Эта женщина вошла в историю Франции и России. Она обладала особенным, почти магическим воздействием на окружающих. Ей посвящали поэмы, писали удивительные по проникновенности письма. Ей удавалось подчинять себе мужчин настолько, что они сообщали ей важнейшие государственные секреты, дарили бриллианты и выполняли любые ее желания. Она безраздельно владела сердцами театральной публики Лиона, Парижа, Гамбурга и Санкт-Петербурга. Ее пением наслаждались европейские государи, кронпринцы и князья.
Мадам Шевалье. Знаменитая французская певица. Немного революционерка. Эмигрантка. Любовница обер-шталмейстера Кутайсова, а позднее самого императора Павла I. Возможно, французская шпионка, служившая Первому консулу. Одна из богатейших женщин Европы. И наконец, смиренная монахиня дрезденского монастыря. Это — вехи ее необычайной жизни, поля жизнедеятельности, в которые она втягивалась особой мощной энергетикой времени.
Попытаемся взглянуть на ее жизнь, окутанную легендами и опошленную неприличными анекдотами, которые сочинили отвергнутые ею мужчины, спокойно и непредвзято.
Мадемуазель Пуаро родилась в начале
И.П.Кутайсов. Фото из архива автора
Правда, биографы замечали, что голосу мадемуазель Пуаро не хватало на первых порах ювелирной огранки, которую могла дать только школа. Но, обладая голосом от природы чистым, свежим, глубоким и плюс к тому редким сценическим обаянием, она была замечена в Лионском театре, куда поступила после первого же прослушивания.
Вскоре юная актриса вышла замуж за балетмейстера труппы Пьера Шевалье, которому Бог вместо таланта дал поразительную пробивную способность, а дьявол, очевидно, избавил от всякого понятия о морали. Соединив дарование жены с деловыми качествами мужа, чета Шевалье отправилась за славой в Париж.
Бурные революционные события втянули, как в воронку, честолюбивых актеров, которые приняли самое горячее участие в большом празднике в честь богини Разума. Но игра в политику продолжалась недолго, и они вернулись на сцену знаменитого Итальянского театра в Париже.
Мадам Шевалье постепенно становилась одной из самых известных исполнительниц модных в ту пору комических опер. Ей удавались роли нежных, трепетных героинь, которых испытывала судьба. Дебютировала молодая актриса в комической опере Крейцера «Поль и Виргиния». Трогательная история о влюбленных, известная читающей публике по роману Бернардена де Сен-Пьера, который пользовался громадным успехом, захватила зрителей с первой минуты представления. Юная Виргиния на глазах публики совершала переход из детства в юность. Мадам Шевалье мастерски показывала, как созревает характер Виргинии под воздействием драматических обстоятельств. Она выглядела чувствительной и утонченной, умеющей беззаветно любить своего Поля. Чудом сохранилась до наших дней гравюра, которая ныне находится в Милане: на фоне громадного, полусидящего на земле негра по имени Заби, которого опекала Виргиния, почти не касаясь земли стоит удивительно стройная, летящая девушка в полупрозрачной одежде, не скрывающей изящества ее ножек. Грациозным жестом она выливает в уста Заби родниковую воду…
Через несколько дней после представления хроникер газеты «Новый театральный бинокль» отметил необыкновенную внешность, свежесть голоса, ум, тонкость и одухотворенность дебютантки. Ему вторили и другие, хотя далеко не всех расторопный Пьер Шевалье успел угостить в ближайшем от театра кафе.
