А. Маскатс. «Валентина».
Латвийская Национальная опера.
Дирижер Модестас Питренас, режиссер Виестурс Кайриш, художник Иева Юряне

9 мая 1942 года в Риге, на улице Видус, прижавшись к стене дома, ни жива ни мертва стояла молодая женщина. Она пряталась от шуцманов — полицейских-латышей, которые по приказу немецкого командования разыскивали евреев. Ее отец, мать и все родственники еще в августе 41-го отправились в гетто, а сама она нелегально жила в квартире мужа, который по матери был русским и не подлежал депортации. В эти самые минуты шуцманы переворачивали все в квартире вверх дном и забирали в тюрьму ее мужа Диму — кто-то донес, что он прячет жену-еврейку. Там, в тюрьме, Дима заболеет дизентерией и вместе с другими заболевшими будет расстрелян. Об этом она узнает нескоро — пока двадцатилетняя Валентина Фреймане боится даже дышать, потому что понимает: если ее сейчас обнаружат, убьют сразу. Пока она не догадывается о том, что сегодня, 9 мая, начинается ее долгий — до конца войны — путь скитаний по разным домам, в Риге и в деревнях, где люди разных национальностей, рискуя собой и своими близкими, будут ее прятать. Она не знает, что ей суждено потерять всех, кого любила, и прожить долгую жизнь. И уж конечно она не может даже вообразить, что в 2014 году в Рижском оперном театре о ней будет поставлена опера «Валентина».

В. Фреймане.
Фото из архива редакции

Сегодня Валентина Фреймане живет в Берлине, ей 93 года. В Латвии ее хорошо знают как человека театра и кино: историк по первому образованию, она училась в ГИТИСе, работала театральным радиожурналистом, преподавала историю театра, стала доктором искусствоведения и создала кинолекторий Театрального общества и Союза кинематографистов Латвии — целые поколения зрителей обязаны ей знакомством с французским и итальянским кино. Но главное: Валентина написала замечательную книгу о своей жизни «Прощай, Атлантида!», которая вышла в издательстве «Атена» на латышском в 2010 году, а в 2012-м — там же еще и на русском (перевод сделала дочь Валентины Эва Гурвич). Русское издание стало возможным благодаря финансовой поддержке режиссера Алвиса Херманиса, которого в Москве и Петербурге хорошо знают и любят, хотя сегодня политиками ему и запрещен въезд в Россию. Уверена, что без этой ее главной работы никакая опера никогда бы не появилась на свет.

Книга Фреймане ни в коем случае не банальные воспоминания. Это потрясающе откровенный, с восхитительными подробностями (как только их сохранила память?) рассказ об одной очень счастливой (до войны, конечно) жизни, который читается как детектив, столько в нем интригующих сюжетных линий и неожиданных развязок. Автор обрывает его солнечным утром 13 октября 1944 года, когда немцы из Риги уже убежали, советские войска еще не вошли и она, «исполненная странных, непривычных ощущений, после почти трех с половиной лет скитаний вышла из подвала, своего последнего убежища»: «Было примерно пять часов утра. Меня больше не собирались на улице просто так арестовать и убить, однако вопрос о том, что будет дальше, ощутимо витал в воздухе». Дальше начиналась другая жизнь, о которой она скажет в финале очень коротко, но исчерпывающе точно. Главным же была та Атлантида, которая ее сформировала, помогла выжить, спасла — и ушла навсегда. Валентина, прощаясь, попыталась воскресить ее хотя бы на бумаге.

