И — губы растянулись в широкую пластилиновую улыбку…

О! — большие выпуклые глаза застыли в удивлении…

Но… — гибкие руки на секунду замерли…

Ва!!! — лягушачий прыжок…

А. Ионова.
Фото В. Постнова

Александра И-о-но-ва… Она угадывается в слогах своей фамилии. Такая же взрывоопасная. Такая же гибкая. Выпускница актерско-режиссерского курса Григория Козлова (2001 г.), она училась два года у И. А. Зайкина на кукольном факультете. Отношения с куклами не сложились категорически, но в ней самой притаилось и спустя время вырвалось наружу что-то кукольное, что-то близкое марионетке — подвижное, пластично-механическое. Она напоминает персонажа из мультика (есть такая Пластилиновая Ворона!) — перемещается, жестикулирует, моргает так, что мы фиксируем каждую точку, но при этом не теряется законченность жеста. Поворот головы на миллиметр — ап! Уже кадр! Спустя секунду — следующий. Все вместе — движение, точное и продуманное. Эти свойства ее пластики во многом и делают Ионову узнаваемой, хотя сама актриса и режиссеры, с которыми она работала, не сразу эти свойства разгадали.

Студенткой она сыграла эпизодическую роль в постановке Александра Кладько «…По ту сторону смысла» (по книге воспоминаний Т. Петкевич). Вальсирующая в узком коридоре четвертого этажа Театральной академии Ионова была мила и по-девичьи угловата. Теперь в этом спектакле она играет редко, если только целиком собирается первый состав. В Мастерской Г. М. Козлова в студенческой постановке «Черное пальто» (по рассказу Л. Петрушевской) Ионова впервые получила главную роль. Сейчас этот спектакль вовсе не идет, а когда-то именно в нем актрису заметил Владимир Туманов и пригласил в ТЮЗ участвовать в «Учителе ритмики».

А. Ионова (Аня). «Учитель ритмики». ТЮЗ им. А. Брянцева.
Фото из архива актрисы

Ионова попала в новый для нее коллектив — это сближало ее с героиней спектакля. Дочь «нового русского» Анна Измайловна тоже оказывается в непривычной среде — в подмосковном доме отдыха, рядом с которым застревает машина ее отца. Непривычные условия еще больше усугубляют душевное расстройство девушки. Ионова держит свою героиню в предыстеричном состоянии. Чего только стоят ее бесконечные «бега» вокруг деревянного помоста! Заламывая руки, девушка проносится мимо нас и под веселую музыку разыгрывает буйство молодости, но в душе у нее — кошки скребут. Героиня Ионовой своим неистовством и вызывающим видом резко отличается от других персонажей — стареющих или уже постаревших бледных женщин. Но в миг, когда приходит весть, что ее возлюбленный погиб нелепо и страшно, она становится похожей на них. Анна по-бабьи повязывает платок, и широко раскрытые глаза ее замирают — вернее, в глазах замирает боль. Она идет, просто молча идет — и смотрит куда-то мимо сухими страдающими глазами. Кадр.

Вторая пойманная «картинка» — девочка Даша с наивным любопытным взглядом в спектакле Галины Бызгу «Очень простая история», где Ионова играет со своими однокурсниками Денисом Пьяновым — по курсу Зайкина и Александром Безруковым — по курсу Козлова. В этой неяркой по характеру роли актриса наиболее близка к «мультипликационной» манере игры, которая отчетливо проявится позже, в постановках театра «Потудань» — в «Цуциках» и в «Пире во время чумы». Но эти два спектакля позволят Ионовой выражать себя именно в пластике, выдающей «кукольное» прошлое и сближающей ее с той же Пластилиновой Вороной. А в «Простой истории» Ионова, конечно, изъясняется и вполне «обычным» способом — но при этом ее мимика и движения становятся особенно выразительными. Вытаращенные глаза Даши, узнавшей, что беременна (от страха или, наоборот, решимости?) — кадр. Недолгая злость на возлюбленного, смущенная радость — малыш родился!.. — кадры… Глаза Ионовой широко открыты от удивления, испуга или счастья. Есть в ней что-то от хорошо сделанной марионетки — глаза не меняются, но вся гамма чувств угадывается.