Слава мадам Шевалье изрядно приумножилась в Гамбурге, куда она эмигрировала после термидорианского переворота. Как-то раз типографскому рабочему не хватило восклицательных знаков, чтобы набрать восторженную статью одного немецкого журналиста. Публика вольного города видела в актрисе воплощение истинно парижского изыска, тонкости и вкуса. Она охотно принимала дорогие подарки. Начало ее коллекции украшений положило кольцо, отделанное бриллиантами, стоимостью 1500 талеров. Имя щедрого дарителя было оглашено в приложении к одному из гамбургских журналов: им оказался герцог фон Мекленбург-Шверинский…
Павловск. Фото из архива автора
Князь Н.Б.Юсупов, тогдашний директор над музыкой и зрелищами в России, увидев актрису в Париже, отметил для себя ее талант. Не прошло и двух лет, как он заключил контракт с нею, Пьером и ее братом — танцовщиком Огюстом на службу во французской императорской труппе Санкт-Петербурга. 200 лет назад, в мае 1797 года, мадам Шевалье въехала в столицу Российской империи. Никогда не думала она о том, что в России ее ждет необычайная судьба, которая сведет ее с первыми лицами государства и сделает одной из самых богатых и могущественных женщин в Европе. А восхождение ее началось резко и стремительно.
По приезде в Санкт-Петербург расторопный Пьер посетил театральную дирекцию. Чиновники услужливо пожимали ему руку, демонстрируя в приветствиях отличное знание французского. Там его ждал пакет для жены — приглашение к князю Николаю Борисовичу Юсупову (фамилию его Пьер никак не мог научиться выговаривать).
Особняк князя Юсупова поразил мадам Шевалье. В ожидании хозяина, приглашенная величественным лакеем в ливрее, который отменно говорил по-французски, она рассматривала установленные в огромном зале великолепные картины и скульптуры. На пороге появился высокий, статный человек лет пятидесяти, в парике на прусский манер и мундире с иголочки. Тонкое, нервное, чуть капризное лицо с волевым подбородком выражало искреннюю любезность, а в восточных глазах светились искорки неистребимой воли к жизни и тяги к наслаждениям.
— Имею честь видеть мадам Шевалье, первую певицу Парижа? — произнес он чуть насмешливо. Потом кивнул и Пьеру. — А вы тот самый знаменитый балетмейстер?
Пьер махнул головой и сделал шаг назад, уступая сцену жене: он вдруг почувствовал, что она уже знает, как и nbsp;о чем говорить с этим человеком — об этом свидетельствовала ее лукавая, самая обворожительная из всех имевшихся в ее арсенале улыбок. Она с первого момента поняла, что перед ней — тонкий знаток женщин, и не одна, очевидно, была покорена его умом, обаянием и щедростью. Ей было неведомо, что князь Юсупов олицетворял особый тип вельможи екатерининского времени — времени, которое стремительно уходило в прошлое. С большим природным умом он соединял блестящее образование. Потомок татарина семнадцатого века, он был истинным европейцем века восемнадцатого. Юсупов умел блеснуть богатством и роскошью, при этом здравомыслие не позволило ему растратить огромное отцовское состояние — напротив, он его умножил. Ходили слухи, что Юсупов и сам толком не знал, где и сколько у него имений…
Князь Николай Борисович с удовольствием рассматривал изящную, утонченную и поразительно красивую актрису, которая была лет на двадцать его моложе. Совершенно не принимая во внимание ее мужа, он углубился в беседу, и нежная, лившаяся ручейком французская речь напомнила ему о тех счастливых временах, которые довелось ему провести в Париже…
Михайловский замок. Фото из архива автора
Наконец заговорили об условиях, на которых мадам Шевалье, ее муж и брат поступали на императорскую сцену. Итак, мадам Шевалье, согласно контракту, полагалось 7000 рублей (позже ей донесут, что такого жалованья среди артистов-иностранцев не имел до той поры никто), балетмейстеру Пьеру — 3000, брату танцовщику Огюсту — 2000. При этом в контракте оговаривалось, что мадам Шевалье имеет право играть только те роли, которые сочтет для себя возможным. Этой неслыханной привилегии не знал до нее ни один артист. Оговаривался и бенефис, полный сбор с которого всецело принадлежал актрисе.
Пьер неприлично раскрыл рот от удивления. Помимо указанного, им оплачивали квартиру, дрова, карету… «Ушам своим не верю, — неужели это правда?!»
Князь предложил мадам Шевалье быть ее сопровождающим при первом знакомстве с петербургской французской труппой.
— А ведь у нас еще и немцы дают представления, и итальянцы, и русская труппа весьма изрядная, талантов в ней немало! Ну, все своим чередом… Пока что жажду слышать голос ваш на первом вашем представлении!
