Титова Г. В. О Мейерхольде и других.
СПб.: Изд-во РГИСИ, 2017.

Книга Г. В. Титовой называется «О Мейерхольде и других», и название это вполне соответствует ее содержанию. Не потому, что «других» она недооценивает или невнимательна к их творчеству. «Любимых» Титовой героев в ней больше, чем «нелюбимых», а исследовательский кругозор автора и ее академическая основательность, даже дотошность вызывают восхищение. Я определил бы профессиональный кругозор Титовой как «сферический», потому что угол ее зрения — не «плоские» 360 градусов, но имеет еще и объем. Контекст всегда не просто широк, но поистине всеобъемлющ, и в содержательном и в географическом планах, и выходит далеко за пределы России. Русский театр вообще мыслится Титовой как органичная и очень содержательная часть театра мирового. Шире — мирового искусства, потому что автор учитывает и анализирует активные связи театра со всеми видами и родами искусства. Соотношение имен, явлений и процессов рассмотрено до «пятого колена». Смена театральных форм и формаций исследована и объяснена с исчерпывающей ясностью и безупречной аргументацией. Практика, теория, философия и социология искусства не просто питают ее мысль, но мыслью этой питаемы…

Но выбрав однажды героем своего профессионального «романа» В. Э. Мейерхольда, оторваться от него Титова уже не могла. Мейерхольд подарил ей такое высокохудожественное измерение творчества, такую глубину и перспективу в понимании театрального искусства, которую не мог дать никакой другой гений театра ХХ века. В обсуждаемом исследовании имя выдающегося режиссера иногда вовсе не упоминается на десятках страниц кряду. Но присутствие его все равно ощущается в этих параметрах уникального измерения, в конфигурации главных теоретических векторов, в методологической сосредоточенности автора. Мейерхольд составил не эпоху — несколько эпох в театре своего и последующего времени. Один из ведущих актеров труппы МХТ первого призыва… Самый интересный режиссер российской провинции начала ХХ века… Выдающийся художник русского театрального символизма, традиционализма, конструктивизма… Безусловный лидер всех этих направлений, едва ли не исчерпавший их содержательные, творческие возможности… Безудержный новатор и экспериментатор, обеспечивший искания театра будущего… Глубокий теоретик театра, блестящий организатор, гениальный педагог… Мейерхольд перешагивал из одной театральной эпохи в другую легко и естественно и всегда оставался первым, несравненным, недостижимым, потому что все его новации покоились на незыблемом фундаменте знания, чувствования, ощущения природы театрального искусства, нашедшей в нем и своего рыцаря, и своего оруженосца, строителя, мыслителя, художника, музыканта, поэта, отмеченного при рождении всеми музами греческого Пантеона…

Впрочем, на обложке книги есть еще одно имя, не менее значимое для нее, чем имя главного героя, — это имя автора. Г. В. Титова — безусловный герой своей собственной книги. И в выборе приоритетов и предпочтений, и в методе анализа, и в склонности к темпераментной, горячей полемике. В страстности, пристрастности, субъективизме она родственна главному персонажу своих исследований. Но, как и сам Мейерхольд, велика и основательна и в своем субъективизме, высекающем искры ярких идей и парадоксальных мыслей из столкновения с неблизкими ей взглядами и художниками. Титова — грамотный историк, отдающий себе отчет в том, что ее книга — одна из книг в их многообразии. Ее высказывание входит в большую литературу о театре. Но входит в нее безусловно.

Давно стало общим местом утверждение о различии историко-театральных пристрастий петербуржцев и москвичей. На днях я в который уже раз слышал расхожее суждение о том, что петербургские театроведы отдают предпочтение Мейерхольду, а московские — Станиславскому и МХТ. Суждение не совсем верное и даже совсем неверное. Да, Мейерхольд много работал в нашем городе, но в Москве он работал еще больше. В обоих городах было и есть много специалистов, плодотворно исследовавших его творчество. И все-таки у легенды о мейерхольдо-центристских вкусах петербургского театроведения есть свои причины. Одной из этих причин, на мой взгляд, является Г. В. Титова.

