Пермской опере все обещают построить новое здание. Меняются губернаторы, определяются площадки, обсуждаются проекты — и конца этому не видно. Театр все так же работает в маленьком уютном здании, построенном в 1880 году — тогда, когда население Перми составляло вряд ли более сорока тысяч человек (данные первой всероссийской переписи 1897 года — 45 205 обитателей) и великих художественных амбиций у местного театра не было. Теперь Пермь — город-миллионник, и уже не первый год и не первое десятилетие (задолго до прихода в театр Теодора Курентзиса) его оперный театр известен всей стране и за ее пределами. Новая сцена — бóльших масштабов, с бóльшим количеством мест и с современным оборудованием — театру очень нужна. Будем надеяться, строительство в конце концов начнется и удачно завершится. Меж тем, словно сочувствуя городу, судьба послала ему дирижера, который выстраивает свой театр не только собственно в театре — но и в пространстве концертных залов и симфонической музыки.

Речь не о сценической манере Теодора Курентзиса — да, следить за ним увлекательно, и его выступления долго обсуждаются там, где musicAeterna появляется с концертами. (Вылитая им себе на голову бутылка воды в Москве, когда на сцене воздух раскалился до 40 градусов, стала для публики предметом споров о том, имеет ли право священнодействующий дирижер спасти себя от теплового удара или должен терпеть до антракта; красные шнурки на черных ботинках во время зальцбургского выступления с изумлением упомянул каждый рецензент.) Это — внешнее, и, будь шнурки черными, в главном — в музыке — ничего бы не изменилось. Гораздо важнее то, как Курентзис обращается с классическими сочинениями, как вытаскивает глубинную и неожиданную яркую театральность из казавшихся давно знакомыми партитур.

Т. Курентзис. Фото А. Завьялова

Первая симфония Малера («Титан») оказывается у него повествованием об истории театра. Первая часть — «пробуждение природы» — сделана с таким вниманием к деталям и деталечкам, будто нас призвали наблюдать чудеса знаменитого театрального декоратора Карла Вальца. Оркестр тщателен; дирижер сдержан; нам представляют восхитительную и чуть отстраненную картинку мира, которую надо рассмотреть — не слишком близко, через обязательную рампу. Это еще театр XIX века, он не требует от зрителя многого. Вторая часть уже настойчивей требует отклика слушателя — ее можно сравнить с появлением Художественного театра. В него приходит простодушный зритель — и меняется, усложняется, образовывается. Третья часть встряхивает публику неожиданнейшей трактовкой. В похоронный марш вплетены пляшущие клезмерские мотивы — кто-то из дирижеров приглушает их как неуместную шуточку автора, кто-то сухо констатирует «да, и такое бывает». Курентзис же вытаскивает их на свет с такой интенсивностью, что это приплясывание еврейского оркестрика в печальной процессии становится самым важным впечатлением от «Титана». XX век — танцы посреди катастрофы, позволяющая выживать ирония; финал говорит о победе театра (= жизни), но победе, что дорого обойдется. Это — обещание будущего, но не сладкая сказка, а победа в войне, до которой доживут не все.

Тема сражения, противостояния — и всегдашней победы — очень важна для Курентзиса и его оркестра. Не удивительно, что для большого турне по России дирижер выбрал Седьмую («Ленинградскую») симфонию Шостаковича. Первая часть этой симфонии была превращена в танец Игорем Бельским в 1961 году; наивный, плакатный и все же заставляющий зрителей неотрывно смотреть на сцену балет есть и сейчас в репертуаре Мариинского театра (его регулярно показывают 9 мая). MusicAeterna исполняет, естественно, симфонию целиком, а не только использованную Бельским и самую знаменитую первую часть — «Нашествие».

Но именно в первой части Курентзис добивается фантастических театральных эффектов. И то, что он почти не двигается в момент зарождения этого назойливого ритма, то, что «нашествие» начинается как бы помимо воли дирижера, — часть задуманного и осуществленного спектакля. Враг, вторгающийся в юношеские мечты начала симфонии, — не совсем тот враг, о котором привычно писали советские музыковеды (фашист), и не тот, о котором стали писать музыковеды постсоветские (гэбэшник, ночной гость 1937 года, когда задумывалась симфония). Враг у Курентзиса — это что-то вроде белых ходоков из «Игры престолов», зло нечеловеческое совершенно. Потому — не живая (пусть грозная) волна музыки, а обнаженная схема, структура, адский чертеж. Все-таки побеждаемый жизнью — и действительно неизвестным науке способом. И недоумение от этой победы, не пережитое еще облегчение — в замедленных темпах финала; мы выжили; что будет дальше — не очень ясно.

Т. Курентзис. Фото М. Дмитриевой

Курентзису привычно разговаривать с высшими силами и слушать советы издалека (рассказывая о своем Дягилевском фестивале в Перми, он не раз с улыбкой замечал, что спрашивает совета у Дягилева лично). Моцартовский «Реквием» тоже стал таким разговором; и исполнение его было осуществлено на грани концерта и спектакля.

Не только экстремальный темп исполнения (musicAeterna со своим дирижером не молился смиренно Всевышнему, но выпаливал ему в лицо все, что думает о несправедливости мира). Не только включение в текст фрагмента, написанного Сергеем Загнием — и говорящего о судьбе Моцарта. Но обязательные черные подрясники на оркестре вместо привычных концертных нарядов; но — «послесловие» к «Реквиему», исполненное уже в фойе. Когда значительная часть публики уже ушла домой, в фойе погас свет и появились артисты musicAeterna со свечами в руках. Зазвучала музыка Хильдегарды Бингенской — монахини XII века, сочинения которой были открыты Курентзисом для нашей публики. Так дирижер объединил времена — с XII века по XXI, которому принадлежали слушатели, и так завершил спектакль.

В Петербург Курентзиса и musicAeterna регулярно привозит фестиваль «Дягилев P. S.», в Москве они появляются на любимых дирижером ночных концертах и — каждую весну — вместе со всем театром, с какими-нибудь прошлосезонными премьерами на «Золотой маске». И когда Курентзис встает за пульт в день балетного спектакля, он добавляет театральности в происходящее на сцене (а не укрощает сцену ради чистой музыки, что случается с большими дирижерами). Ему отчетливо нравится не только опера, но и танец; театр, что он создает из музыки, легок, радостен и несокрушим. Можно только надеяться, что будущее здание в Перми будет конгениально этому летучему театру.

Февраль 2018 г.