О Трофимове столько говорено, столько написано… Это был великий артист-комик. Комики вообще большая редкость. Георгий Александрович Товстоногов называл его лучшим комиком мира и сравнивал с Чарли Чаплиным. Для меня Чарли Чаплин — великий трагикомический артист, а Николай Николаевич Трофимов — не только комик, но и лирик, и поэт. Он был очень светлой личностью. И меня по сей день потрясает, как у него получалось, имея огромную популярность, любовь народа, пройдя колоссальный жизненный, творческий путь, и в восемьдесят пять лет сохранять в себе чистоту, свет, теплое отношение к людям. Это очень трудно. Николая Трофимова любили все, ему всё прощали. Он частенько забывал текст, но играл так, что становилось неважно, верны его реплики или нет, ведь он всегда играл тему, которую несет его герой, он как бы растворялся в нем.
Можно было бесконечно слушать в его исполнении «Стакан» Зощенко, который он читал с первого курса театрального института и до последнего дня своей жизни. Я сотни раз слушал и сотни раз, как в первый, смеялся до слез. Это было так трогательно, так душевно.
В день его 85-летнего юбилея, который мы отмечали 21 января прошлого года, я в поздравление спел для Николая Николаевича песню «Когда проходит молодость»… А уже в ноябре я принес на панихиду запись песни «Журавли» в исполнении М. Бернеса. Для меня было большой неожиданностью, когда за три дня до прощания наш звукорежиссер Г. В. Изотов обратился к актерам — нет ли у кого «Журавлей» в исполнении Бернеса. Я сказал, что у меня есть и я принесу…
И когда на панихиде звучала песня «Журавли», мне казалось, что Николай Николаевич слышит. Слезы удержать было невозможно. Никогда не думал, что это его любимая песня и он при жизни обратится с просьбой, чтоб на панихиде звучала именно она… мы выносили под нее гроб.
Он всю жизнь был солдатом, он всю жизнь тянул эту солдатскую лямку. Я не знаю, кто он был — капитан запаса, майор… Знаю, что у него орден Великой Отечественной войны. Знаю, что для него самым лучшим и светлым праздником был День Победы. И знаю, что он сам при жизни выбрал слова для прощания с нами:
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Николай Николаевич Трофимов остается в моей памяти солдатом Колей Трофимовым. Он все 85 лет честно отслужил театру, имея все звания, все награды и оставаясь все же рядовым Колей Трофимовым.
Еще в студенческие годы, когда я в первый раз увидел Н. Н. Трофимова на сцене театра Комедии, я был поражен его игрой в «Трагике поневоле» по Чехову. Его герой появлялся нагруженный целым ворохом вещей, в руках у него был большой стеклянный шар, который он всячески оберегал, но, в конце концов, разбивал его, неловко выпустив из рук. Трофимов — самый органичный артист, которого я в своей жизни видел. Переиграть его было невозможно, у него потрясающее обаяние… Он один из пяти лучших комиков мира!
Я пришел в БДТ в 1961 году, а через несколько лет пригласили Николая Николаевича. И мы с ним играли вместе в «Ревизоре». Он был блистательным Хлоповым. В маленькой роли привлекал к себе внимание зала и заставлял его смеяться, а вроде бы ничего особенного не делал. Потом мы пересеклись в «Мещанах». Я всегда смотрел, как он играл Перчихина, а Лебедев Бессеменова. Конечно, там был стопроцентный актерский ансамбль. Но Перчихина Трофимов играл грандиозно. Это было моментом настоящего искусства. Навсегда запомнилась мне фраза, сказанная им в спектакле «Тоот, другие и майор». В эпизоде, когда одна из матерей отдавала своего сына в армию, Трофимов—Майор говорил ей: «Возьмем к нам в штаб. В штабе хорошо топят». И говорил так, что я эту интонацию на всю жизнь запомнил. В одной фразе он сумел высказать и превосходство, и снисхождение, и простую человеческую заботу, хотя играл отрицательного героя. Вроде бы ничего не значащая фраза, а врезалась в память навек. Он всегда был предельно точен. И, не побоюсь этого слова, он и не играл, а жил. А жить на сцене — это самое трудное. В любом жанре у него была своя мера, он никогда не наигрывал. Люди всегда ему верили, а это самое главное.
Быть его партнером было очень легко. В диалоге с ним по определению невозможно было солгать. Вообще в нашем театре все так играли, с любым актером было интересно. К сожалению, старая гвардия уходит.
Как-то он сказал мне: «Жора, называй меня Колей», — хотя был старше лет на четырнадцать. А меня всегда называл Жорик. Еще одной замечательной чертой была его всегдашняя готовность помочь. Он не был равнодушным человеком и артистом. Коля мог просто подойти после спектакля и очень искренне… не пожурить, а подсказать, по-дружески, мягко и скромно поделиться знанием, указав на увиденный им недостаток твоей работы, и это всегда очень помогало. Вот в этом он был действительно настоящий человек искусства.
Познакомились мы с Колей в театре Балтийского флота, где оба служили во время войны. Это был 1942 год. Там мы работали до 1945-го, а потом наши пути разошлись. Меня отозвали в БДТ, театр к этому времени вернулся в Ленинград, и Коля демобилизовался.
Спустя годы мы встретились с ним уже в нашем Большом драматическом театре, когда его пригласил Георгий Александрович Товстоногов. Поначалу мы редко играли вместе. А вот когда началась работа над «Ханумой», то мы с Николаем Николаевичем составили тесный актерский дуэт и началась наша творческая дружба.
Мы довольно часто вместе ездили на концерты, играя отрывки из спектакля. Коля замечательный артист! Особенно был хорош, когда репетировал: так любил импровизировать, и у него это хорошо и легко получалось. Он даже потом мог хуже играть… Бывало, забывал слова, к сожалению, но умел попасть в общий ритм, он был очень музыкальным, и все становилось на места.
Мне очень жаль, что он ушел из жизни. Он очень любил жизнь и хотел до последней минуты работать. И работал. Пикквика играл до последних дней. И еще преподавал студентам актерское мастерство. Я спрашивала его порой: «Коленька, ведь это довольно тяжело, зачем ты это делаешь?» А он отвечал: «Ты знаешь, они играют, и я с ними играю. Мне скучно, я должен репетировать. Я с ними прохожу какой-нибудь отрывок, и мне кажется, что это я репетирую. Им хорошо — и мне хорошо». Он очень любил свою работу и театр. Он всегда мечтал играть. И когда объявили, что будем ставить «Дорогую Памелу», которую выпустили к моему юбилею, он тоже хотел сыграть в этом спектакле Сола Бозо, которого играет сейчас Геннадий Богачев. Он говорил мне: «Как я хочу сыграть эту роль…». Но я видела, что сил у него было не так много. И вот инсульт, один за другим. И Коли не стало…
Это очень большая потеря и для театра, и для людей, которые с ним были вместе. Для меня он из тех, память о ком не померкнет никогда.
Комментарии (0)