Дебют мадам Шевалье в комической опере Далейрака «Рено д’Аст» состоялся 17 июня 1797 года в Павловске, резиденции русского царя. В этот день она нервничала больше обычного: ей предстояло впервые показаться двору, самому императору Павлу I, его семье и фаворитам. Спектакль французской труппы давался в честь приезда государя в любимый им Павловск после утомительного путешествия в Москву и Казань с посещением множества других городов. Зрители собрались в одноярусном деревянном театре, который располагался напротив дворца, рядом с ведущей к нему липовой аллеей.
— Сегодня — мой день, — сказала она утром того дня мужу и даже не подозревала о том, как была права.
В опере «Рено д’Аст» мадам Шевалье играла роль молодой девушки Цефизы, которая потеряла жениха и нестерпимо о нем тосковала. Ее первые арии были исполнены глубокой и искренней печали, а когда она закончила на особенно трогательной ноте, из ее глаз заструились чистые, как родник, слезы…
Но молодой офицер Рено д’Аст оказывался жив, вопреки уверениям вредного старика-опекуна нашей героини. Влюбленные соединялись, любовь торжествовала. Мадам Шевалье тонко передавала плавный переход от состояния меланхолии к победному ликованию вырвавшегося из груди чувства. Ее огромные синие глаза излучали радость, голос в финальном дуэте звучал страстно и взволнованно.
Большой Каменный театр. Санкт-Петербург. Фото из архива автора
После, когда она переоделась, ее пригласили на ужин — вместе с мужем, разумеется, который больше походил на лакея при госпоже.
Павел Петрович во время трапезы в роскошном Итальянском зале ласково приветствовал мадам Шевалье, поинтересовавшись ее первыми впечатлениями от России. Она отвечала почти односложно, часто опускала глаза. Государыня Мария Федоровна спросила ее о Гамбурге и тамошних первых лицах. Вскоре беседа стала более непринужденной, два раза мадам Шевалье засмеялась, обнажив в улыбке чудесные белые зубы.
Государь явно остался доволен: актриса в его труппу прибыла отменная, рекомендации, которые дал ей опытный Юсупов, полностью подтвердились. Присутствующие радовались настроению Павла Петровича. Лишь один, пожалуй, самый верный государю человек не наблюдал за выражением лица императора. Это был Иван Павлович Кутайсов, известный любимец Павла. Ему было об эту пору около сорока лет. Красивый мужчина, высокого роста, со стройной фигурой, горячими черными глазами и орлиным носом, он являл собою совершенный тип восточного человека. Густые черные брови нависали над глазами и придавали лицу особенное выражение. Он бесцеремонно разглядывал мадам Шевалье, не спуская с нее глаз, а после ужина она получила записку, в которой Кутайсов назначал ей встречу в парке рядом с круглым озером…
Как стоило относиться к такому шагу — оскорбиться? Или принять предложение, пойдя судьбе навстречу? Ее влекло к этому человеку, она угадывала в нем недюжинную силу и страсть. Она понимала, что не актриса Шевалье его привлекла — нет, женщина. Сильных чувств мадам Шевалье искренне боялась — она хорошо знала, чем могли обернуться безрассудные любовные страсти. Но теперь здравый смысл явно ее покидал.
— Мсье Кутайсов — кто он? — спросила она у Пьера. — Почему русский царь так ласков с ним? Я видела их рано утром вместе на прогулке: они гуляли по парку и о чем-то оживленно беседовали…
Пьер недаром ел свой хлеб. Розыски он начал еще по приезде. Гораздо раньше, чем мадам Шевалье, он заметил необычайное внимание Кутайсова, посему Пьер выспрашивал, выведывал, не жалея прыти. К этому часу он знал многое. Как говорили, во время осады и взятия Бендер, в царствование Екатерины II, русские войска предали город огню и вырезали всех его жителей, раздраженные упорством турок. Десятилетний мальчик по имени Кутай умилил врагов прелестным личиком. Его пощадили, русский офицер взял его на свое попечение. Генерал Репнин дал за него щедрый выкуп и послал в подарок государыне. Смешливый Кутай ей глянулся, она воспитала его вместе с Павлом и определила к нему на службу.
