Е. Немзер (Пеппи) и Астрид Линдгрен. Театр на Литейном.
Фото из архива театра

Астрид Линдгрен, посмотрев двадцать лет назад спектакль «Пеппи Длинныйчулок» в Театре на Литейном (тогда еще — Театре Драмы и Комедии), свою повесть не узнала, так поработали над ней инсценировщик с режиссером, но узнала саму девочку, родившуюся когда-то в ее воображении. «Я писала про тебя», — сказала она Елене Немзер, исполнительнице роли Пеппи. В архиве театра хранятся фотографии, на которых сидят рядышком седоволосая сказочница и ее знаменитая героиня — худая девчонка в разноцветных чулках и с самой задорной, бесшабашной, лучистой улыбкой, какую только можно себе представить. В творческой судьбе Елены Немзер однажды случилось это редкое чудо, когда встретились актриса и роль, для нее созданная.

Придя в 1975 году в Театр Драмы и Комедии на вакантное амплуа «травести», Елена Немзер взвалила на свои плечи весь детский репертуар. Актриса редкостной красоты, она не стала ни феей, ни принцессой, ни «доброй девушкой»: в соответствии со своим амплуа и природными склонностями Немзер играла мальчиков, котов и шмелей. Критики тех лет отмечают в работе юной актрисы не непосредственность и наивность, как это бывает обычно, а бешеную энергию и иронию. Ее Димка в «Р. В. С.» кажется умным и смышленым, Котофей Иванович («Два клена») — кот, который думал, что он человек, — озорным и мудрым, а Трутень («Недотрога») — коварным. Позднее Немзер играла и девочек, но что это были за девочки! Ева-Лотта из спектакля «Сыщик или Никто» и Пеппи Длинныйчулок — линдгреновские девчонки, хулиганки из хулиганок, насмешливые и смелые, они дадут фору любому мальчишке. Персонажи Немзер никогда не были детьми, они не были инфантильны и доверчивы, но они умели и обожали играть. Пеппи — лучшая в мире выдумщица, самые трудные жизненные ситуации она превращает в захватывающую игру.

Так получилось, что не актриса выросла из ограниченного возрастными рамками амплуа «травести», а само амплуа разрослось: «переодевание» и игра стали художественным методом Немзер. Она, как профессиональный спортсмен, не полагается только на везение и вдохновение, а изучает «правила» и механизм актерской игры, тренирует «мышцы». Немзер интересует не то, как прожить свою роль, а то, как сыграть. Она влюблена в саму стихию игры, когда можно поступить так и посмотреть, что из этого выйдет, а потом все переиграть, начать сначала или с конца, стать на миг «старушкой Пеппилоттой», снова превратиться в маленькую девочку, пройтись на руках, как дети Огненной земли, или кувырнуться через голову. Бескрайние возможности игры увлекают актрису так же, как когда-то увлекали ее неугомонную героиню.

Е. Немзер.
Фото М. Каца

Е. Немзер (Иокаста). «Эдип-царь». Театр на Литейном.
Фото Ю. Белинского

Со взрослыми ролями Елене Немзер повезло значительно меньше, чем с детскими. Одна из самых больших ее женских ролей — Алиса Флоринская в пьесе М. Яблонской «Плюшевая обезьянка в детской кроватке» (спектакль назывался «Роль»). Но постановка, как и сама пьеса, не была близка дарованию актрисы. В пьесах бытовых или психологических, требующих душевной обнаженности, «открытого» чувства и жизнеподобия, не спрятанного за маской или игрой, Немзер оказывается «не в своей тарелке», такие роли не становятся удачами. Зато чувство юмора, злой острый ум, музыкальность, легкость, шаржевость — все эти качества, которыми наделена актриса, нашли себе применение не только на сцене, но и в «капустнике», в этом неофициальном театральном жанре, «звездой» которого в Театре на Литейном всегда была Елена Немзер.

В костюмных комедиях Немзер неизменно отводились роли злодеек: красотка Камезаска, раздираемая завистью к примадонне Джаноцци («Арфа приветствия»), Элиза Дельби, героиня водевиля «Гортензия в Париже». Но даже эти, казалось бы, одноцветные роли Немзер стремилась расцветить неожиданными красками. Безупречно элегантная, до кончиков пальцев изысканная Элиза, которая продумывает каждый поворот своей хорошенькой головки, каждый «роковой» взгляд и, как по нотам, «пропевает» все свои язвительные реплики, вдруг… теряет зуб! А вместе с зубом красавица теряет и спесь, забавно шепелявя, она ищет этот несчастный протез, но, вставив зуб на место, снова как ни в чем не бывало сияет «голливудской» улыбкой. Немзер не интересны роли безупречных красоток, в ее «красотках» должна быть смешная червоточинка, она стремится обязательно «разоблачить» своих героинь, чтобы посмеяться над ними. Роли разнообразные и богатые долго ускользали от Немзер, но именно сейчас ее таланту, теперь зрелому и отточенному, настал черед.

