Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

КОНЕЦ КАРНАВАЛА

А. П. Чехов. «Дама с собачкой» Инсценировка А. Праудина и Н. Скороход.
АБДТ им. Г. Товстоногова.
Режиссер Анатолий Праудин, художник Александр Орлов, художник по костюмам Ирина Чередникова

— Мне двадцать восемь лет…
— Мне двадцать лет!
— Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик…
— Как идет время! Ой, ой, как идет
— Вы постарели, но еще не стары.
— Все-таки жалко, молодость прошла…
— Доктор, сколько вам лет?
— Вам двадцать лет, мне нет еще и тридцати. Сколько лет нам осталось впереди, длинный, длинный ряд дней, полных моей любви к вам…

Реплики из «Трех сестер» А. П. Чехова

Всю жизнь, всю жизнь до седых волос бьешься об этот бесконечный серый забор: «Почему это так?!» А потом уж и не бьешься, просто сидишь, посыпав голову театральным снегом. И все тише твое: «Как? Как?» И все увереннее его: «Подожди, придумаем». Потому что никто никогда не сумел придумать, как «не прятаться, не обманывать, не жить в разных городах»…

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна). Фото С. Ионова

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна).
Фото С. Ионова

Так сидят в финале «Дамы с собачкой» Гуров (Василий Реутов) и Анна Сергеевна (Александра Куликова) — уже не «перелетные птицы» («Как? Как?»), а смиренно присутствующие в театре жизни тихие люди. На сцене этого театра — никакого действия, никаких оперетт, опер и драм и вместо занавеса — глухой забор. Он никогда не раздвинется: за ним осталась жизнь со спелыми ялтинскими арбузами, солнцем, ленью, легкими мужскими беседами, опереттой «Гейша» и нашими ролями в ней. Театр забит досками, кажется, того самого забора города С., вдоль которого долго-долго идет в рассказе Дмитрий Дмитрич Гуров, вдоль которого хоть однажды шел каждый из нас и который вырастает перед глазами по ходу спектакля. Александр Орлов создал уникальное пространство: какие-то люди постепенно «зашивают» зеркало сцены досками, заколачивают, как усадьбу в «Вишневом саде», только там, в глубине, остается не Фирс, а вообще жизнь. Пространство любви все сокращается, и к концу спектакля вместо открытой сцены — огромный дощатый ящик…Умерли? Нет, пока еще живем и сидим, похожие на Гурова и Анну Сергеевну. Целый зал тех, у кого было в жизни что-то, что теперь заколочено.

— Как? Как? Скажи, как?

— Подожди, подожди…

А теперь начну с начала, с тихого крика далеких чаек, мягкого октябрьского солнышка, плеска волн, со светлого деревянного загона, будто выбеленного известью, как белят в Крыму все подряд… В углу лежат аппетитные, тугие, как надутые шары, хрумкие арбузы. Ведь где-то они должны лежать, если в рассказе, после первой близости с Анной Сергеевной, не зная, что сказать, Гуров полчаса сидит в ее номере и ест арбуз.

В спектакле арбуз взрежут дважды. Сперва — звучно, смачно, артистично его вспорет острым ножичком и виртуозно поделит на ломти пожилой человек в панаме по фамилии Смирнов, рассуждающий словами своего однофамильца из водевиля «Медведь» («Двенадцать женщин бросил я, девять бросили меня…»). И первый кусок Гуров съест, нежась на солнышке в хорошем мужском обществе, где разговаривают о женщинах, лениво глядя на набережную. Там прогуливается дама с белым шпицем. «Вон она», — скажет Гуров, вгрызаясь в спелую арбузную мякоть. Это даже не пошло. Это обыденно. Осень. Тихое солнце, остеохондроз, который надо вылечить к зиме, дыхательные упражнения, праздные разговоры…

«Дама с собачкой» живет в сознании как рассказ о двоих. Рассказ безлюдный, как осенняя Ялта. Тенью — неприятная жена Гурова, сутулый лысоватый муж Анны Сергеевны да еще этот, легендарный, из Докторского клуба: «А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!» Но они — точно тени, они не интересуют Чехова, мир в присутствии любви двоих отступает, его просто нет, как нет никого для Анны Сергеевны и Гурова. Ведь каждый знает: звуки затихают и краски окружающей жизни меркнут, когда человек поглощен любовью.

