Как-то на семинаре по театральной критике я пошутил, что логика моей работы подобна логике образного ряда в стихах Ры Никоновой. «А вы знаете, что это Анна Таршис, моя родная сестра?» — спросила Надежда Александровна. Я не знал. Она рассмеялась. Так и познакомились.
Уже тут открылась какая-то важная особенность ее личности. Любая сказанная нами глупость не удручала Надежду Александровну, а сразу ставилась в общий контекст и… чудесным образом встраивалась в него.
Контекст, что существенно, не строго театральный — не случайно же речь тогда зашла о поэзии. «Знаете, как я пришла на театроведческий? Просто подумала, что театр — это, во-первых, литература, во-вторых — музыка, в-третьих — живопись. Видите, до собственно предмета изучения я тогда так и не добралась…»
Зато мы добрались довольно быстро. Очень скоро выяснилось, что и музыкальность спектакля, и его поэтичность, и живописность воспринимаются Надеждой Александровной не как элементы оформления, позаимствованные у смежных искусств, — а как нечто самому театру изначально присущее, образующее его структуру, генезис, этимологию.
В словосочетании «Музыка спектакля», ставшем названием ее главного научного труда, основным (если угодно — ударным) является второе слово, не случайно при переиздании последовало уточнение — «Музыка драматического спектакля». Насквозь музыкальной может оказаться и та постановка, на протяжении которой не прозвучит ни единой ноты, — музыкальной в своих мизансценах, в способе актерского существования, в самой своей (еще одно определяющее слово в мировоззрении Надежды Александровны) драматургии.
Очень важно, что одним из двух ее любимых учителей был именно Борис Осипович Костелянец. Какие бы протуберанцы ни выплескивались из нашей профессии, да и всего театрального искусства в последние годы, тут Надежда Александровна неколебима — основой театра остается драматургия, в центре которой — человек и его отношения с мирозданием.
Как никто это чувствовал и понимал второй ее учитель — Павел Петрович Громов, главная тема в жизни и творчестве которого (при всей широте конкретных проявлений) «человек на ветру истории». Отсюда их общие интересы — Блок, Мейерхольд; отсюда же продолжающие их собственные культурные пристрастия Надежды Александровны — ОБЭРИУ, абсурдисты.
Из последних сил человеческая личность продолжает сопротивляться окончательному истаиванию — в ураганах двадцатого века, в зыбучих песках двадцать первого. Театр в большей степени, чем другие искусства, способен этот процесс почувствовать и отразить. В этом его сущностная, философская миссия.
Задача же театральной критики заключается в том, чтобы этому высокому разговору соответствовать. Остальное, как любит выражаться Надежда Александровна Таршис, «бижутерия».
Алексей ПАСУЕВ
Февраль 2015 г.
Комментарии (0)