А. Чехов. «Три сестры». Санкт-Петербургский «Классический театр».
Режиссура и сценография Людмилы Мартыновой и Игоря Ефимова

«Три сестры» снова с нами.

Пьеса А. П. Чехова, написанная в начале прошлого века — больше ста лет назад, будоражит и захватывает нынешний зрительный зал. Может быть, иначе, чем когда-то. Но — всерьез. Так притягательна ее защита естественности. Так настоятельно каждого из нас зовут:

— Будь самим собой!

Но привлекают не призывами, не обличениями, а состраданием к тем, кто не дотянулся до чистоты душевных порывов, до совестливых человеческих отношений.

Играющий сегодня эту пьесу петербургский «Классический театр» живет уже добрых пятнадцать лет на правах передвижного коллектива. Он много странствует по России, его помнят на Украине и в Молдавии, в Германии (Лейпциг) и в Соединенных Штатах (Бостон). Мэр Бостона сэр Раймонд Л. Флинн, посмотрев там как раз «Трех сестер», признал в начале 1992 года «Классический театр» из Петербурга «действительно выдающейся международной труппой». Что ж, руководители театра Людмила Мартынова и Игорь Ефимов вправе этим гордиться.

Ведь в репертуаре здесь вместе с Чеховым — Пушкин, Достоевский и Лев Толстой, Леонид Андреев, а с ними — спектакль-импровизация по мотивам Александра Володина, тоже приобщенного, как видим, к классике.

Можно подумать, что условия бродячей жизни вынуждают кочевников применяться к обстоятельствам — то есть к возможностям очередной игровой площадки. Но это не совсем так.

Дело чуточку сложнее. Театр, конечно, идет по стопам Станиславского. Но не только его. Немало значит тут польский режиссер-новатор Ежи Гротовский. Он провозгласил, например, отмену так называемой четвертой стены, у Станиславского условно разделявшей сцену и зрительный зал. Никаких стен! И никаких, по возможности, сцен! — таков девиз этого театра, именующего себя (чуть самонадеянно) «Классическим». Да, играют тут актеры по Станиславскому. Ставят же — с оглядкой на Гротовского.

А это значит, что театр не цепляется за первую подвернувшуюся площадку, а, по возможности, выбирает сам — подходящую. К такому-то спектаклю — одну, к такому-то другую. Скажем, инсценировку «Смешной» по Достоевскому, с Леонидом Мозговым в главной роли, таким путем здесь сыграли уже 630 раз. Володинский моноспектакль Лариса Дмитриева играла на невысоких (в ступеньку высотой) подмостках гостеприимного театра «Остров» (что на Каменноостровском проспекте). Можно привести и другие примеры… Стационар, понятно, тут тоже не помешал бы — но разве лишь для определенных спектаклей, а больше — для репетиций и прочих подготовительных работ.

Как же это бродяжничество выглядит воочию? Только что здесь представили новейшую сценическую версию «Трех сестер» — с углубившейся современной трактовкой, с обновленным составом участников. Сегодняшних «Трех сестер» играют в просторном зале библиотеки на бывшей Николаевской улице (теперь улица Марата, 72). По архитектуре зал, да и весь особняк с мерцающей майоликой Врубеля, — ранний северный модерн. Аура Чехова тут присутствует. Ведь особняк и Чехов — современники.

Л. Мельникова (Ольга), Ю. Лазарев (Вершинин), И. Перелыгина-Владимирова (Маша).
Фото из архива театра

Здесь находят свое режиссеры-постановщики — Людмила Мартынова и Игорь Ефимов. Теперь о сценографии. Никаких специальных декораций нет. Избранный зал — самая подходящая площадка для действия. Интерьеры, костюмы, реквизит — все подлинное или предельно близкое тому.