«Говорили, что на набережной появилось новое лицо». У Чехова безличное — «говорили». Пьеса, которую написали А. Праудин и Н. Скороход, заселена. Сквозь доски загона туда-сюда ходят персонажи в панамах: молодой сладковато-водевильный Иванов (Руслан Барабанов), немолодой и тоже водевильный, рокочущий бархатными низами Смирнов (Леонид Неведомский) и еще один, совсем без слов, наверное, Петров или Сидоров. Один старше, другой младше, Гуров — в «кризисе среднего возраста», но каждый переживает свой водевиль, свою драму, свою любовь, свое несчастье — и мотивы эти строго и виртуозно переплетены в общую драму жизни. Вписана в нее и Варвара Михайловна, жена Гурова (Татьяна Аптикеева).

«Даму с собачкой», ее лирику в театре всегда соединяют с чем-то сатирическим, являющим пошлость мира. Как правило, это сентенции из «Записных книжек». Так было и в очень давнем «Руководстве для желающих жениться» Бориса Наравцевича, и в недавней «Даме с собачкой» Камы Гинкаса.

Однажды, в десятилетней давности постановке «Танго беллетриста», Праудин и Скороход уже проводили опыт по взбалтыванию в одном флаконе «Дамы с собачкой» и чеховских водевилей. Взбившаяся суспензия была, на мой взгляд, несколько мутноватой. По сцене Омской драмы ходил Автор в пенсне (Валерий Алексеев), доктор, прописавший своим героям любовь как лекарство. Все двигалось довольно бодро, и «Дама с собачкой» проигрывала на фоне водевильной радости. Праудин и Скороход открывали Гурову и Анне Сергеевне дверь в мир водевилей: входите. Те входили… и терялись в поле высокого водевильного напряжения.

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна). Фото С. Ионова

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна).
Фото С. Ионова

Опыт соединения удался только теперь. «Дама с собачкой» опровергает замечательную мысль Б. Зингермана о том, что раз и навсегда Чехов разделил мир водевильных и драматических героев, не пустив всех этих Смирновых и Поповых на порог больших пьес. Да, не пустил, а Праудин и Скороход открыли им дверь: входите. Те вошли… и стали героями драмы, хотя Гуров твердил жене: «Зачем нам драма, если нет идеи? Если нет идеи, то и без драмы хорошо», — и провозглашал: «Виват, стультиция! Да здравствует глупость!»

Чехов умер 15 июля 1904 года, через четыре месяца после того, как 17 февраля в Милане спели премьеру «Мадам Баттерфляй» о любви бывшей гейши к победительному лейтенанту Пинкертону.

Пятью годами раньше, в «Даме с собачкой», Гуров и Анна Сергеевна смотрят оперетту «Гейша». Очевидно, с хорошим концом.

В сегодняшнем спектакле Гуров появляется не в мягких шляпах и плащах a la Алексей Баталов, а во франтоватом «колониальном» костюме курортного завоевателя. Недаром «готовился когда-то петь в частной опере». Теперь, пожалуй, имеет вполне опереточный вид, хотя жена упорно повторяет, что он герой и ему не идет роль фата. Какой герой?! Курортный фат с заранее приготовленной и завернутой в чистый платок косточкой для шпица…

О, эти русские Пинкертоны! Очень скоро карнавальный костюм Гурова жизнь сменит на черное пальто и побредет он вдоль забора города С. в театр, где дают «Гейшу». А его топорная жена, осознавшая многочисленные измены «Димитрия», собираясь на карнавал, явится вдруг ему и Анне Сергеевне персонажем этой оперетты… или оперной мадам Баттерфляй? Так или иначе, она густо набелит несчастное заплаканное лицо, пожалуется на мужа бесконечно преданному ей другу Смирнову и будет отныне верной покинутой гейшей, Чио-Чио-сан, подносящей Анне Сергеевне разрезанный спелый арбуз… И из опереточной жены без реплик (только с густыми бровями) станет персонажем таким же драматическим, как и они.