А. Ионова (Носоглоткина). «Небо в чемодане, или Цуцики в ночи». Театр «Потудань».
Фото В. Архипова

Эту «кукольность» разглядел Руслан Кудашов. Кукольный режиссер не мог не заметить одаренность Ионовой, но не мог и применить ее в привычном для него театре. Кукла для Ионовой была бы просто лишним приспособлением. Необходимо было что-то радикально другое. Первым шагом Ионовой навстречу этому «другому» стал спектакль 2003 года «Небо в чемодане, или Цуцики в ночи». В этой работе сошлись двое зайкинцев — Денис Пьянов и Ирина Кривченок и двое козловцев — Максим Гудков с Александрой Ионовой. Совместив, по сути, разные навыки и знания актеров, Кудашов перенес принципы кукольного театра в «обыкновенный» театр «живых» актеров. Получился спектакль, близкий по жанру к клоунаде. И Ионова с невероятной легкостью существует в придуманной маске мечтательной медсестры Носоглоткиной. Резко выделяющиеся на набеленном лице глаза кажутся огромными и наполнены неизъяснимой тоской. Но ответ на робкие ухаживания Доходяжкина (Д. Пьянов) строго поджатые губки начинают широко и мило улыбаться. Их обладательница к концу «романтического свидания» открывает свою нежную сущность: вместо сурового медработника со смешно «оттопыренной» попкой и походкой враскорячку (хоть и на каблуках!) является трогательная балерина в очаровательной юбочке-пачке. Ее движения становятся воздушными и легкими. Смешно! И грустно. В блестящих глазенках таится печаль. Мечты редко сбываются. Кадр…

На совмещении противоположных начал построена и последняя по времени роль Александры Ионовой в спектакле Р. Кудашова «Пир во время чумы», за которую актриса получила в 2005 году «Золотой софит». В этом спектакле театр «Потудань» рискнул не только смахнуть пыль веков с «хорошо забытого» жанра моралите, но и объединить его с пантомимой, театром кукольным и драматическим. Роль Ионовой — Смерть-Чума — разительно отличается от всех остальных. Играть без голоса и мимики — задача не из веселых, но Ионова умудряется даже «побаловаться».

Вначале мы видим ее девочкой-актрисой, спящей на помосте. Вот она выразительно-широко зевает. Кадр… Вот легко, как кисель, перетекает по рукам друзей с высоты своего спального места на землю. Не открывая глаз, поводя плечиками, проснувшаяся задирает свои бесформенные одежды, присаживается на корточки и приступает к неизбежной утренней процедуре. Вот лентяйка выпучивает два своих огромных блестящих глаза и замечает, наконец, зрителей! Кадр… Смущенная до крайности девушка поправляет свой неопределенный наряд — ее руки с широко растопыренными пальчиками скользят от груди к коленкам по грубой ткани, словно в надежде сгладить все неудобство ситуации.

Вот, легко согнув дугою «пластилиновое» тело над детской коляской, все та же девушка выносится на сцену под нескладные ритмы далеких африканских стран. И вот — такая быстрая, гибкая — она вдруг замирает в неудобной, нелепой позе, подтянув до ушей плечи и нагнув голову. Кадр… В руках мертвым белым цветом светится Маска. Происходит слияние этого нежного, розового от волнения лица — и отталкивающей Маски. «Рождается» существо, чьи жуткие, чуть ли не вылезающие сквозь круглые прорези маски глаза широко распахиваются, будто с недобрым вопросом: «А что это тут делается без МЕНЯ?». Это не просто что-то отторгающее, что-то пугающее и неприятное, перед нами — маска, надетая на милое создание. Сошлись два противоположных начала. Такого рода единение продиктовано и пьесой, так как даже в названии Пир и Чума выступают вместе, а ведь это взаимоисключающие явления. От смешения ужаса (Чума) и веселья (Пир) возникает чувство жуткого восторга.