«Потерянные в звездах» — шесть лет назад этот спектакль Г. Дитятковского был о мужчинах, но теперь он о женщине. Бела Берло, немолодая аптекарша, втягивает в сложную игру двух немолодых же неудачливых бизнесменов. Мучимые сексуальным желанием, уставшие от одиночества мужчины все равно стремятся лишь к одному — заключить сделку повыгоднее, не продешевить. Улыбчивая, сладкоголосая Бела вручает одному из неудачников записку со своим адресом, как будто запускает шарик в настольной игре: вот он покатился, лавируя между препятствиями, игра началась. Эта ее провокация свяжет всех троих на многие годы в сложный и тягостный клубок противоречивых отношений.

Умная аптекарша ловко манипулирует своими ухажерами, стремясь, казалось бы, к той же цели, что они, — подороже «продаться», но это только на первый взгляд. Они нуждаются и в ее теле, и в ее душевном тепле, льнут к ней, берут, требуют, не желая ничего давать взамен. А героиня Немзер проводит над мужчинами эксперимент: она вынуждает их, уверенных, что им природой предназначено брать или покупать, вдруг самих одарить женщину. Иоханаан (Вячеслав Захаров) и Шмуэль (Сергей Дрейден) очень серьезно относятся к своей жизни, к своим неудачам, но еще серьезнее они относятся к своим капиталам (у одного счет в банке, у другого десять тысяч пачек презервативов). Бела же все время иронизирует и насмешничает, она ни за что не хочет признаться в серьезности своего отношения к этим двоим, пока однажды не срывается: «Ну, почему ничего не получается, почему два взрослых человека не могут в этом мире кончить дело!»

Елена Немзер эту роль «пропевает»: ровно, почти монотонно, как будто на одной ноте ведет она свои иронично-горькие монологи, а потом вдруг голос взмывает вверх в какой-нибудь злой шутке или падает, почти сходит на нет в прорвавшемся грустном вздохе.

Немзер — актриса, для которой чрезвычайно важна характерность. Своих героинь она придумывает, как кокетки — фасон нового платья: в мельчайших подробностях, не упуская ни одной складочки и выточки. Они «сшиты» из маленьких актерских находок. Бела Берло во втором действии появляется комической старухой: седая гладкая голова, сгорбленная спина, ковыляющая походка. В интермедии перед началом второго акта ангелы открывают и закрывают двери, а старенькая и очевидно маразматичная Бела, пошатываясь, между этих дверей блуждает, пока один из ангелов твердой рукой не отправляет ее на место за столик на авансцене — и она одаривает его лукавой и молодой улыбкой.

Когда же в аптеке снова, как двадцать лет назад, появляется все еще одинокий и изрядно увеличивший капитал Иоханаан, Бела пускается в игру с той же целью — вынудить беднягу расстаться со своими деньгами. Тут уж она бесцеремонно дурит голову старому воздыхателю. Кряхтя и держась за поясницу, Бела обещает весну и страсть, красочно описывая Иоханаану то блаженство, которое они еще могут испытать. Замороченный Иоханаан поддается на сладкие речи искусительницы. Но в финале, когда чек — «его косточка, которую можно пососать в отчаянный момент жизни» — оказывается в руках Белы, Иоханаан мгновенно раскаивается и требует его назад. Теряя человеческий облик, мужчина умоляет, угрожает, выплакивает назад свои деньги. Бела стоит неподвижно и долго смотрит на него, а потом возвращает чек. Ничего не получилось: эта игра проиграна. Ими обоими.