— Простите… простите… — Анна Сергеевна будет сжиматься, стыдиться, извиняться, стараться проскользнуть боком… Неловко, унизительно…

Превращение водевиля — в драму, оперетты — в оперу, низкого — в высокое, вихрь повторений одних и тех же фраз, приобретающих другой смысл от иного поворота сюжета. Спектакль малой сцены оркестрован так, как это умеет Праудин «большого стиля», больших сцен.

Это спектакль жесткий, концептуальный. В нем больше скорбных мыслей, чем любви как таковой.

Л. Неведомский (Смирнов), А. Куликова (Анна Сергеевна). Фото С. Ионова

Л. Неведомский (Смирнов), А. Куликова (Анна Сергеевна).
Фото С. Ионова

В самом начале Праудин везет своих героев не в Ореанду, а на старое ялтинское кладбище (разложенные по полу арбузы — как ушедшие в землю надгробья). Именно там, а не в гостинице он узнает ее фамилию — фон Дидериц: робко бродя между могилами, Анна Сергеевна видит семейное захоронение. Может быть, предки мужа. И еще одна могила с живыми цветами: «Надежда Терновская». Умерла невестой тридцать пять лет назад, а на могиле свежие цветы. «Цветы запоздалые», — мечтательно и робко произнесет Анна Сергеевна чеховские слова. Идеальная любовь умерла в молодости и похоронена. Этот сюжет исчерпан, им предстоит другой.

Может быть, это вполне реальная могила реального крымского кладбища… Молоденькая и хорошенькая Надежда Терновская, дочка ялтинского архиерея, была одним из чеховских увлечений, нравилась его матери и даже одно время «соперничала» в правах невесты с Книппер. На самом деле она прожила шестьдесят два года, вышла замуж и родила детей…

Праудин сближает Гурова и Анну Сергеевну перед лицом неизбежного конца, смерти. И в финале, когда Гуров будет пробираться сквозь московскую пургу к Славянскому базару и спросит прохожего, что там вдали темнеет, — несчастный нищий объяснит: Новодевичье. То самое, куда завтра повезут хоронить молодую жену Иванова, тоже встретившегося Гурову в метели… Летнее кладбище в Крыму — и зимнее кладбище в Москве (сюжет, сюжет…).

В. Реутов играет человека холодного, с водянистыми глазами, ленивого заурядного соблазнителя. В нем ни обаяния личности, ни особого ума, а вот те раз — и такого настигла любовь!

А. Куликова тоже играет женщину обыкновенную. Праудин сделал все, чтобы героиня БДТ, изящно носившая несколько сезонов костюмные роли, стала серенькой, неприметной мышкой («психологический жест» — плечи внутрь). Вот она — робкая, славная, в берете, с зонтиком и настоящим белым шпицем. «Разве женщина умеет любить кого-нибудь, кроме болонок?..» — сотрясает воздух Смирнов, а она стесняется, краснеет от жары и напряжения и неправильно держит протянутый Гуровым бинокль: «Поглядите. Видите?». «Как будто…» Конечно же, она ничего не видит, у нее темно в глазах. Иронично глянув и перевернув «оптику», он настаивает: «Видите?»

Т. Аптикеева (Варвара Михайловна), В. Реутов (Гуров). Фото С. Ионова

Т. Аптикеева (Варвара Михайловна), В. Реутов (Гуров).
Фото С. Ионова

Смирнов, друг гуровского дома, в отличие от Гурова, не просто горяч, а все время кипит, как чайник. Безмолвно и безнадежно влюбленный в Варвару Михайловну (вот вам и водевильный персонаж!), он покидает Ялту, явно осуждая курортный роман и его участников. Анна Сергеевна чувствует это, она напряжена — как воздушные шарики, которые Смирнов сует ей в руку: «Какое счастье, что я уезжаю!» Она держит их — и — хлоп! хлоп! хлоп! С последним выстрелом последнего лопнувшего шарика они решительно идут. Куда? К ней.

