Пусть сейчас будет только эскиз, набросок. Потому что ее личность сегодня не укладывается в известные мне жанровые рамки и не выбрать одного ракурса, чтобы отчетливо показать окончательный результат — вот, смотрите, она — такая. Нет, вот сейчас — она такая, через минуту — другая. И ясно только одно — что она может меняться, и что диапазон ее чрезвычайно широк, и немного позже, когда она станет совсем уж знаменитой и нарасхват, будут еще портреты — и романтические, и торжественные, и камерные, и психологические. И еще ясно, что ее будущий портрет должен быть на фоне… Какой фон ей подойдет? Да любой: она везде смотрится уместно, она осваивает любое пространство и органична в любых обстоятельствах — вот ей передали после спектакля от неизвестного поклонника коробку «Рафаэлло» — совсем как в телерекламе, и она, всех угощая из этой коробки и удивляясь, смотрится гораздо лучше, чем балеринистая теледива. А вот она на фоне питерской подворотни — в курточке, бежит за молоком, потому что сынишка заболел и кашляет, и надо быстро, пока магазин не закрылся, вон туда, в другую сторону. В этой курточке ей лет пятнадцать, хотя сынишке десять, и в этой подворотне, с полиэтиленовой сумочкой в руке, при этом освещении она смотрится так таинственно, трогательно и красиво, как будто это кадр из фильма Антониони. Ну, ладно, беги, беги за сметаной. То есть за молоком. На фоне очереди тоже ничего. На фоне наводнения, на фоне аптеки, на фоне бального зала, на фоне театральных прожекторов…
Мария из «Двенадцатой ночи» (в Молодежном, режиссер В. Туманов) поражает жизнелюбием. Сейчас редко это увидишь на сцене — без подделок, без «шакальства» и наяривания. Очень уж много времени прошло с шекспировских пор. Там у них, У. и В. Шекспиров, что ни пьеса, обязательно кто-нибудь радуется жизни. Какой-нибудь жизнелюб в наличии. Тип жизнелюба был распространен у них и в жизни, видимо. А у нас как-то подзабылось это человеческое чувство. И сыграть трудно то, о чем только слышал от старшего поколения. То жизни не хватает, то любви. Или просто сил нет, энергии. Кого ни спроси, все жалуются на усталость и депрессию. Но вспомнить-то хочется, посмотреть — как это, подзабытое, происходит, порадоваться… А вот Полянская знает, как это происходит. И знает, как это играть. Женское ее обаяние, остроумие и озорство буквально выплескивается на зрителя и — ошарашивает своей настоящестью. Обаяние и темперамент невозможно симулировать, подделать, это либо есть, либо нет, это качества личности, это дар от Бога. Мария в «Двенадцатой ночи» — классическая инженю и вроде бы вполне оправдывает перевод французского слова, обозначающего амплуа — наивная молодая девушка, но в сочетании с жизнелюбием — она не просто очаровательная проказница, она — двигатель сюжета. Она наивно и искренне полагает, что все зависит от нее — и вдруг мы обнаруживаем, что она права! Действительно, от нее! Она главная интриганка — и торжество ее интриги создает, закручивает события, подчиняя и заражая всех персонажей, неблагополучных жителей благополучной Иллирии, необходимостью действовать! Жить! Радоваться! Веселиться! Несмотря ни на что! И кажется, что это она, Мария, заставляет их, несколько заторможенных и волею режиссера существующих в разных стилистических системах, объединиться и довести все опасные проказы до счастливого финала. Почти без потерь.
Яркое игровое начало доминирует и в другой «ночной» роли Ирины Полянской — «Ночь ошибок» Голхдсмита (Молодежный театр, постановка Михаила Черняка). Роль построена на контрастах — отчаянные слезы и веселые надежды уживаются в ее Кэт Хардкэстль, не разделенные даже полуминутным переходом. Эмоциональность и чувствительность этой юной провинциальной леди соседствуют с чисто английской рассудительностью и трезвостью оценок — Полянская находит в достаточно схематичной роли абсолютно беспроигрышную зону, она играет женскую интуицию своей героини, бессознательную правоту стремящегося к счастью существа, озарение, рожденное на ма-аленьком расчете. Мы охотно прощаем ее Кэт цепочку невинного вранья и обманов, потому что сама актриса на стороне будущей безоглядной любви своей героини.
