«Черный монах» (по мотивам повести
А. Чехова). Театр «Русский балет» п/р В. Гордеева.
Хореография Индры Рейнхолде
Воображение — это то, что имеет склонность становиться реальностью.
Мы считаем таких людей чудаками, а они — проводники прекрасного в этот мир, мы смеемся над их странностью, а они страдают, но быть другими не хотят и не могут. Им нужно помочь поверить в «крылья за спиной», а мы затаскиваем их в клетку повседневности. Но все-таки кто они, поэты или параноики?.. И кто такой этот «магистр философии» Коврин — гений или безумец? Этот вопрос мучит нас по прочтении повести А. Чехова «Черный монах». И он же не отпускает после знакомства с одноименным балетом, премьера которого прошла в Москве в труппе В. Гордеева «Русский балет».
Автор спектакля — хореограф петербургской школы Индра Рейнхолде, чье имя уже известно в балетных кругах. Думается, загадочная чеховская история не случайно была выбрана ею для своего московского дебюта. Каждый художник, тем более молодой, сталкивается с проблемой самоутверждения, а при неблагоприятных обстоятельствах может легко потерять веру в себя, отступить в борьбе между сомнениями и убежденностью в призвании. Об этом и говорит балет «Черный монах», но сам он свидетельствует, что его автору подобное отступление не грозит. Индра — счастливая обладательница хореографического в. идения и собственного языка движений, в котором есть и танцевальность, и связность, и фантазия. Лаконичный и в то же время емкий, этот язык почти сродни чеховскому: говорит гораздо больше, чем может показаться. В «Черном монахе» он походил на белый стих своей непрекращающейся внутренней мелодией и ритмической свободой. За хореографией необходимо было следовать, как за ходом мыслей, и каждое движение успеть «прочесть». Такой язык, однако, как и верлибр, непрост для восприятия, не сулит легкого успеха. «Черный монах» это только подтвердил.
…Большой красный солнечный диск повис над сценой. На сцене — человек. Один на один с солнцем и своими мыслями. Это Андрей Коврин. В спектакле, как и в рассказе Чехова, не уточнено, чем именно занимался в своей жизни герой. Достаточно того, что это было творчество и оно приносило ему радость. Даже больше — он им жил, жил своим огромным, богатым миром, чувствуя в себе непрекращающийся поток мыслей и идей, желая все успеть и все постичь. Он убежден — судьба его должна быть исключительной, и он — ее избранник. Эта мечта о чудесной, непохожей участи переполняет и, кажется, озаряет внутренним светом движения первого монолога Коврина в экспрессивном исполнении А. Глушакова. Грезы — тонкие, гибкие девушки — окружают героя, подхватывая начатые им хореографические фразы. Их танец — канон: словно следуя непонятным путем, мысль перетекает от одной к другой, то вдруг замирает, то вновь спешит материализоваться в чудесные пульсирующие образы…
Из темноты является фигура Черного монаха. Но призрак не пугает Коврина, напротив, он ощущает своего рода духовную поддержку пришедшего. Невольно думаешь, что толчком к балету послужила не только чеховская повесть. А еще и возникшие в то же время строки поэта-символиста К. Бальмонта, как будто раздающиеся из развернутого танцевального дуэта: «Ты — дух, блуждающий в разрушенных мирах, / Где привидения друг в друге будят страх, / Ты — черный, призрачный, отверженный монах! / Пребудь же призраком навек в душе моей, / С тобой дай слиться мне, о маг и чародей, / Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!» Округлые, «вьющиеся» движения Монаха — строгого и пафосного М. Фомина — оберегают юношу, словно создают вокруг него защитное энергетическое поле. В странных жестах ощущается сила убеждения, и вот уже в общем их дуэте Коврин воспаряет духом, освобождаясь от беспокойства и сомнений. Его чувства обостряются, он обретает способность видеть и ощущать недоступное другим. Балетмейстер вводит в спектакль двойников Коврина, переводя сольный голос его танца в групповой, — кажется, один танцовщик не в состоянии создать образ такой неуравновешенной, неспокойной, как бы кипящей личности.
Первый из нескольких массовых эпизодов балета — «пикник в имении Песоцких» (1 часть «Классической симфонии» Прокофьева). Оживленная пара, Коврин и его невеста Татьяна (замечательно артистичная М. Иванова), вливается в общий танец гостей в оригинальной постановке — «стиль от Рейнхолде» ни с каким другим не спутаешь. Широкие, «распахивающиеся» движения скрывают смысловое напряжение, а изобилие полифонических приемов создает эффект тематической протяженности, незаконченности, текучести действия… Ни среди гостей, ни наедине с возлюбленной призрак Черного монаха не оставляет главного героя. Высокая темная фигура моментами вплетается в удивительно красивый, слитый с проникновенным прокофьевским адажио (из Седьмой симфонии) дуэт Андрея и Татьяны — так наглядно выражается драматическая коллизия балета: душа Коврина порывается к Монаху, вдохновляясь его близостью так же, как и близостью любимой, которая не может разделить тяги героя к миражу. Невеста хочет спасти жениха от надвигающегося безумия, и тот, боясь разрыва, вынужден принять ее заботы.
Музыка предупреждает о беде. Под кричащие, даже режущие звуки скерцо (из Пятой симфонии Шостаковича) начинается новый бал гостей. Контраст неподвижных лиц и захлебывающихся, отчаянных звуков. Пары, пары, пары, и среди них — ничем не отличающиеся от окружающих Коврин и Татьяна. Она довольна. А на его лице уже нет жизни. Вместе с трагическим вскриком музыки (до конца балета — части из Симфониетты Шостаковича) рисунок танца разбивают врывающиеся на сцену двойники Коврина. Теперь они олицетворение муки, спрятанной в темной глубине души. Здесь хореография и музыка становятся едиными в раздражении, ярости, протесте и смертной тоске. Словно горячая вулканическая лава поднимается и заливает внешнюю безмятежность бала — с таким хореографическим накалом поставлена вся сцена, где в окружении четверки двойников мечется и как будто кричит «на разрыв аорты» Коврин. Он в отчаянии. Его мечты, его внутренний полет, вся его удивительная, особенная жизнь в потоке непрерывного созидания и поиска, все, что заключалось в приходах к нему Черного монаха, кажутся навсегда потерянными. Злой и резкий, с движениями, хлещущими, как пощечины, диалог Коврина с Татьяной предопределяет их разрыв…
На смену огненной стихии музыки словно проливается тихий дождь звучаний. Человек на сцене один. Он пытается вспомнить, пробудить в своем сознании угасший свет. Невесомо склоняются над ним прозрачные руки «грез». Его лицо оживает, движения становятся тише и шире, он словно освобождается от боли… Черная тень приближается к герою, принося успокоение и… смерть — лучшее, что Монах смог дать своему избраннику.
Медленно угасает красный диск. Наверное, на землю сходит вечер. В его сумерках растворяется силуэт нарушившего покой Коврина видения.
Говорят, все гении немножко сумасшедшие. Но такое ли это безумие — безумие с точки зрения обычных людей? Для их неживых, застывших душ стремление за границы обыденного и есть уже болезненная странность. Но что же делать в этом мире тем, чья душа так страстно требует полета? Автор «Черного монаха» в сложной танцевальной форме задала свои вопросы зрителю. Зал ответил ей расколом — одни ушли еще во время действия, другие восторженно вызывали хореографа в финале.
Октябрь 2005 г.
Как же проникновенно, глубоко, ёмко, с любовью к искусству и к классику написано! Спасибо!