— Скажите же мне по совести: видели ли вы на своем веку женщину, которая была бы искренна, верна и постоянна? Не видели! Верны и постоянны одни только старухи да уроды! — бурлит Смирнов. И непонятно: ему жарко или жара стоит от его праведного кипения, обогревающего набережную.

— Одни только старухи и уроды… — еще не раз задумчиво повторит тоненькая, беленькая, молодая Анна Сергеевна — не старуха и не урод.

— Скорее вы встретите рогатую кошку или белого вальдшнепа, чем постоянную женщину!

— Рогатую кошку… — с тихой улыбкой не раз повторит Анна Сергеевна… Извините, — будет повторять она всем, стараясь пройти, проскользнуть, не помешать, ни на что не претендовать…

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна). Фото С. Ионова

В. Реутов (Гуров), А. Куликова (Анна Сергеевна).
Фото С. Ионова

Она начнет извиняться с той минуты, когда две тележки, на которых носильщики возят багаж, придвинутся друг к другу, образовав общую их с Гуровым постель. Они быстро лягут, откинувшись к противоположным стенкам «кровати», в лицо им резко плеснут водой из ведер: жарко? Пот? Испарина страсти? Эротическая сцена поставлена с балетной выверенностью и точным знанием психологических фаз.

Они, в сущности чужие люди, стали любовниками. Что дальше? Конечно — истерика («Я дурная, низкая женщина»), конечно — его равнодушие (Гуров измучен исповедью в четыре часа утра, как бывает равнодушно изможден ею каждый и всякий мужчина). На этой кровати они порознь…

И тут приходит любовь. Она приходит в облике девушки-скрипачки: просто появляется скрипачка и играет долгую высокую мелодию, после которой, обняв Анну Сергеевну, Гуров сможет сказать: «Как в сущности, если вдуматься, все прекрасно». И они лягут — синхронно, уже как одно целое, и заснут — тоже как одно. И наступит утро. И станет слышно птиц.

«Какой город в Италии вам больше понравился?» — спрашивают Иванова. «Венеция». Шутка. Не Генуя, как Дорну, а Венеция… Реплики из «Юбилея», «Чайки», из рассказов легкими графичными штрихами расчерчивают поле этой «Дамы с собачкой». «Образы людей в театре Чехова рифмуются, подобно словам в поэтической строфе. Вершинин мог бы произнести некоторые слова Тузенбаха, а Тузенбах иногда говорит за Вершинина» (Б. Зингерман). Так и здесь.

Но есть бродячие чеховские мотивы, а есть бродячие праудинские.

Вот Анна Сергеевна уезжает из Ялты. Визг вагонных буферов, две тележки, еще недавно служившие кроватью, разъезжаются влево и вправо, расстояние между ними увеличивается… Много лет назад кружилась по сцене кровать «Человека рассеянного», разлучая Поэта и Прекрасную даму под крики: «Чудес на свете нет!» А потом вот так же точно возили на тележке Анну Каренину, пока однажды она не вставала, чтобы представиться Вронскому (сюжет, сюжет…).

А. Куликова (Анна Сергеевна), Т. Аптикеева (Варвара Михайловна). Фото С. Ионова

А. Куликова (Анна Сергеевна), Т. Аптикеева (Варвара Михайловна).
Фото С. Ионова

Когда зимой в Москве веселый Иванов станет рассказывать, как ездил в свадебное путешествие, — неожиданно, очень стеснительно, войдет Анна Сергеевна. Она забыла зонтик, простите… Гуров застынет и метнется к ней: видение? Сядут рядом: «Прошел какой-нибудь месяц». — «Сорок четыре дня»… Так разговаривала когда-то праудинская Лика с несуществующим Маратом. «А что у тебя в комнате?.. Я уже далекий призрак… Я не вижу тебя», — это теперь Анна Сергеевна из города С. Тоже сюжет.