Сцена из спектакля. Фото Г. Янайтиса

…Ей повезло с самого начала: она родилась в семье не только состоятельной, но гораздо выше денег ценящей образование, культуру, все то, что происходит в мире мысли и искусства. Дома свободно говорили на пяти языках: английском, немецком, французском, русском и латышском. Отец, мечтавший заниматься классической филологией, но ставший юристом в области международного права, знал еще и латынь — на его прикроватной тумбочке, там, где у других Библия, лежало антикварное издание трудов Марка Аврелия, и он действительно был стоиком. Дружили родители не с денежными мешками, а с людьми иного круга: в Петрограде, где оба учились, — с Соломоном Михоэлсом, в Париже — с Морисом Шевалье, в Берлине — с актерами и режиссерами знаменитой киностудии UFA в Бабельсберге, где до Гитлера расцветало немецкое немое и раннее звуковое кино. Валентине предоставляли абсолютную свободу, она с детства могла брать любой том с книжной полки и слушать литературные, философские и политические дискуссии, не всегда предназначавшиеся для детских ушей. Отсюда культ свободы, стойкое убеждение, что у человека можно отнять все, кроме того, что у него в голове и в сердце. Отсюда ее зоркая память на лица и события: в Берлине, например, частым гостем родителей был Луначарский, и Фреймане увлекательно рассказывает, как гости избегали говорить при нем о политике, как сам он больше всего на свете хотел ощущать себя просто европейцем, с которым не связаны никакие подозрения и который просто приехал в Германию для создания «Межрабпрома» — советсконемецкой фирмы по производству фильмов. Вспоминает она и его жену, с головы до ног увешанную жемчугами и бриллиантами. Мама тогда не только объяснила девочке, что это «mauvais gout» — дурной вкус, но и рассказала, что украшения эти — из конфискованных личных драгоценностей царской семьи, которые как образцы ювелирного искусства были переданы в музеи.

Интересно, что мысль о создании оперы «Валентина» возникла у композитора Артура Маскатса тогда, когда он вместе с Фреймане и режиссером Виестурсом Кайришем сидел в кафе: «Валентина так увлекательно рассказывала о богеме тридцатых годов, что это богемное ощущение радости жизни пронизало весь наш разговор». Вот только единственным местом действия тогда решили сделать Ригу — неслучайно довоенную Ригу называли «маленьким Парижем». Сюда приезжали лучшие театры и музыканты со всей Европы. В Русской драме Валентине посчастливилось однажды увидеть Михаила Чехова в роли Хлестакова, и она на всю жизнь запомнила свое впечатление, будто он, неведомым образом преодолев земное притяжение, не ходил, а летал по сцене, не касаясь ногами земли. Много позже вместе со своей близкой подругой Натальей Крымовой она придет в гости в дом Кнебель, и Мария Осиповна покажет ей фрагмент письма актера, где он пишет о своей мечте развить в себе в этой роли такое легкомыслие и такую легкость, чтобы казалось, будто он ничего не весит.

Э. Мартинсоне (Валентина), И. Кепе (Валентина сегодня). Фото Г. Янайтиса

Именно Рига, с ее бульварами и утопающими в зелени каналами, средневековыми соборами и барочными зданиями, с шедеврами югендстиля на знаменитой улице Альберта, и стала главным героем первого — и, на мой взгляд, лучшего — акта нового спектакля. Неожиданный для современной оперы лиризм, подчеркнутая мелодичность музыки искупают здесь известную старомодность и статичность режиссуры. Видно, что композитор, создавая национальную оперу, стремился рассказать не только о судьбе героини, но едва ли не больше — о времени, о судьбе маленькой Латвии, всегда становящейся разменной картой в большой игре могущественных соседей. Отсюда много цитат: Шуберт и еврейская народная песня, Дунаевский и Шимановский. Интересно, что в 1940 году классик латвийской музыки Янис Иванов пишет симфонию «Атлантида». У всех тогда было абсолютно четкое предчувствие, что прекрасная рижская жизнь, воспетая поэтом Александром Чаком («я один бреду по бульварам, бреду и бреду, как будто шагами хочу сосчитать все звезды»), заканчивается, уходит в небытие. В Рижской опере прекрасный хор, и в финале первого акта он поет гимн Риге на стихи Чака. Еще ничто, кажется, не предвещает беды.

