повторяющихся падений всей женской половины спектакля в шпагат (будто напоминание о канкане, воспетом в «Парижском веселье» Леонида Мясина). В этой сцене-встрече художника с богемной тусовкой постановщикам удалось избежать опереточной инфернальности, частенько сопровождающей в театре подобные эпизоды (на ум невольно приходят иные версии бала у сатаны в постановках по Булгакову). В «Анри» жутковатая сюита (своего рода «Мефисто-бал») людей-зомби, отдавших ночным забавам свою душу, впечатляет.

«Точка сборки» спектакля — главный герой. Роль Тулуз-Лотрека исполняет не танцор, а артист. Алексей Литвиненко, лишенный здесь голоса, но обладающий прекрасной пластикой, выразительной мимикой и даже некоторым портретным сходством с прототипом, органичен в танцевальном спектакле. Его Анри — в широких штанах, узкой визитке и черном котелке, немного нелепый и трогательный — в чемто сродни великой «маске» XX века — бродяжке Чарли (по словам его создателя — «одинокому существу, мечтающему о красивой любви»).

И. Кабанова (Мать), А. Литвиненко (Анри). Фото А. Клименко

Любовь в спектакле есть, и она по-своему красива. Постановщики превращают вульгарных обитательниц недорогих борделей в эфемерных и трогательных существ, почти сильфид. Только не с неба слетевших, а, скорее, вспорхнувших со дна… С нимито под мелодичную и строгую фортепианную тему Анри танцует нежный (но и откровенный) квартет.

Каждый из художников спектакля деликатно и неожиданно развивает образы картин, саму цветовую палитру Тулуз-Лотрека. Изысканно-декоративный грим, готические формы юбок, корсетов, причесок; диковатые сочетания платьев с ярким трико; цветные прожекторы и причудливые цветовые «кляксы» «жизни в Париже» — сталкиваются с черно-белой историей рождения, детства и смерти… В самом финале, когда сцена пустеет, а музыка умолкает, зрителей ждет сюрприз: чистые холсты на заднике «взрываются» инсталляцией из ослепительно прекрасных картин художника.

Январь 2015 г.