«Черный монах» (по мотивам повести А. Чехова). Театр «Русский балет» п/р В. Гордеева.
Хореография Индры Рейнхолде

Мы считаем таких людей чудаками, а они — проводники прекрасного в этот мир, мы смеемся над их странностью, а они страдают, но быть другими не хотят и не могут. Им нужно помочь поверить в «крылья за спиной», а мы затаскиваем их в клетку повседневности. Но все-таки кто они, поэты или параноики?.. И кто такой этот «магистр философии» Коврин — гений или безумец? Этот вопрос мучит нас по прочтении повести А. Чехова «Черный монах». И он же не отпускает после знакомства с одноименным балетом, премьера которого прошла в Москве в труппе В. Гордеева «Русский балет».

Автор спектакля — хореограф петербургской школы Индра Рейнхолде, чье имя уже известно в балетных кругах. Думается, загадочная чеховская история не случайно была выбрана ею для своего московского дебюта. Каждый художник, тем более молодой, сталкивается с проблемой самоутверждения, а при неблагоприятных обстоятельствах может легко потерять веру в себя, отступить в борьбе между сомнениями и убежденностью в призвании. Об этом и говорит балет «Черный монах», но сам он свидетельствует, что его автору подобное отступление не грозит. Индра — счастливая обладательница хореографического в. идения и собственного языка движений, в котором есть и танцевальность, и связность, и фантазия. Лаконичный и в то же время емкий, этот язык почти сродни чеховскому: говорит гораздо больше, чем может показаться. В «Черном монахе» он походил на белый стих своей непрекращающейся внутренней мелодией и ритмической свободой. За хореографией необходимо было следовать, как за ходом мыслей, и каждое движение успеть «прочесть». Такой язык, однако, как и верлибр, непрост для восприятия, не сулит легкого успеха. «Черный монах» это только подтвердил.

А. Глушаков (Коврин), М. Фомин (Черный монах).
Фото М. Логвинова

…Большой красный солнечный диск повис над сценой. На сцене — человек. Один на один с солнцем и своими мыслями. Это Андрей Коврин. В спектакле, как и в рассказе Чехова, не уточнено, чем именно занимался в своей жизни герой. Достаточно того, что это было творчество и оно приносило ему радость. Даже больше — он им жил, жил своим огромным, богатым миром, чувствуя в себе непрекращающийся поток мыслей и идей, желая все успеть и все постичь. Он убежден — судьба его должна быть исключительной, и он — ее избранник. Эта мечта о чудесной, непохожей участи переполняет и, кажется, озаряет внутренним светом движения первого монолога Коврина в экспрессивном исполнении А. Глушакова. Грезы — тонкие, гибкие девушки — окружают героя, подхватывая начатые им хореографические фразы. Их танец — канон: словно следуя непонятным путем, мысль перетекает от одной к другой, то вдруг замирает, то вновь спешит материализоваться в чудесные пульсирующие образы…

Из темноты является фигура Черного монаха. Но призрак не пугает Коврина, напротив, он ощущает своего рода духовную поддержку пришедшего. Невольно думаешь, что толчком к балету послужила не только чеховская повесть. А еще и возникшие в то же время строки поэта-символиста К. Бальмонта, как будто раздающиеся из развернутого танцевального дуэта: «Ты — дух, блуждающий в разрушенных мирах, / Где привидения друг в друге будят страх, / Ты — черный, призрачный, отверженный монах! / Пребудь же призраком навек в душе моей, / С тобой дай слиться мне, о маг и чародей, / Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!» Округлые, «вьющиеся» движения Монаха — строгого и пафосного М. Фомина — оберегают юношу, словно создают вокруг него защитное энергетическое поле. В странных жестах ощущается сила убеждения, и вот уже в общем их дуэте Коврин воспаряет духом, освобождаясь от беспокойства и сомнений. Его чувства обостряются, он обретает способность видеть и ощущать недоступное другим. Балетмейстер вводит в спектакль двойников Коврина, переводя сольный голос его танца в групповой, — кажется, один танцовщик не в состоянии создать образ такой неуравновешенной, неспокойной, как бы кипящей личности.

Первый из нескольких массовых эпизодов балета — «пикник в имении Песоцких» (1 часть «Классической симфонии» Прокофьева). Оживленная пара, Коврин и его невеста Татьяна (замечательно артистичная М. Иванова), вливается в общий танец гостей в оригинальной постановке — «стиль от Рейнхолде» ни с каким другим не спутаешь. Широкие, «распахивающиеся» движения скрывают смысловое напряжение, а изобилие полифонических приемов создает эффект тематической протяженности, незаконченности, текучести действия… Ни среди гостей, ни наедине с возлюбленной призрак Черного монаха не оставляет главного героя. Высокая темная фигура моментами вплетается в удивительно красивый, слитый с проникновенным прокофьевским адажио (из Седьмой симфонии) дуэт Андрея и Татьяны — так наглядно выражается драматическая коллизия балета: душа Коврина порывается к Монаху, вдохновляясь его близостью так же, как и близостью любимой, которая не может разделить тяги героя к миражу. Невеста хочет спасти жениха от надвигающегося безумия, и тот, боясь разрыва, вынужден принять ее заботы.

Музыка предупреждает о беде. Под кричащие, даже режущие звуки скерцо (из Пятой симфонии Шостаковича) начинается новый бал гостей. Контраст неподвижных лиц и захлебывающихся, отчаянных звуков. Пары, пары, пары, и среди них — ничем не отличающиеся от окружающих Коврин и Татьяна. Она довольна. А на его лице уже нет жизни. Вместе с трагическим вскриком музыки (до конца балета — части из Симфониетты Шостаковича) рисунок танца разбивают врывающиеся на сцену двойники Коврина. Теперь они олицетворение муки, спрятанной в темной глубине души. Здесь хореография и музыка становятся едиными в раздражении, ярости, протесте и смертной тоске. Словно горячая вулканическая лава поднимается и заливает внешнюю безмятежность бала — с таким хореографическим накалом поставлена вся сцена, где в окружении четверки двойников мечется и как будто кричит «на разрыв аорты» Коврин. Он в отчаянии. Его мечты, его внутренний полет, вся его удивительная, особенная жизнь в потоке непрерывного созидания и поиска, все, что заключалось в приходах к нему Черного монаха, кажутся навсегда потерянными. Злой и резкий, с движениями, хлещущими, как пощечины, диалог Коврина с Татьяной предопределяет их разрыв…

На смену огненной стихии музыки словно проливается тихий дождь звучаний. Человек на сцене один. Он пытается вспомнить, пробудить в своем сознании угасший свет. Невесомо склоняются над ним прозрачные руки «грез». Его лицо оживает, движения становятся тише и шире, он словно освобождается от боли… Черная тень приближается к герою, принося успокоение и… смерть — лучшее, что Монах смог дать своему избраннику.

Медленно угасает красный диск. Наверное, на землю сходит вечер. В его сумерках растворяется силуэт нарушившего покой Коврина видения.

Говорят, все гении немножко сумасшедшие. Но такое ли это безумие — безумие с точки зрения обычных людей? Для их неживых, застывших душ стремление за границы обыденного и есть уже болезненная странность. Но что же делать в этом мире тем, чья душа так страстно требует полета? Автор «Черного монаха» в сложной танцевальной форме задала свои вопросы зрителю. Зал ответил ей расколом — одни ушли еще во время действия, другие восторженно вызывали хореографа в финале.

Октябрь 2005 г.