Мгновенный переход от нормальной, благополучной жизни к диктатуре и репрессиям, смерти, переход всегда неожиданный и не укладывающийся в сознании — эта тема завораживает именно сегодня, эти страницы жадно читаешь в книге, и в эти моменты действия напряженно замирает зал Рижской оперы. Фреймане была свидетелем того, как нацизм набирал силу в Германии, — семья спешно вернулась из Берлина в Ригу, пока еще евреев из Германии выпускали. В июне 1940 года на ее глазах в Ригу вошли советские танки — начался новый передел Европы в соответствии с пактом Молотова—Риббентропа. Потом грянула война, в Латвию вторглась фашистская армия — и пришлось еще раз поразиться тому, «каким тонким оказался слой цивилизации, а под ним — низменные инстинкты, больше не сдерживаемые ни законом, ни воспитанием, ни культурой, традициями, религией. Я видела, как нежданно обретенная власть, „право“ унижать, решать судьбы людей, распоряжаться даже их жизнью и смертью опьяняли». Людям свойственно надеяться на лучшее — но до чего же смешными выглядят сегодня упования латышей то на Ульманиса, то на Лигу Наций. Никто не помог, и никого не спасли.

Сцены из спектакля. Фото Г. Янайтиса

Во втором акте, как и полагается в опере, в действие вступает рок, судьба. Хор надевает желтые звезды. Здесь спектакль, увы, проигрывает книге. Ее потрясающий эффект в том, что, когда читатель доходит до расстрелов в Румбульском лесу близ Риги, где в ноябре и декабре 41 года было уничтожено 25 тысяч евреев, включая женщин, стариков и детей, он уже знает многих из этих людей — со всеми их привычками, привязанностями, талантами и предрассудками. Валентина уже рассказала о них подробно и с любовью. Именно там расстреляли ее мать, дедушку и бабушку, двоюродных братьев и сестер. И теперь их фотографии на Рижском взморье, в смешных купальниках и шортах, смотрят на нас со страниц. В книге есть потрясающий эпизод ее последнего свидания с отцом: он как физически еще крепкий человек работал в мастерских. Каждое утро этих обитателей гетто вели в казармы, и один из конвоиров, брат дворничихи из ее дома, устроил встречу. Отец рассказал, что они, небольшая группа евреев, готовят побег, а на случай, если выживет только она одна, заставил запомнить, как получить деньги, хранившиеся за границей. Кто знал, что, даже выжив, она сорок пять лет проживет за железным занавесом? А вскоре пришло известие, что группа, готовившая побег, и те, кто должен был снабдить их документами, раскрыты, увезены в центральную тюрьму и там расстреляны.

Этого эпизода в спектакле нет, что, наверное, правильно. Потому что фрагментарно показанные другие, очень важные — как пребывание Валентины в доме укрывающего ее по просьбе друзей Пауля Шимана, известного латвийского политика и демократа, который умер у нее на руках (в книге об этом отдельная увлекательная глава), — на сцене выглядят не слишком убедительно. Куда интереснее эпизод пира во время чумы — бала тех жителей Латвии, которые стали сотрудничать с фашистами. Он и музыкально, и постановочно сделан очень эффектно. Здесь опять хорош хор, как и в финале, когда славит исчезнувшую Атлантиду. На премьере главную партию пела знаменитое латвийское сопрано Инга Кална, которую сегодня чаще можно услышать в Италии и Германии, чем в Риге. В вокальном отношении партия сложнейшая, с неожиданными переходами от фиоритур почти что к речитативу. Но саму Калну увлекло другое: «Современная музыка часто слишком умозрительна и разговаривает далеко не с каждым. Но Артур Маскатс написал безумно красивую музыку! Я не знаю, как ему это удалось». Любовь, советская оккупация Латвии, Холокост — соединить все это в опере трудно, но композитору и дирижеру Модесту Питренасу удалось. Не буду говорить об отдельных исполнителях, среди которых есть очень сильные, отмечу только высокий уровень музыкальной культуры постановки в целом. Отсюда, наверное, и полный зал на современной опере, и эмоциональная реакция зрителей.