Мадам Шевалье в сцене из комической оперы Крейцера «Поль и Виргиния». Фото из архива автора
Один Бог знает, какой он был нации. Может, из крымских татар или черкесов, но чаще всего историки упоминали турецкие корни. Его крестили в православную веру и, судя по всему, крестным его отцом был пятнадцатилетний великий князь Павел Петрович. Русское имя дал ему Павел, отчество — Павлович — тоже он. Так Кутай преобразился в Ивана Павловича Кутайсова. Великий князь отправил своего преданного слугу в Париж и Берлин для обучения фельдшерскому и парикмахерскому искусству. Кутайсов вскоре забыл родной язык, бойко разговаривал по-русски, а позже — на европейских языках. Когда Павел Петрович взошел на престол, началось и возвышение Кутайсова. Павел сначала сделал его гарберобмейстером с чином пятого класса, а в декабре 1798 года, через шесть месяцев после встречи с мадам Шевалье, он был пожалован в егермейстеры и украшен звездой Анны первой степени. Император щедро награждал своего раба, умевшего крепко держать язык за зубами — от Кутайсова о частной жизни Павла никто никогда не слышал ни слова…
Поздним вечером, когда густой туман окутал окрестности Павловска, мадам Шевалье в легкой накидке направилась в глубину парка. Еще издали она увидела одинокую фигуру. «Боже, да что это со мной, неужели я влюбилась?» — промелькнуло в ее прелестной головке, но Кутайсов уже заговорил с ней.
— Мадам… — успел прошептать он, и припал к ее руке, дрожа всем телом. — Вы… Я люблю вас, боготворю… — он задыхался, путался в словах, потом вдруг заговорил на каком-то незнакомом языке — наверное, родном…
Где окончилась эта сцена — можно только гадать: в спальне ли Кутайсова, который в Павловском дворце чувствовал себя как дома, или в другой комнате? Достоверно лишь то, что наутро ни он, ни она своих отношений не скрывали, и весь двор с любопытством наблюдал за развитием их пламенного чувства.
Мадам Шевалье была ошеломлена обрушившимся на нее счастьем. Ее брак с Пьером свершился по холодному расчету, а муж со временем превратился в исправного эконома. Впервые она познавала радость разделенной любви…
Словно в сказке, стали свершаться самые заветные ее мечты. Кутайсов снял для нее особняк, роскошно его обставил, щедро одаривал свою возлюбленную при всяком посещении, преподнося ей редкие по красоте и ценности бриллианты. Теперь она почувствовала вкус богатства и наслаждалась им. Она устраивала приемы, на которых бывали теперь не только актеры и французские эмигранты, но высшие чины в империи. В углу, в самом удобном кресле, неизменно сиживал Иван Павлович, с улыбкой наблюдавший за мадам Шевалье. Вместе с образком он носил на шее миниатюрный портрет женщины, которая заставляла его забывать обо всем на свете…
Время в России для мадам Шевалье не шло, не бежало, а летело во весь опор. За несколько месяцев она приобрела влияние и вес в петербургском светском обществе. Молодые люди искали ее внимания, дамы мечтали быть принятыми в особняке на Фонтанке. Любое желание мадам исполнялось в течение получаса, а если, топнув ножкой, она хотела невозможного, то и оно оказывалось выполнимым хотя бы наполовину.
Твердо упрочившись в среде русской знати, мадам Шевалье решила составить изрядное состояние. Трезвое, рациональное начало было чрезвычайно в ней сильно. «К ней прибегали за протекциею и получали ее за надлежащую плату, — рассказывал русский литератор Н.И.Греч. — Муж ее сидел в передней — и докладывал о приходящих. Она принимала их как королева. Одно слово ее Кутайсову, записочка к генерал-прокурору или к другому сановнику, и дело решалось в пользу щедрого дарителя». Так мадам Шевалье открыла для себя источник верного обогащения и пользовались им беспрестанно.