Я думаю, что и сама Титова не отдает себе отчета в масштабе своего влияния на театральную ситуацию города. Не отдает себе отчета в этом и петербургский театр, далеко не всегда знающий даже ее имя. Ведь очень немногие из обученных ею стали историками театра. Между тем я глубоко убежден, что игнорировать высшую школу Титовой не удалось никому из обучавшихся у нее. А это уже несколько поколений. Многие ее ученики, работающие в театрах, пишущие о театре, преподающие театральную критику, усвоив ее уроки (усвоив буквально, т. е. сделав ее знания и идеи своими), давно забыли, куда тянутся их корни. Перечитывая ее «Творческий театр и театральный конструктивизм» сегодня, через 22 года после первого издания и, по сути, 28 лет спустя после написания (докторская диссертация Титовой была защищена в 1989 году¹), я то и дело натыкаюсь на «собственные» любимые мысли и с удивлением узнаю, откуда растут «мои открытия».

Книга Титовой — непростое чтение. Читающему ее «от» и «до» сперва необходимо продраться через десятки страниц плотного катехизиса пролеткультовской теории. Невольно мелькает мысль «зачем», ведь это уже «вчерашний день». Однако следующая мысль ставит предыдущую на место. Ведь «вчерашним днем» сделала эту тему именно Титова, не просто отработав ее академически, фундаментально, но впервые обнаружив и выявив глубокие связи «творческого театра» идеологов Пролеткульта, «соборного театра» модернистов, теорий Н. Н. Евреинова, «массового агиттеатра» Мейерхольда в РСФСР 1-м… И не вина Титовой, что сегодня, читая некоторые пассажи А. А. Богданова, например, неожиданно обнаруживаешь коннотации теоретической утопии «пролетарской культуры» и гротесковой утопии «Котлована» — «Чевенгура» А. Платонова…

Главный протагонист первой главы пока не Мейерхольд, а А. В. Луначарский, несколько идеализируемый герой кандидатской диссертации Титовой², которого очень скоро она «уводит» из кружка революционеров в круг мыслителей калибра Л. Н. Толстого и В. С. Соловьева. Но когда на 81-й странице появляется наконец Мейерхольд, вспыхивает и расцветает навстречу долгожданному герою и вдохновение исследователя, и текст исследования. Он становится «веселее», легче, энергичнее и в дальнейшем эту веселость и энергию уже не утрачивает. Теоретическая плотность мысли не только не ослабевает, а, напротив, упрочняется в опоре на анализ реального сценического творчества. Мейерхольд сразу все расставляет по своим местам: реализует плодотворные идеи, корректирует неверно формулируемое, переступает через негодное…

Думаю, что предпочтение Титовой «революционного Мейерхольда», художника первых лет революции, объясняется не политической конъюнктурой, которая была бы понятной, учитывая, с каким историческим периодом совпал значительный этап профессиональной биографии исследователя. Титова вообще больше любит заниматься Мейерхольдом «переходных этапов»: на сломе от символизма к традиционализму, от традиционализма к конструктивизму. Именно здесь, в разломах эпох, обнажаются культурные слои театральной «геологии». Здесь же обнаруживается и внутреннее единство художественной эволюции Мастера. Материал этот для анализа наиболее труден и на первый взгляд невыгоден. Зачем «копаться» в «сомнительных» верхарновских «Зорях», когда есть безусловный гоголевский «Ревизор»?

