Попробуйте вообразить, глядя на лицо, тонкое и отточенное, о чем думает эта Бланш Дюбуа, женщина с загадочным и прелестным взором, держащая бокал? Мечтает о счастье? Считает деньги в уме? А что думает Соня Мармеладова, сумрачно глядящая из-под розового зонта? А Агафья Тихоновна с лукавой улыбкой? Поди догадайся.

М. Солопченко (Бланш Дюбуа). «Трамвай „Желание“». Театр «Приют комедианта».
Фото из архива актрисы

Героини Марины Солопченко не такие прозрачные сосудики, через которые можно все рассмотреть. Всю, так сказать, кровеносную систему героя. И устройство его внутреннее. Они как будто за непрозрачной дымкой. Погружены в свой мир.

Это не актриса с ярко выраженной и ярко высказанной темой и сутью. Какова ее внутренняя тема? И что это за форма лирики (песни, спетые про себя)? И что у героини внутри, куда хочется войти в андерсеновских калошах и посмотреть, как там — чистенько, аккуратненько, хозяйственно, или там художественный хаос (ну, это, конечно, нет), или, может, сияние рая?

Нет в героинях пташечной легкости и прозрачности. Они верны земному притяжению как присяге. Земля их магнитом держит. Terra — Terra вовсе не incognita, а просто Terra с большой и с маленькой. Земная отягощенность.

Вот эта внутренняя тяжесть, закрытость дает простор для трактовок и догадок.

М. Солопченко (Нора). «Нора». Белый театр.
Фото из архива актрисы

Г. Штиль (Ранк), М. Солопченко (Нора). «Нора». Белый театр.
Фото из архива актрисы

М. Солопченко (Соня). «Преступление и наказание». ТЮЗ им. А. Брянцева.
Фото из архива актрисы

М. Солопченко (Турандот). «PRO Турандот». Театр «Приют комедианта».
Фото из архива актрисы

М. Солопченко, В. Кухарешин в спектакле «ЖенитьбаГоголя». Белый театр.
Фото из архива актрисы

Все запомнили Соню Мармеладову Марины Солопченко в спектакле Григория Козлова (ТЮЗ, «Преступление и наказание»). Она смотрела исподлобья — немного угловатая, с большим лбом, без всякого налета наивности. С чувством собственного достоинства и даже какой-то светскостью. Она сознавала нелепость своего появления у Раскольникова, среди его родных, но была спокойна. Ждала «охов» матери и Дуни, но их не последовало.

Она как будто что-то знает, что-то основное, несет какую-то тяжесть, чувство вины. Может быть, за всех.

Вообще как-то перестаешь бояться за Раскольникова. Вытянет. Вывезет. Вправит мозги. Пожалеет и научит.

Не растерянная девочка, как, например, в фильме Сокурова, школьное пятно света и юности, а женщина, уже прошедшая Быт жизни, который на ней оставил печать, тускловатую, но глубокую.

Она, встречая Раскольникова, автоматически раздевается, остается в рубашке, садится к нему на колени. Это автоматические «профессиональные» действия. Душа где-то. Вот и дорога. Вместе на Голгофу.

У всех Сонечек сквозь горе пробивалась какая-то легкость юности, чуть ли не радость, эта же несла на себе всю тяжесть креста.

В гоголевском спектакле («ЖенитьбаГоголя», Театр на Литейном, Белый театр, режиссер Роман Смирнов) Солопченко появляется неожиданно в образе страшной старухи — квартирной хозяйки, ворующей тряпки и вешалки. Вдруг возникает очень интересный ракурс: такая небольшая нечистая силка, способная на мелкие пакости. Вроде домового, крадущего вещи и стерегущего свое ужасное жилище. Но вот — раз! как в сказке — обернулась красной девицей Агафьей Тихоновной.

Маленький, дробный, бормочущий Подколесин (замечательный Валерий Кухарешин) недолго бормотал и колебался, взвешивал тяжелой гирей аргументы за женитьбу. Оказалась такая Агафья Тихоновна, такая принцесса из Тьмутаракани! Свежая и прелестная, гладкая, насмешливая.

Вот уже и сладилось. Сидят рядом — на головах разбитые горшки. Потом он сидит, она стоит. Прямо Онегин и Татьяна в счастливом браке. Спектакль называется «ЖенитьбаГоголя» (в одно слово, без всяких кавычек), и потому финал — сон и мечта. В отличие от гоголевского финала — таинственного и в духе большого русского реализма.

Актриса все-таки движется все время в сторону лирики. Даже эта Агафья как ни нелепа, а привлекательна — не случайно все герои в лице В. Кухарешина — не могли устоять. И Бланш из «Трамвая „Желание“», и ибсеновская «Нора» — движение в сторону Корделий и Офелий.

И не замечаешь, каким образом сквозь эту лирику начинает просвечивать совсем другая сущность — вовсе не лирическая.

Вглядитесь — у актрисы лицо, какие живописали средневековые испанцы на парадных портретах. Парадных портретах вельмож — мужчин и дам в белых жабо. У дам в складках алых бархатных одежд — складные кинжальчики и пузырьки с ядом.

Отсюда мысленно переходишь к тайнам Мадридского Двора, к злодействам, но не мучительным и страшным макбетовским, а средней руки, средней злодейской руки, к семейным ссорам (между Монтекки и Капулетти), к сестричкам Регане и Гонерилье, не к Злу Противостояния с Богом, а к тому среднему слою зла, которое и не дает жить.

В хрупком, каком-то тихо-деликатном «Трамвае „Желание“» Михаила Бычкова («Приют комедианта») на фоне соседей и Стенли Ковальского Бланш Марины Солопченко вроде хрупка и беззащитна. Но чувствуешь присутствие сильного земного существа. Внутренне прокручиваешь спектакль с противоположным содержанием. Нет, все получилось, все сошлось: муки страдания. Однако почти подсознательное ощущение остается от Бланш, как от женщины, которая могла бы сыграть жизненную партию со Стенли Ковальским. И еще не известно, кто победил бы. Думаю, она. (Тут возникает целая философско-биологическая тема актерской природы и ее удельного веса в образе.)

Активная. Сильная. Рациональная. Умная. Красивая.

Такие не бросаются на шею, не высказываются открыто, а тайно лелеют планы мести, устройства судеб. Эти героини должны завидовать счастливым соперницам с легкой душой. Потому что их собственная — отягощена.

В «Норе» Ибсена (Белый театр, режиссер М. Бычков) еще один этюд на тему противостояния Мира Духа — грубой Плоти Мира. Нежные руки. Прелестные туалеты. Опять слабость, слабость…

А вот ее прелестная интеллектуалка Турандот («PRO Турандот», театр «Приют комедианта», режиссер Андрей Могучий) с чудесной челочкой наблюдает все из своего окошка. Наблюдает грустно, с априорным знанием об отсутствии в жизни счастья. В этой грустной девочке с плохим характером какая-то чертовщинка.

Кажется, сбрось актриса лирические одежды (очень идущие ей) — тут-то и начнется самое интересное.

Баба-Яга будет скакать на метле. Будут улыбаться Прелестницы Зла, кошачьи глаза гореть из темноты.

В маленьком эпизоде в сериале Дмитрия Месхиева мелькнуло ее лицо, что-то яркое, выразительное.

Блестка. Личная подпись. Обещание.

Февраль 2006 г.