Поезд. Почему-то похожая на Анну Каренину, тоже Анна, но только Сергеевна едет в Москву. В этом же поезде едет и Смирнов. Водевильный бонвиван, который бесконечно витийствовал, осуждая женщин, и бешено вращал глазами («Посмотришь на иное поэтическое созданье… обыкновеннейший крокодил!»), выходит в этой истории самым нравственным и несчастным. «Любил страстно, бешено, на всякие манеры, черт меня возьми…» — грустно произносит Л. Неведомский: этот человек пережил жизнь «страстно, бешено» внутри, не добившись взаимности, и теперь ходит всю ночь туда-сюда по коридору поезда. У всех своя беда, своя маета: у него, у нее, у гейш, Пинкертонов и водевильно-сладких мальчиков Ивановых. Другого не дано.

Нищим у Новодевичьего тоже окажется Смирнов, видимо, упавший на дно жизни от неразделенной любви (а как еще может закончиться чисто романтический сюжет?).

Кама Гинкас ставил «Даму с собачкой» о неизбежном ужасе нагрянувшей любви, одевающей недавних курортников в финальный драматический траур.

Смена костюмов в «Даме с собачкой» — особая история.

«Никто из авторов новой драмы не придавал одежде своих театральных героев такого значения, как Чехов, — разве что Бернард Шоу» (Б. Зингерман). В письмах умирающего Чехова из Германии — раздражение безвкусицей костюмов, в которых ходят немки.

А. Куликова (Анна Сергеевна), В. Реутов (Гуров). Фото С. Ионова

А. Куликова (Анна Сергеевна), В. Реутов (Гуров).
Фото С. Ионова

Я не помню, чтобы кто-то в последние годы устроил такое «смысловое дефиле» роскошных костюмов, как Ирина Чередникова в «Даме с собачкой». Здесь все: и цитаты из «Мадам Баттерфляй», и принятые в Чехове светлые пиджаки, и сшитые по моде грациозные фигаро, накидки, изысканные шляпы, боа. «Порочная» Анна Сергеевна в поезде похожа на «Неизвестную» Крамского (тому ведь позировала тоже женщина сомнительной репутации…). Роскошь нарядов нужна затем, чтобы прийти к финальному серому платью Анны Сергеевны и черному пальто Гурова. Как далек он нынче от маскарада с «колониальными» бриджами и кепками… Карнавал закончен.

«Дама с собачкой» — спектакль безупречной формы, продуманный в каждой своей части. Он прочно сделан, жестко выстроен и смертельно логичен в ответах на вопросы, на которые у Чехова нет ответа — ответы тают в воздухе. Кому-то он кажется излишне концептуальным, в нем явно нет «дымки», лиричности, душа не рвется плакать по любви. Его пространство не безвоздушно, просто воздух спектакля сжат, спрессован.

Праудин смотрит на историю мудро, по-мужски, с иронией и жалостью: спектакль не столько про любовь, сколько про жизнь, ее заборы и загоны, а значит, драма будет у всех, вне зависимости от того, кем ты родился — героем или фатом, холоден ты или горяч, нравственен или порочен. Вероятность любви, беды, драмы для всех одна. И все имеют на нее право, только сперва не знают, что она ждет каждого. Кто не умер, как Надежда Терновская, — тот приговорен.

…Они разделены забором. Гуров по эту сторону гладит доски: «Как ты живешь там?» Анна Сергеевна тихо плачет по ту сторону, потом мечется в слезах, ее легкая тень мелькает в щелях. Устав плакать, она наконец выходит… Нежно касаясь волос друг друга, они посыпают головы театральным снегом, который оставила им в большом сите заботливая гейша, словно «причесывают» друг друга сединой («они любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья»). Это тоже вычитано у Чехова: на последней странице Гуров замечает, что постарел и подурнел.

«Как? Как?» Они садятся в зале, где уже давно сидим мы. Наши головы тоже посыпаны снегом. Кто-то ждет условленного «человека в красной шапке», кто-то бредет вдоль очередного забора по гололеду, кто-то служит в губернской управе и как будто равнодушен к постоянным отъездам жены в Москву… Переносить эту драму жизни спектакль «Дама с собачкой» предлагает смиренно, унявшись. Если б это всегда удавалось!

Декабрь 2007 г.

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.