Итак, игровая площадка и зал — одно общее подножье контакта. Персонажи спектакля непринужденно шагают по поперечным проходам зала, обходят ряды зрителей кругом. Играть еще не начали, а мы, входя, уже видим группу героев зрелища: они теснятся у стильного пианино и беззаботно музицируют… Для всякого актера тут, пожалуй, нелегкое испытание. Не всякий рискнет встретиться со зрителем лицом к лицу. А у них получается. Близость действующих и смотрящих понемногу возникает словно бы сама собой. Переживания героев, без всяких там теорий, становятся твоими. Человечное, чеховское покоряет…

Притягательный центр спектакля — три сестры: Ольга — Лидия Мельникова, Маша — Инесса Перелыгина-Владимирова (обе — из Театра Ленсовета) и Ирина — Юлия Надервель. Они проходят через страдания, в третьем акте они, особенно Ирина, — на грани нервного срыва. Но каждая эту грань одолевает, и остается вера, что, пройдя через все, три сестры останутся самими собой. «Надо жить!» — эти финальные слова чеховских героинь западают в память и душу как главный итог спектакля.

Безупречна игра Мельниковой — живое постижение души, преодолевающей тяготы судьбы без всякой показной надсады.

Режиссуре, как довелось узнать, не сразу дался последний монолог Маши — светлое самораскрытие неудовлетворенной мечтательницы, опрокинутой в быт. Из сценической истории пьесы Чехова известно, что так же не давался этот монолог первой исполнительнице роли — Книппер-Чеховой. Для нее монолог был наполовину сокращен, и сокращения эти перешли в опубликованный текст. Тут, у Перелыгиной, случился камуфлет прямо противоположный: режиссура вернула к жизни первоначальный текст целиком. Таким он и исполняется сегодня как вполне осуществленный замысел драматурга, чутко востребованный актрисой.

И уже вовсе к первоначальным наброскам пьесы обратился театр, установив, что некогда Чехов попробовал (а потом отказался) вывести третью из сестер, Ирину, как незаконную дочь Чебутыкина. Через линию Ирина — Тузенбах сильней всего проведено чеховское требование к человеку — оставаться самим собой при всех превратностях жизни. В первом акте юной Ирине — Юлии Надервель нравится нравиться. Не так уж важно, кому именно — Тузенбаху ли, Соленому. Выбор достаточно ограничен, кавалеров-то самая малость! И она кокетничает с обоими. Кокетством дело пока и ограничивается. Во втором акте оскорбленный Соленый — Сергей Дьячков пытается силой овладеть Ириной. Ирина отбивается от агрессивного поклонника. Превосходно сыгран тут грубоватый, странный штабс-капитан Соленый, по всем законам внутреннего оправдания. Личность совсем незаурядная, он одержим страстью и вдруг словно бы теряет власть над собой, не зная уже преград на пути к поставленной цели. Крупный актерский образ!

У Ирины остается барон Тузенбах. Страстных чувств к нему у нее нет, но он все же милей. К тому же ей в третьем акте целых двадцать три года — старая дева! Давно пора замуж! Увы, этих мыслей не скрыть от Тузенбаха, проницательного, преданного, постигающего ее душой.

Парадоксально, но факт! В спектакле убийцей Тузенбаха становится не столько Соленый, сколько сама Ирина. Не встретив глубоких ответных чувств со стороны Ирины, Тузенбах отдает за нее жизнь.

По сути, трагическим центром финала проходит диалог Тузенбаха и Ирины:

Тузенбах. …Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!

Ирина. Это не в моей власти! Я буду твоей женой, и верной, и покорной, но любви нет, что же делать? (Плачет.)

Такого вопроса Ирина не задавала себе прежде. Но она не может солгать. Это и есть момент убийства.

На дуэли Тузенбах, блестяще сыгранный Андреем Сидельниковым, оттого и подставляет себя под выстрел соперника.

Но вот Чебутыкин — всюду трагикомичный Олег Окулевич (а здесь как в воду опущенный) — через силу объявляет собравшимся, что на дуэли убит барон Тузенбах. И тут потрясенная Ирина сразу понимает все про себя:

Чебутыкин. Сейчас на дуэли убит барон.

Ирина. Я знала, я знала… (Плачет.)

С этой минуты безоглядно — на всю оставшуюся жизнь — она влюбляется в прежде не постигнутого ею человека чистой души.