Существовал и еще один надежный способ попасть в милость к мадам Шевалье, а значит, и в поле зрения всесильного Кутайсова: это бенефисы французской актрисы. По поручению мадам Шевалье ее муж и брат занимались продажей лож в Каменном театре, а она получала список с указанием фамилии и суммы, которую выложил за ложу тот или иной поклонник ее таланта. Цифра иногда вырастала до 1500 рублей против 25 по обыкновению! Зато самые щедрые зрители оказывались вознагражденными: кто получал приличное место, кто — повышение по службе.
Изредка мадам Шевалье напрямик обращалась с просьбой к государю, тогда сумма вознаграждения за оказанную услугу увеличивалась: так, к примеру, колье стоимостью в 6000 рублей стало платой князя Барятинского за ходатайство французской актрисы…
Истории такого рода множились, цепляясь одна за другую, и превращались в легенды. Среди разносчиков слухов оказались и те, кто представлял мадам Шевалье совсем с невыгодной стороны, обвиняя ее в явном жульничестве, от которого уверенная в себе любовница Кутайсова не сочла за труд отречься.
Молва приписывала ей редкую скупость. Заказывая самые модные туалеты в Париже, она при этом послала нуждающейся матери всего лишь 200 рублей, да и то после многократного напоминания.
Что произошло с ласковой, грациозной лионской девочкой, которая так мечтала стать принцессой? Очерствела ли ее душа, ослепленная богатством и необычной для актрисы властью? Постепенно из наивной провинциальной актрисы она превращалась в сильную, властную и умную женщину, обладавшую при этом красотой и актерским дарованием. Ее цельная натура искала выхода и нашла его именно в России: здесь она обрела и любовь, и влияние в обществе, и обожание публики, и роскошь.
Артистическая карьера мадам Шевалье тоже на месте не стояла. 25 июня 1798 года она дебютировала на сцене Большого Каменного театра в комической опере Дезеда «Алексис и Жюстина», которая сделала небывалый доселе сбор — 1287 рублей 25 копеек. Это была настоящая победа над разборчивой петербургской публикой. Роль Жюстины оказалась не слишком выигрышной для актрисы: она играла простую, сердечную девушку из небогатой семьи, влюбленную в Алексиса, которого с раннего детства воспитали ее родители. Оказалось, что он — сын дворянина, и отыскавшийся отец противился его свадьбе с простолюдинкой. В результате все заканчивалось помолвкой и полным радости финальным дуэтом счастливых влюбленных. Драматического материала на сей раз больше содержалось в мужских ролях. Но мадам Шевалье сумела вывести свою героиню на первый план, приковав внимание зрителей к чувствительной, наивной девушке, которая на глазах превращалась в юную страстную женщину, отстаивающую свое право на любовь.
Слава мадам Шевалье упрочивалась с каждым представлением. В «Прекрасной Арсене», комической опере Монсиньи, царила наша героиня со своим чарующим голосом, который был отлично слышен с последнего яруса. «Когда она запела et je regnerai dans les cieux („Я воцарюсь на небесах“), — вспоминал известный мемуарист, театральный завсегдатай Филипп Филиппович Вигель, — мне казалось, что она меня туда за собою увлекла».
В Каменном театре мадам Шевалье выступала реже, чем при дворе, в Эрмитажном театре. В его небольшом партере расставлялись стулья только для членов царской фамилии, для остальных места располагались круглым амфитеатром в шесть рядов. Павел Петрович повелел давать здесь представления по вторникам и пятницам, с входом по билетам от Придворной конторы. Так что именно по этим дням казенная карета отвозила актрису на Дворцовую набережную.
Но предел ее власти еще не наступил. Император часто бывал на представлениях мадам Шевалье, преподнося ей ценные подарки. После одного, особенно удавшегося ей концерта, Павел Петрович посетил актрису за кулисами и недвусмысленно выразил свои намерения. Он удалил Кутайсова, чтобы безо всяких помех объясниться с его пассией. Ошарашенная мадам Шевалье заученно улыбалась, выслушивая витиеватые комплименты государя, и сжималась от ужаса.
Через несколько часов она стала любовницей российского императора, войдя в круг его приближенных. Она знала, что княжна Лопухина, ныне княгиня Гагарина, оставалась при государе, и ее тем более поразило его решение.