Е. Немзер (Зинаида Райх). «Любовь и смерть Зинаиды Райх». Театр на Литейном.
Фото Ю. Белинского

Жанр спектакля «Любовь и смерть Зинаиды Райх» обозначен как «представление», и кажется, что этот нехарактерный для драматического театра жанр постановщики изобрели специально для Немзер. Но не то представление, которое «шоу» (хотя создать зрелище ей под силу), а то, которое игра: давайте представим, что…

Немзер не похожа на Зинаиду Николаевну Райх, но она напоминает сразу всех прекрасных женщин той эпохи. Ее бледное лицо, большие светлые глаза, подчеркнутые темными тенями, сияющая улыбка и легкие золотистые кудри вызывают в памяти лица кинодив, звезд Великого Немого. И когда эта «Райх» появляется в первой сцене с красивым и высокопарным монологом о любви, то ее экспрессивная и манерная игра напоминает тех же див. Такой ли была Райх в роли Маргариты Готье? Для Немзер это не важно, потому что она играет не документ, а миф, в котором судьба Райх — только повод для разговора о судьбе Женщины.

Представим, что… женщине двадцать лет и она «с 13 года в партии эсеров». Немзер представляет ее энергичной, угловатой, в надвинутой на глаза кепке, с резкой и бурной жестикуляцией. Эта молодая «Райх» бросилась в политику, как в интересную игру, она задорно повторяет слова, смысл которых не понимает, и легко оставляет эту игру ради другой — замужества. Необдуманная и веселая свадьба с «Есениным», венок из полевых цветов и путешествие «по русскому северу». Немзер представляет молодую жену, в которую превратилась бывшая эсерка «Райх»: мягкую, покорную, невинно-лукаво приговаривающую: «Да, Сереженька, хорошо, Сереженька». А "Райх«-мать, пытающаяся спасти своего больного ребенка, — решительна и сильна. В новый брак с «Мейерхольдом» и в его театральные опыты эта «Райх» окунается, как в очередную игру, с энтузиазмом и азартом. И на мгновение мы видим ее глазами влюбленного: женщина, излучающая свет, притягательная и прекрасная. Но в этой игре в «примадонну» «Райх» быстро заигрывается. К "Райх"-"звезде" Немзер беспощадна, она представляет ее истеричной и неумной. С отвратительным неистовым воплем падает «Райх» на руки «Мейерхольда» (А. Орловский) и бьется в фальшивом припадке, выживая из театра талантливую соперницу. Но женские и актерские игры «Райх» обрываются, начинаются игры Судьбы. Закрытие театра мгновенно превращает сияющую Маргариту Готье в загнанную и перепуганную старуху. Полубезумная «Райх», ничего не ведающая кроме своего страха за мужа и сына, еще пытается делать ходы в этой навязанной ей игре. Она учит сына, как ему надо отвечать, и, наткнувшись на юношеское недальновидное бесстрашие, теряет голову, с плачем и яростью набрасывается на него, на мужа, напоминая смертельно раненного зверька, который в неистовстве кусает и других, и себя. У нее меняется выражение лица: прежде ясноглазая красавица смотрела прямо и дерзко, а теперь она как будто выглядывает из-под светлых прядей. Движения ее становятся ломаными, дергаными, она ходит, ссутулившись, как будто стараясь казаться меньше и незаметнее. Шаг за шагом она проигрывает Судьбе: мужа арестовали, и последний ход — письмо Сталину — оказывается смертельным. В финале «Райх» становится очень тихой, двигается бесшумно, говорит вкрадчиво, она заискивает перед вождем (пустой рамой, означающей портрет в этой игре), кокетничает с ним, унижается и вдруг, потеряв контроль над собой, срывается на требовательные и звонкие нотки, которых сама же пугается. И все-таки этот спектакль — представление, там правят законы игры, и потому можно взять и переиграть все сначала: в эпилоге «Райх» появляется в белом платье Маргариты, чтобы дотанцевать вальс.

Женские роли, не сыгранные когда-то Еленой Немзер, теперь «догоняют» актрису. Осенью совершенно неожиданно ей досталась роль Иокасты в спектакле «Эдип-царь» режиссера А. Прикотенко. Эту роль играла Ксения Раппопорт, и ее исполнение было высоко оценено критиками. Иокаста Елены Немзер старше своей предшественницы, и потому с ней спектакль, позиционировавший себя как «молодежный» и «поколенческий», приобретает другое звучание.

