Г. Корольчук. «Тише, афиняне!». Театр им. В. Комиссаржевской.
Режиссер Георгий Корольчук

Полупрозрачное полотно молочного цвета закрывает сцену. Когда пространство за этим занавесом освещается, в нем, словно окутанные туманом, появляются герои спектакля. И хотя занавес почти сразу поднимается, сцена будто так и остается в невидимой дымке: ведь все, что происходит, — лишь «фантазия на тему Сократа в одном действии с привлечением текстов Платона и Ксенофонта».

Пьеса «Тише, афиняне!» написана и поставлена Г. Корольчуком специально к 75-летию народного артиста России И. Краско — юбиляр исполняет роль Сократа.

Великий грек предстает перед нами в последние полтора часа своей жизни (это и полтора часа сценического времени). Напомню, что Сократ за его философские идеи был приговорен к казни через отравление ядом. Случилось это много сотен лет тому назад, так что как все происходило на самом деле и как провел свои последние дни философ, доподлинно неизвестно.

Действие происходит в доме Сократа: добрый раб-стражник привел его попрощаться с семьей. Семья — трое сыновей и жена Ксантиппа (Е. Симонова) — привыкла жить так, будто Сократ уже умер. Слишком много времени он проводил на симпозиумах и слишком мало — дома. Только теперь, в последние минуты жизни, герой узнает, что у старшего сына давно есть невеста, средний уже научился читать, а младший засыпает лишь под колыбельные брата. Сократ почти чужой здесь, но это не слишком трогает его: ведь он философ и в вопросах воспитания детей полностью полагается на жену. Зато такое положение дел не устраивает членов семейства, особенно старшего сына Лампрокла (И. Васильев) и Ксантиппу. Действие строится на выяснении отношений между Сократом и его близкими, а время от времени философ обращается с речью к афинянам. Роль афинян исполняют зрители: Краско произносит свои монологи в зал. При этом его герой впадает в философский транс, как старик в беспамятство, так что зал быстро теряет внимание и включается в действие, лишь когда монологи сменяются игровыми сценами. Нельзя сказать однозначно, что эти сцены действительно интересны, скорее, создается ощущение, что они приобретают объем помимо воли создателей спектакля.

Философ Сократ в спектакле явно не получился. В исполнении Краско это просто очень усталый, прошедший длинный путь пожилой человек, речь идет не о великом философе, а об умирающем человеке. О старике, покидающем своих родных, о его жене, осознающей неизбежность расставания, о его детях, не понимающих еще всей тяжести предстоящей потери. О недосказанных словах, о нравственном и духовном долге, о конечном примирении и сожалении, что уже слишком поздно что-то исправлять. Тема готовности человека к смерти раскрывается не нарочито, как бы исподволь. И тогда защитная речь Сократа на суде, превращенная в ряд упомянутых монологов, первый из которых начинается с призыва «Тише, афиняне!», напоминает речь человека перед Высшим судом, его действительно последнее слово. И тот, кто хоть однажды задумывался о смерти, тот, кто уже терял близких, видя за прозрачным полотном, снова опускающимся в финале, несколько размытых в дымке фигур, понимает: это не Сократ, не Ксантиппа, не их дети. Это все мы, обреченные на потери и неизбежный уход.

Вопросы жизни и смерти на малой сцене театра имени В. Комиссаржевской решают не на уровне бытия, а на уровне быта. Обыденны и интонации актеров, одетых в греческие туники, но больше напоминающих героев наших дней. Будни самой что ни на есть обыкновенной семьи, где остро стоит вопрос материального достатка, воспитания детей, их взросления. Такая трактовка персонажей была бы объяснимой, если бы режиссер хотел донести до зрителя, что «не боги горшки обжигают». Но эта мысль в спектакле не читается. Поэтому абсолютно не ясно, зачем, чтобы показать последние дни жизни человека, понадобилась история смерти великого философа? Зачем нужно сопровождать спектакль величественной барочной музыкой Баха, имеющей отношение к Древней Греции (античные амфоры, похожие на греческие письмена на стенах, костюмы персонажей — все переносит нас в эпоху Сократа) лишь в том смысле, что она так же бессмертна, как наследие сынов Эллады, да еще, пожалуй, настраивает на элегически-печальный лад? В финале все персонажи танцуют под эту музыку. А в глубине сцены появляется маленький ребенок — в спектакле младший сын Сократа, в жизни — младший сын актера И. Краско. Повествование окончательно переходит в семейно-бытовой план, и получается, что речь все это время шла о семидесятипятилетнем бенефицианте…