Когда о происшедшем узнал Кутайсов, с ним случилась истерика, после которой его долго не могли привести в себя. Государь похитил у него самое дорогое из всего, что было у него в жизни. Он проклинал себя за болтливость — ведь он сам рассказывал Павлу об очаровании мадам Шевалье…
Актриса попала в трудную, едва ли не безвыходную ситуацию. Отказать императору она не могла — под удар попадала теперь не только она, но и ее крошечная дочь от Кутайсова, да и сам Иван Павлович. Никаких теплых человеческих чувств она к Павлу Петровичу не испытывала, влюбленная в его фаворита. Как тогда объяснить ее поступок? Вряд ли стоит упрекать мадам Шевалье за отсутствие принципов, которых у нее и вправду не было. Помогла ей в данном случае ее актерская природа. Она сумела так ловко притвориться, что Павел совершенно не заметил ее холодности. При этом она умело повернула дело так, что находила время и для встреч с императором, и для свиданий с Кутайсовым. Она стала предметом усиленных разговоров и сплетен, поскольку государь не считал нужным скрывать свое новое увлечение. Дошло до того, что ее открыто прочили в будущие государыни — после того, как Павел Первый разведется с Марией Федоровной, которая не устраивала многих русских вельмож.
Император Павел I. Фото из архива автора
В последний раз мадам Шевалье увидела Павла Петровича 10 марта 1801 года. Во время концерта в Михайловском замке он был невнимателен и не сказал ей и двух слов, погруженный в свои невеселые мысли, так что французская актриса так никогда и не узнала, была ли она всего лишь забавной игрушкой для государя или же играла роль большую, нежели казалось ей самой…
Увлеченные своим чувством, ни Кутайсов, ни мадам Шевалье не почувствовали приближавшейся опасности, которая уже давно поджидала их в виде заговора против Павла I.
Под утро 12 марта 1801 года раздался страшный стук в дверь особняка мадам Шевалье.
Боясь, что дверь попросту выломают, молоденькая горничная открыла, не успев доложить госпоже. В особняк мадам Шевалье ворвались рослые офицеры во главе с плац-майором Иваном Саввичем Горголи. Мадам Шевалье он был известен как рыцарь и франт: никто так не бился на шпагах, не играл в мячи и не одевался с таким вкусом, как он. Мадам Шевалье слышала также, что он первым ввел моду на высокие тугие галстуки, касавшиеся щек и прозванные «горголиями».
Горголи вдвоем с товарищем, состоявшим, как и он, в команде графа Палена, бросился по лестнице наверх.
— Где мадам? — крикнул он сверху горничной.
Та в немом отчаянии показала ему на дверь. Офицеры открыли ее и предстали перед только что проснувшейся, румяной от сна и особенно прелестной мадам Шевалье, утопавшей в кружевах на огромной кровати с балдахином, однако — вопреки их ожиданиям — в полном одиночестве.
— Господа! — вскричала она. — В чем дело? Вы сошли с ума! Кого вы ищете в моем доме? Мужа нет, он уехал в Париж еще две недели назад, и государю об этом известно…
— Мадам, — бесцеремонно прервал ее Горголи, не сводивший с нее глаз («Хороша, ах как хороша, чертовка!»). — Мы ищем не вашего мужа, а мсье Кутайсова. Ведь он здесь завсегдатай, не так ли?
По этой фразе мадам Шевалье мгновенно поняла, что произошло нечто важное и ужасное одновременно. Никто и никогда не осмелился бы ранее ворваться в ее спальню и искать здесь всемогущего Кутайсова. Значит, с этой минуты он уже не всемогущ…
— Кто вас послал, господа? — спросила она, пытаясь сохранить присутствие духа.
— Граф Пален по указанию императора. Императора Александра Павловича, — добавил Горголи.
Мадам Шевалье замолчала. Она все поняла в течение нескольких секунд. «Я пропала, — была первая ее мысль. — Жан, вероятно, схвачен. Государь умер? Убит? Теперь неважно. Пьер в Париже. Я одна…»
— Но что же вам угодно, господа? — взяв себя в руки, проговорила она и улыбнулась. Эта улыбка смягчила железного Горголи, он опустил глаза и нехотя ответил:
— Мадам, простите нас, но нам велено обыскать ваш дом. Вот приказ, прочтите!