Атлантида, с которой прощается Валентина, — понятие, которое вбирает в себя очень много. Это и тот «тонкий слой цивилизации», который продолжает истончаться уже на наших глазах, но который единственный делает человека человеком и дает ему силы выжить. В главе «Мужья и жены» Фреймане пишет о тех парах, где один из супругов мог спастись — но в гетто шли оба. Точно так же поступила ее мать, которой предлагали убежище в Юрмале, — она ушла с отцом и погибла. Это было особое поколение — они не просто читали книги, но жили согласно тому, чему книги учили. Вот прощание Валентины с отцом, уходящим на смерть: «Отец меня на прощанье крепко обнял и с улыбкой произнес сентенцию одного из своих любимых стоиков: „Perfer et obdura“ (Терпи и будь тверд до конца! Овидий). И, заставив себя подавить судороги рыданий, я ответила в том же духе: „Superando omnis fortuna ferendo est“ (Кто все выдержал, тот победил судьбу. Вергилий). Разговаривать цитатами было нашим любимым развлечением в те дни, которые теперь кажутся счастливым сном». Литература? Нет, другое: «В этой жизни меня удержала только… вера в поэзию и в ее таинственную силу. То есть чувство правоты» (это из письма Надежды Мандельштам Анне Ахматовой, написанного спустя четверть века после гибели Осипа Мандельштама). Близкие подруги Валентины Фреймане — уже ушедшая Наталья Крымова и, слава богу, здравствующая Майя Туровская. И обе они тоже для нас Атлантида — мерило вкуса, таланта, честности отношения к жизни и профессии. И я прекрасно понимаю авторов оперы «Валентина»: прикоснуться к судьбе человека такого масштаба — уже счастье. От него и сам набираешься силы.

Что-то безвозвратно уходит из нашей жизни. Позволю себе еще одну цитату, точно передающую состояние времени, в которое живем. Она принадлежит замечательному литературоведу Павлу Нерлеру: «Материк культуры уходит под воду, но не героическим самоубийцей-„Варягом“, а отступлением береговой линии и раздроблением в архипелаг. Он еще выступает над варварской пучиной сотнями дорогих читательскому сердцу имен-островков и еще дышит последними миллионами читательских сердцебиений…» Сказанное вовсе не означает, что культура исчезнет вовсе. Приходит другая — и тоже, наверное, процветет, но сейчас речь об этой, уходящей.

Сцены из спектакля. Фото Г. Янайтиса

В опере «Валентина» со сцены не сходит пожилая седая женщина, опирающаяся на трость: она смотрит и на играющих детей (детский хор в этой постановке — отдельная радость), присаживается на скамью, где сидят счастливые влюбленные — Дима и Валентина, провожает нескончаемую шеренгу людей в гетто. В финале она выходит на почти пустую сцену, залитую светом: в Риге больше не убивают, но что будет дальше, неизвестно. Интересно, что сама Фреймане все годы скитаний носила зашитую в одежду ампулу с ядом — ее снабдил этим врач, друг отца — и вспоминает, что в советское время на всякий случай еще долго хранила эту ампулу в своей аптечке. Выбросила только в шестидесятые годы.

19 мая в Берлине состоится специальный показ оперы «Валентина» в рамках культурной программы председательства Латвии в Совете ЕС. Конечно, все мечтают увидеть Фреймане в зале — но вряд ли, она почти не ходит самостоятельно и не хочет, чтобы ее видели в инвалидной коляске. Это давняя история: зимой 1943 года она в легком платье и тапочках на босу ногу выбежала из дома, куда пришли проверяющие, и простояла несколько часов на морозе. От того обморожения страдала всю жизнь. Но даже если ее не будет в зале, я думаю, это будет прекрасный вечер. Увидеть Атлантиду не каждому выпадает в жизни.

Март 2015 г.