А. Ионова (Смерть-Чума). «Пир во время чумы». Театр «Потудань».
Фото В. Постнова

Именно такое чувство испытываешь, наблюдая за проказами Ионовой—Чумы. Вот она надевает на лица героев маски крыс — распространителей страшной средневековой заразы. Начинаются развратные танцы. Торжеству Чумы нет пределов! Безумное мрачное веселье напоминает страшные картины Гойи… Вот Чума берет под контроль и пир кукол: пред нами «безбожный пир, безбожные безумцы», бокалы, в которые без конца подливает вино сама Чума, тянутся к кукольным ртам. Перед нами — пир в безвременье, пир страшный, пир последний. Но и тут Александра Ионова позволяет своей героине немного повеселиться, дабы еще больше усилить жуткий восторг, — она, надев военную каску и достав из своей коляски огромный фонарь, пускается на поиски Священника (М. Гудков). Ее дикие, вытаращенные глазища, которые внимательно рассматривают зрительный зал, и комические манипуляции смешат, но лазает-то она, проникая в каждую щелку, чтобы найти и убить! Жуть…

Чтобы добиться своего, Чума пользуется и хитростью: она надевает маску еще прекрасной и цветущей Луизы (И. Кривченок) и подставляет изуродованной девушке вместо реального отражения свою такую вот «слоистую» физиономию. Она хочет обмануть, запутать, сбить с толку. Но в итоге разнузданный и сумасшедший танец Чумы прерывается громким рыданием Луизы, когда подкравшаяся Матильда (А. Сомкина) снимает лжемаску с Чумы, давая возможность девушке увидеть настоящее страшное лицо.

В спектакле Кудашова человек без маски, кукла и человек в маске являют собой одного и того же персонажа, но только в разных его состояниях: духовно полный, окончательно потерянный или на распутье. Александра Ионова представляет свою героиню только в одном, раз и навсегда закрепившемся обличье. Именно с помощью маски, которая наделась и не снимается, создается впечатление неизменности, устойчивости и всесилья Смерти-Чумы. Все эти замечательные качества своей недоброй гостьи и воспевает председатель Вальсингам (Д. Пьянов). Пир дошел до критической точки: безбожники пускаются восхвалять Чуму. Она счастлива. Она хлопает в ладоши. Жуть. Веселье. Жуткое веселье…

Вот уже и свадьба Вальсингама и Смерти. Их замершие в границах пустой рамы фигуры напоминают о венчании прелестной Матильды: сейчас же на ее месте, укутанная в длиннющую фату, стоит сама Смерть. Кадр… Священник пытается образумить всех, но Смерть просит его: «Ступай, старик! ступай своей дорогой». Произносится это абсолютно нормальным и потому ужасающим голосом. Слышать из неразмыкающихся уст самой Чумы (в ее маске нет прорези для рта) обычную человеческую речь дико (и тут опять нужный эффект от неестественного союза!). Невеста легким движением руки сворачивает шею непокорному, и последняя маска соскальзывает в ее ручонки. И вот это самое страшное убийство и является началом конца, конца самой Чумы. Пирующие раскручиваются на огромной часовой конструкции и падают с нее. В какой-то момент вылетает и стол — та доска, которая удерживала часы, и Чума, вдруг запутавшись среди шестеренок, ускользает куда-то вниз, бросив на нас полный страха и ужаса взгляд… Кадр!

Кланяющиеся балаганщики ищут ее. Не Смерть, не Чуму, а суматошливую девчонку-комедиантку. Она оказывается на своем месте — спит. Когда ее будят, она еще секунду пребывает в пластике и мироощущении своей неснятой маски. Но вот является ее освобожденное от тесных оков лицо. Красная, мокрая, но с широко улыбающимся ртом, с огромными красивыми добрыми глазами…

Утомительно балансировать на границе между драматическим и кукольным театром. Но теперь под безликой маской Чумы мы с трудом можем представить кого-то, кроме этой глазастой и по-лягушачьи пластичной гуттаперчевой Ионовой. Она — как хорошо размятый пластилин. Матовый и теплый. Который хочется взять в руки… С таким пластилином самое время работать.

Февраль 2005 г.