Предфинальный эпизод сыгран превосходно. Собственно, это и есть конец действия. Заключительная сцена трех сестер, провозглашающих свою веру в жизнь, в завтрашний день, — это уже поэтический эпилог драмы, возносящийся над повседневной прозой.

И. Перелыгина-Владимирова (Маша), Ю. Лазарев (Вершинин).
Фото из архива театра

С. Дьячков (Соленый), Ю. Надервель (Ирина).
Фото из архива театра

Подкупающе доступно пьеса истолкована и воплощена сценически. С тонким пониманием идей и образной стилистики Чехова играют Юрий Лазарев (из Театра Комедии) — подполковника Вершинина, а няньку Анфису — Ирина Балай (из Театра Ленсовета); она же — на редкость удачный ассистент режиссера по работе с актерами помоложе. Эти удачи мастеров бесспорны. Здесь необходимо назвать и Александра Сулимова, актера того же Театра Ленсовета, в роли учителя Кулыгина, мужа Маши. Он занимает видное место в ряду нешаблонных воплощений образов этого спектакля. Его Кулыгин прямодушен, открыт, любит Машу бесконечно и — способен прощать. За что и ему прощают все. Так раньше Кулыгина не играли — больше иронизировали над ним. Непривычный подход к образу притом совершенно убеждает. Достойное сценическое решение!

Да и вообще, признаться, актерские работы привлекают тщательностью отделки. Успешно дебютировал в труппе юный Александр Отрезов — Андрей Прозоров. Эволюция, а скорее — духовная деградация не-героя, теряющего собственную личность, передана как житейски правдоподобный спуск со ступеньки на ступеньку. Попав во власть своей невесты, а затем женушки Наташи, он понемногу превращается в заурядного подкаблучника. А сама Наташа (роль остро ведет Мария Рубина из «Балтийского дома») неторопливо вырастает, так сказать, на наших глазах. Придя в дом Прозоровых жизнерадостной девчонкой, по уши влюбленной в Андрея, и с тягой прислониться к его трем сестрам, она, породнившись, медленно, но без уступок прибирает к рукам бразды правления, становится главной здесь хозяйкой. Тут обыграны наглядно колоритные детали. Первый выход Наташи в розовом платьице с зеленым пояском вызывает саркастический возглас Ольги о том, что зеленый пояс — не к месту. Театр подхватывает тот же мотив: в последнем акте уже Наташа наставляет Ирину, что поясок ей нужен не черный, а светлый. И чувствует не без торжества: обе — квиты. Спектакль оттолкнулся от Чехова, конечно, но здесь перекликаются и оттенки сценических характеристик. Наташа — страшноватое явление, предсказанное провидцем Чеховым. Такая чистенькая поначалу, она вторгается в судьбы российских интеллигентов, не готовых дать ей отпор. Подобно тому, как в другой пьесе того же автора новый хозяин готовится вырубить вишневый сад, так Наташа намерена уничтожить еловую аллею перед усадьбой Прозоровых. Все это должно произойти уже после того, как опустится занавес. Сестрам только кажется, что они останутся в доме. Они, по сути дела, уже вышвырнуты из него. Приход новых русских угадан безошибочно драматургом и мягко, ненавязчиво подан театром — как победа пошлости над интеллигентными людьми.

Новые русские — и Чехов? Да, идут годы, преображается страна, меняются отношения людей. Многое стало более жестким, если не сказать — жестоким. Как сохранить те ценности, что вложены поколениями и сберегала интеллигенция? Дело в нас самих. На вопрос должен ответить каждый из нас самолично.

Путь от первого до четвертого акта драматичен для любого из участников «Трех сестер». Не в лоб, а на уровне художественного подсознания театр передал сегодняшнему зрителю чеховское напутствие:

— Надо жить!

Что бы ни происходило с тобой…

В этих двух словах Чехова — главный нерв спектакля.

29 марта 2005 г.

Это последний текст Д. И. Золотницкого, написанный за несколько дней до смерти. Мы публикуем его к годовщине со дня ухода Давида Иосифовича.