— Мсье Горголи, вы знаете меня, я — вас, мы встречались с вами в свете. Объясните мне все же, что случилось? И почему пристало вам обыскивать меня? — проникновенно, нараспев заговорила она, и в ней проснулась опытная актриса. Горголи был тронут ее совершенной невинностью.
— Дело в том, мадам, что Павел Петрович скончался апоплексическим ударом. Граф Пален приказал обыскать вас на предмет нахождения важных государственных бумаг… — вновь опустив глаза, проговорил он, так и держа в руке бумагу, до которой не дотронулась француженка. У него не хватило духу сказать, что Пален выразился в устном приказе определенно: надо выяснить, не являлась ли мадам Шевалье агенткой Первого консула? Это предстояло установить и — по плану графа Палена — тем самым заодно и унизить ненавистную ему фаворитку.
— Ищите, господа, дом в вашем распоряжении, я ничего не запираю. Только тише, вы можете разбудить мою дочь, — сказала она твердо и снова легла. Отступать было некуда, решать уже нечего, заступников ждать не приходилось.
Хорошо, что она накануне успела несколько раз ласково поговорить с Александром, который, как и отец, обожал французскую оперу и не пропускал представлений с мадам Шевалье…
Офицеры, приглашенные Горголи, разошлись по комнатам и начали обыск. Мадам Шевалье упрямо не вставала с постели, слыша звуки открываемых сундуков и шкафов да тихие мужские голоса.
Через несколько часов Горголи снова появился на пороге спальни.
— Прошу извинить меня, мадам, но требуется осмотреть и эту комнату… — он действительно казался смущенным.
— Вы будете перетряхивать перины? — презрительно сжала губы актриса. Она встала, совершенно не стесняясь красного как рак плац-майора, спустила ноги на ковер, надела тапочки, отороченные гагачьим пухом, и только потом надела шлафрок.
— Ищите, — коротко сказала она и удалилась в детскую.
В итоге Горголи изъял у мадам Шевалье бланки с подписью императора, с того дня совершенно ненужные и недействительные, и перстень с вензелем Павла Петровича. Мадам Шевалье не проронила ни звука, когда Горголи зачитывал ей опись изъятого. Стиснув зубы, она молчала.
— Приношу свои извинения, мадам… — начал было плац-майор, но она решительно его прервала:
— Соблаговолите оставить мой дом, любезнейший, если предприятие ваше окончено. Я оценила вашу деликатность вполне, — она пошла в спальню, не поворачивая более головы.
Горголи дал команду, и офицеры спустились вниз. В конец перепуганная, плачущая горничная закрыла за ними дверь. А мадам Шевалье в первый раз за долгое время горько и неудержимо плакала, утопив лицо в подушках. По судьбе ли своей, по Кутайсову ли, по государю — кто знает… И не было теперь никого, кто успокоил бы и защитил ее.
Через два дня она получила предписание, согласно которому она должна была покинуть пределы Российской империи. В бумаге, отдельно приложенной и подписанной лично государем Александром Павловичем, указывалось, что она освобождается от повинности, которая обычно применялась ко всем лицам, покидавшим территорию России, и от нее не требовалось отдать в казну одну десятую часть своего имущества.
Мадам Шевалье оценила великодушие нового императора и поспешила выехать за границу с годовалой дочерью на руках, как две капли воды похожей на Кутайсова… Расставание было тяжелым и долгим, но неминуемым.
Сначала она поехала в Германию, потом купила имение под Парижем. На сцену мадам Шевалье, судя по всему, более не выходила. Ее встречали в Германии, найдя ее располневшей и еще более похорошевшей, а в целом — скучающей. Она много читала, воспитывала дочь и более уже не влюблялась…
А когда Н.И.Греч спросил у ее брата-балетмейстера, навсегда оставшегося в России, о судьбе мадам Шевалье, то с изумлением узнал, что она стала монахиней одного из маленьких монастырей под Дрезденом.
Комментарии (0)