«День города» (монологи воронежцев).
Воронежский камерный театр.
Режиссер Михаил Бычков, сценография и костюмы Михаила Бычкова, Юрия Сучкова

Спектакль Воронежского камерного театра «День города» сделан в технике вербатим. «Еще один doc», — скажет кто-то. «Еще один документальный спектакль о городе», — скажет другой. «Городские вербатимы» и правда идут по стране от Питера до Сахалина, но часто не выходят за рамки разового проекта, с привозными драматургами, сочиняющими за неделю или две свою приблизительную карту местности. Это всегда хороший тренинг для актера, способ привлечь в театр нового зрителя и взбодрить старого, но в репертуаре он, как правило, удерживается ненадолго. Не стану говорить о вербатиме дистиллированном, присягающем на верность диктофонной записи и отказывающемся от всякой театральности в пользу документа. Но даже сильно переработанный под себя репертуарным театром, медленно превращающийся из технологии в жанр, он представляет собой какой-то промежуточный несовершенный подвид театральной эволюции. И моя нескрываемая симпатия к документальному спектаклю — это не столько любовь к тому, чем он сейчас является, сколько к тому, чем он может стать, к огромному социальному потенциалу, который в нем заложен.

В постановке Воронежского камерного вербатим присутствует как технология (и это слышно даже неискушенному уху) и как жанр, заново изобретенный режиссером Михаилом Бычковым.

Сцена из спектакля. Фото Д. Пичугиной

«День города», взяв все лучшее, легко миновал слабые стороны вышеназванной техники. Но главное — автор спектакля не пришлый исследователь, а инсайдер, который, хорошо зная и город, и его жителей, продолжает любить их. Пожалуй, это редкий вербатим, сделанный с позиции любви и симпатии.

День города, отведенный для официальной любви, салюта и поздравительных речей чиновников из администрации, становится в этом спектакле и поводом выяснить отношения с малой родиной, и исходным событием всех рассказанных историй.

Е. Лукиных в спектакле. Фото Д. Пичугиной

Актеры один за другим выходят на сцену, вернее, не выходят, а пятятся. Будто запись видеохроники, на которой горожане смотрят салют и расходятся по домам, медленно отматывают назад. Всемогущая рука режиссера возвращает героев в исходную точку. И вот уже перед нами кадр, на котором группа людей, задрав головы, ждет праздничного залпа. Этой сценой спектакль и начинается, и заканчивается. Салют громыхает короткими сосредоточенными ударами, так пугающе похожими на взрывы или выстрелы, трясешь головой — показалось. И спектакль от этого неприятного сходства фейерверка с выстрелами тебя быстро отвлекает.

Выходит театральная, ряженая цыганка в исполнении Анастасии Новиковой и говорит: «Нехороший город Воронеж… люди злые… Владимирская область, город Муром, там хорошо». Такое ироничное начало и еще эти исполняемые каждым горожанином на маленьком крутящемся подиуме невыносимые песни о городе («Воронеж рулит», «Ночной Воронеж», «Воронеж, родина, любовь») обманывают тебя, подготавливают к очередному спектаклю о кривых, косых, смешных и неказистых человечках, нелепо формулирующих банальные сентенции. Но каждый монолог, даже если он выглядит как шарж, прорывается совсем в другие сферы. И рефреном звучащая в речи заводского рабочего (Юрий Овчинников) фраза «Всем заправляют московские хозяевa» сначала кажется обычным мужицким ворчанием, но чем чаще актер ее повторяет, тем яростней она звучит, тем отчетливее ударение на последнее «а». Кричащее, возмущенное, упрямое ударное «а» мужика, вынужденного работать «за копейки», зная, как и сколько воруют его местные и московские начальники, сменяется его же блатной песенкой о любви к Воронежу, слова в ней казенные, а поет ее горожанин искренне.

Т. Бабенкова в спектакле. Фото Д. Пичугиной

Чередование мертвых, затертых языковых конструкций из песен о Воронеже с живой человеческой речью, микширование песен, в которых все однозначно и прекрасно, с историями о нелегкой жизни в Воронеже вызывают когнитивный диссонанс, дезориентируют зрителя. Пока ты знакомишься с потомками воронежского дворянства или переехавшими в город деревенскими девчонками, променявшими грядки на ночные клубы, со старой интеллигенцией, до сих пор помнящей наизусть любимые опереточные арии, или с воронежскими мужичками, воюющими с нелюбовью собственных жен (все образы узнаваемы, но театрально заострены), тебе кажется, что разговор идет о Воронеже. А некоторое время спустя уже очевидно, что вербатим о «злом» городе оказывается одним из самых горьких художественных высказываний о нашей «злой» стране.

Почти каждый монолог имеет высказанный или невысказанный посыл — «жить здесь невозможно», и почти в каждом монологе есть фраза-тупик, вырастающая из рядового ворчания в страшный экзистенциальный вопль, повторяемая снова и снова. «Потому что на хер никому не нужны», — твердит, энергично раскидывая руки, девушка в шапке со стразами и помпоном (Татьяна Бабенкова), рассуждающая о вырождении воронежского дворянства. «Друзья? Да какие друзья?» — опуская глаза, повторяет инвалид-колясочник (Михаил Гостев). «Никакой демократии нет, нет у нас никакой демократии», — доносится из динамиков голос ветерана, так и не добившегося бесплатного телефона, обещанного президентом. «Ну как?..» — повторяет почти уже бьющаяся в истерике девочка-лесбиянка (Яна Кузина). Как жить, когда государство провоцирует агрессию, когда оно собирается устроить тебе «освенцим». Ну как?.. И чуть не плача маленькая интеллигентная женщина (Елена Лукиных) вопрошает: «Что с людьми стало?» Начиная с монолога инвалида-колясочника спектакль меняет тон: смолкают песни, а короткие залпы салюта обрывают монологи на полуслове, как выстрелы.

М. Гостев в спектакле. Фото Д. Пичугиной

Чем горше истории, собранные театром, тем бережнее, точнее актеры воспроизводят их. Там, где это возможно, как в случае с инвалидом или лесбиянкой, актеры словно бы полностью превращаются в своих героев, настолько подлинны их чувства, реакции, подлинны лица. Там же, где задача сложнее, режиссер составляет героя как паззл. Парадный пиджак, увешанный наградами, крутится на подиуме в луче света, актер Александр Тарасенко, который мог бы сыграть ветерана, по воле режиссера лишь читает его монолог в микрофон, рефреном громыхает запись голоса самого героя — возмущенного, измученного, разгневанного. Кажется, авторы спектакля относятся к нему с таким трепетом, что даже не разрешают себе его изображать.

Спектакль «День города» — о брошенных государством людях, которые то тихо, то громко, смущаясь или заходясь от крика, рассказывают о том, как с ними обошлись. И театр слышит. Театру до всего этого есть дело. А государству — нет. Стране плевать на старика, которому президент пообещал телефон, плевать на рабочего, батрачащего на заводе за копейки, на парня-инвалида и его мать, запертую в четырех стенах, но не имеющую права получить на сына два пособия («либо ты инвалид, либо у тебя папа умер»).

Ю. Овчинников в спектакле. Фото Д. Пичугиной

Финальная мизансцена спектакля повторяет первую: люди смотрят в небо и ждут, что им на этот раз приготовило государство — может, салют, а может быть, расстрел или очередную войну.

Март 2015 г.