Причина, на мой взгляд, в том, что о мастерстве Мейерхольда пишет Мастер истории театра, для которого очевидно, что ее предметом является не только и не столько явление, сколько процесс. И что путь к «Ревизору» надо еще обнаружить, исследовать, обосновать. Титова выводит массовый агиттеатр Мейерхольда «Театрального Октября» из всего его дореволюционного пути, из основополагающих принципов его поэтики. Этим, в конце концов, и дорог Титовой пафос революционного времени: в нем, не теряя наиболее ценных принципов и идей, накопленных ранее, актуально и звонко прозвучали театральные произведения Мейерхольда. Исследователь движется не от социальной истории к театру данной эпохи, а от безусловных свершений искусства к их связям с окружающей революционной действительностью. Она сама родом из 20-х, при том что такая книга в 20-е написана быть, разумеется, не могла. В этом она, конечно, идеалист. И в своем идеализме, конечно, права, потому что идеальна природа самого искусства. Титова академически пристрастна, фундаментально тенденциозна. Ее пристрастность состоит в принадлежности к научной школе, но она же эту школу и создала. Мне и самому давно мечтается, как здорово было бы сделать целый спецкурс, посвященный одному «Великодушному рогоносцу» Мейерхольда, не экстенсивно, а интенсивно исследовать связанные с ним процессы…

С Титовой трудно спорить. Не потому, что она упряма, а потому, что талантлива и умна. Сколько раз при чтении ее книги у меня начинал завязываться полемический тезис. Но уже следующей фразой или абзацем она легко снимала намечавшееся возражение. Потому что не в ее обычае продумывать только половину вопроса и видеть явление только в одном ракурсе или аспекте. Титовой важно исследовать и тупиковые, ложные ходы исторического мышления, ибо они обеспечивают необходимую светотень в изображении и осмыслении целостной картины истории.

Кто до нее видел общее в жизнестроительных концепциях Пролеткульта и модернистов Серебряного века? Титова общее увидела и исследовала. А позднее вернулась в начало ХХ века, чтобы «доисследовать», и написала еще одно замечательное сочинение «Мейерхольд и Комиссаржевская: модерн на пути к Условному театру», сначала по главам опубликованное в «ПТЖ» ³, а затем изданное отдельной книгой⁴. Из этой книги в рецензируемое издание вошли лишь две краткие ее части: первая («В. Э. Мейерхольд и поведенческие модели модерна») и третья, заключительная, в версии «ПТЖ» не публиковавшаяся («Язык театра: опыт Мейерхольда»).

Последняя книга Г. В. Титовой целиком составлена из ранее опубликованных работ и издана в юбилейный для нее год. Между тем значение ее далеко выходит за рамки «юбилейного переиздания». Фундаментальное исследование «Творческий театр и театральный конструктивизм» ⁵, занимающее две трети печатного объема, вот уже более четверти века остается лучшим из посвященных театру рассматриваемого в нем периода и ничуть не ослабевает в своей актуальности. Еще треть составляют избранные статьи разных лет, разбросанные по различным изданиям, скомпонованные в хронологическом порядке их опубликования (с 1987 по 2016 год). Между тем исследования Титовой, хорошо известные специалистам, делят общую судьбу многих замечательных работ отечественных гуманитариев, прячущихся в малотиражных изданиях местного масштаба. А потому собрание их в авторском сборнике под твердой обложкой с портретом Мейерхольда представляет безусловную и актуальную ценность.

Мне же, как одному из учеников Галины Владимировны Титовой, остается добавить, что при всех ее очевидных достоинствах рецензируемая книга и все написанное и опубликованное Учителем не составляет и десятой доли «ценностей», произведенных ею в профессии. Это знает всякий прошедший у нее достаточно «плотное» обучение. Вглядываясь в индивидуальности своих друзей и коллег, однокашников по школе Титовой, я вижу, что все мы вышли из Мейерхольда Титовой и все вышли разными… Спасибо ей за это.

Январь 2018 г.

1 Эстетические концепции русской революционной сцены и театральный процесс (1917–1923) (1989).
2 Театральная деятельность А. В. Луначарского (1969).
3 См.: Петербургский театральный журнал. 2003–2005. № 33–39.
4 Титова Г. Мейерхольд и Комиссаржевская: модерн на пути к Условному театру. СПб., 2006.
5 Первое издание: Титова Г. В. Творческий театр и театральный конструктивизм. СПб., 1995.