Иокаста—Немзер спокойнее, мудрее и проще. К своему мужу Эдипу, верующему во всякие пророчества и в Рок, она относится по-матерински. Эта царица многое пережила, и теперь она кажется усталой и здравомыслящей. Пророчества уже однажды обманули ее, из-за них она позволила убить своего сына, и только эта вина для нее реальна. Но Рок опровергает ее трезвые суждения: рассказ пастуха она слушает сперва спокойно, эта история ей известна, но чем дальше, тем страшнее становится Иокасте, она как будто застывает, даже взгляд ее неподвижен. И вдруг прозрев, она, не оборачиваясь, отчаянно, но как будто бессильно бьет вестника, пытаясь его остановить, не ради себя, а ради Эдипа. В этот момент Иокаста стареет. Елене Немзер такие превращения удаются без помощи грима или света: царица просто поднимает голову, и ее лицо кажется серым, жестким, изборожденным морщинами. А когда Эдип, с детской жестокостью требуя правды, в запале хочет дотронуться до нее, она отшатывается: его прикосновения теперь вызывают у нее ужас, и, сорвавшись, она остервенело хлещет своего сына-мужа. Потом, бесцветным равнодушным голосом проговорив последнее «прости», Иокаста поднимает голову, расправляет плечи и, освобождаясь перед смертью, вновь оказывается молодой, с ясным и светлым лицом. Высоким, девичьим голосом поет она последнюю колыбельную своему сыну.

Стихия игры, «стеба» и юмора — родная Немзер, поэтому она с легкостью «вписалась» в хор, партии в котором исполняют сами трагические герои «Эдипа». Она смела и легка в эротических, разудалых танцах, ее персонаж от хора похож на маленькую, пугливую Бабку-Ежку: отпев свою «арию», она ныряет в большой плащ, испуганно взирая на своих высоких голосистых партнеров.

Е. Немзер (Присцила). «Театр Химер». Театр на Литейном.
Фото Ю. Белинского

В роли Присцилы («Театр Химер») на сцену выходит маленькое, сухонькое, старенькое бесполое существо в рабочем халате и сером берете — нелепый «чудик». Это бывшая актриса, бывшая директриса и бывшая супруга режиссера политического театра Нестора Капорозо. Теперь она вдова и одна из неуемных хранительниц ветшающего, никому не нужного бездействующего театра. Присцила ходит — бодро, но чуть раскорякой, говорит — глухо, коротко и четко, смотрит — хмуро и конкретно, не уплывая взором в дали прекрасные, как ее бывшая соперница, а теперь соратница Наталия (Татьяна Ткач), а видя реальные вещи: пыль, поломки, протечки, дырочки. В этих подробностях читается вся биография бывшей «первой дамы» «Театра Химер». Сколько маленьких человеческих привычек у этой карикатурной «железной леди»: ее гримировальный столик заставлен пузырьками с лекарствами, которые она деловито нацеживает в рюмку и выпивает, смачно крякая. Поссорившись с Наталией, оскорбленная Присцила решительно сметает в охапку пузырьки и уходит, унося их с собой, как самое дорогое. Ожидая прихода старого поклонника, Присцила впервые скидывает свой беретик, а под ним — прилизанная седая головка с девчоночьими косичками, перевязанными красными бантиками. Не по-женски деловито наводит она красоту: приглаживает водой и без того гладкую головку и неторопливо, привычным жестом бреет одноразовой бритвой усы и подбородок. Немзер создает предельно узнаваемый и подробный портрет, но, памятуя, что все это театр и игра, чуть-чуть сгущает краски, усиливает акценты, иногда превращая действие почти в клоунаду. Перед приходом поклонника Присцила репетирует свою речь, прикидывая, кем ей лучше предстать перед бывшим товарищем: то примеряется к отвязным интонациям тинейджеров, то возвращается к хорошо знакомой ей манере речи партийных лидеров и вдруг решает «сыграть на личных мотивах». Вместо бесполого «чудика» на авансцену томной, игривой походкой выходит Марлен Дитрих. А средства для превращения — минимальные: серый берет одним движением превращен в маленькую шляпку с поднятыми вверх полями, в суховатом голосе звучат чарующие низкие нотки, одна бровь многозначительно приподнята, губы складываются для чувственного поцелуя. Она не спешит: слегка поиграет длинной ножкой, томно взглянет из-под полуопущенных век, загадочно помолчит, затянувшись перьевой ручкой, превращенной в сигару. И вот уже директриса, сухарь, старая карга Присцила предстает роковой женщиной, которой, возможно, наяву никогда и не была, находясь в тени красоты Наталии.

Для того чтобы превратиться из пожилого «чудика» в молодую красавицу, Елене Немзер не нужны грим или костюм, не нужна фея-крестная, ее волшебная палочка — это ее актерский дар. И можно совсем не бояться того, что в полночь все чудеса исчезнут.

Январь 2005 г.