А если для исполнения мечты необходимо немного прилгнуть или подстроить ловушку… Ну что же, значит необходимо. Техника ведения двух партий одновременной игры виртуозна — не выходя из образа, Полянская выдает оценку своей героине, используя прием не санкционированных драматургом пауз и осовременивания интонаций и манеры речи. «Мистер Марлоу — говорит она жениху при первой встрече. — Вот я часто думаю…» — затянутая паузой, фраза повисает без продолжения. У драматурга фраза написана без цезур, но смысловой акцент, который приобретает высказывание благодаря непредусмотренной паузе, — звучит как остроумная характеристика героини. Она? Думает? Ну что ж… Пожалуй. В диалоге с женихом на его беспомощный жест, показывающий, где именно находятся его чувства, она с видом диагноста кивает, произнося: «Это — сердце» с современной интонацией из известного номера Карцева и Ильиченко («Это — полотенце»), вызывая у нас в памяти целый взрыв точно наведенных ассоциаций. В сцене, где отец описывет достоинства еще не знакомого ей жениха, в ее глазах буквально прочитываются все представленные ей картины столь исключительных качеств — ею не произнесено ни слова, но все прочувствованное и гипертрофированно увиденное внутренним зрением передается зрителю. Актриса знает, что за характер она играет, но также знает свои возможности — и пользуется ими. Более чем стремительное ее появление на сцене, когда она узнает о приезде потенциального жениха говорит нам о ней больше, чем сказал текст: становится понятно, до какой степени ее активной натуре необходимы события — хоть какие-нибудь! Внезапные и такие искренние слезы в ее глазах, когда вдруг ее планы на счастье оказываются под угрозой. Слезы, как по заказу, — сначала фонтаном брызгают, потом в мгновение высыхают.
И.Полянская (Мария), С.Барковский (Сэр Тоби Белч). «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Молодежный театр на Фонтанке. Фото В.Постнова
И.Полянская (Кэт Хардкэстль), В.Маслаков (Молодой Марлоу). «Ночь ошибок». Молодежный театр на Фонтанке. Фото В.Постнова
— Ира, а как это ты на первом курсе ребенка родила?
— На втором. И даже академку не брала!
— Ишь какая! Все успеваешь?
И вдруг только что улыбающиеся глаза — серьезные-серьезные, грустные, взрослые:
— Нет. Не все. Совсем не все.
Она звезда капустников и закулисных праздников. Блистательны, неподражаемы ее дуэты с Баргманом, с Бызгу, она придумывает и заводит, и ведет, и солирует, а потом уступает место, уходит в тень — реакции ее точны, мгновенны и мягки, как у рыси, и, наблюдая ее в этих изощренных полуимпровизациях, ясно, как много она сама «добрала» опыта и мастерства в ночных суматошных сумбурных репетициях — чтобы просто сделать праздник для своих. И как-то сразу хочется отправиться с ней в какую-нибудь разведку. С ней не пропадешь. Она не подведет. Подхватит, дотащит. Спасет. Примет огонь. Будет держать зал столько, сколько надо.
Жаль, что капустники живут, как и капустницы, столь короткий срок. Жаль, что раз увиденную мозаику, как в калейдоскопе, — никогда не повторить, не уловить. На пленках, в непрофессиональных записях теряются нюансы, ускользает омонимическая игра. И все равно эти видеокассеты ходят по городу, передаются из рук в руки, кочуют из дома в дом, теряются, находятся, как лекарство помогают в трудную минуту.
Замечательные образы, придуманные и созданные ею с партнерами (Александр Баргман, Сергей Бызгу, Дмитрий Воробьев) в жанре интермедии и конферанса, (на актерском языке «связки, обвязки»), — яркие, запоминающиеся, по уровню исполнения вполне достойны быть самостоятельными эстрадными номерами.
В Молодежном театре презентация книги Юрия Васильева, преподавателя сценической речи, доцента нашего театрального института-академии. Зал полон и весел — у Юрия Васильева учились в свое время почти все актеры, присутствующие в этом зале. Александр Баргман и Ира Полянская между «серьезными» выступлениями и поздравлениями по-своему представляют книгу Васильева. Эпизод, пародирующий телерекламу: «Зачем нужна книга по сценической речи?» — вопрошает Баргман и с видом победителя предлагает партнерше продемонстрировать уникальные возможности книги. «Внезапно начался дождь, похоже, у тебя проблема? Вспомни, ведь у тебя есть спасительная книга! Ты берешь книгу в левую руку, правой рукой быстро открываешь на любой (!) странице. И кладешь себе на голову! Никакой дождь тебе не страшен!» Партнерша — Полянская с немотивированным восторгом выполняет все эти действия, не забывая полюбоваться и собой с раскрытой книгой на голове. «Если дождь застал тебя в пути с другом или подругой, твоя проблема решена! Для этого случая Юрий Васильев предусмотрительно выпустил двухтомник!» — продолжает Баргман рекламную кампанию. Вот следующий эпизод-интермедия. Полянская и Баргман (переоделись и напыжились) — старейшие и наиболее успешные ученики Васильева. Они уже много лет преподают сценическую речь и рады появлению данного методического пособия. Они успели поставить по только что вышедшей книге оперу, балет и скоро будут снимать телесериал «Ехал Грека через реку». Полянская с педантичной обстоятельностью и детализацией рассказывает залу подробности своей творческой биографии — но! Ни слова не разобрать!
Это невероятно смешно и так похоже на некоторых телеведущих, с горячностью пытающихся себя выразить, не выговаривая большинство букв алфавита. «Следующая» пара Полянской и Баргмана — молодая интеллигентно-еврейская семья очкариков с сексуальными проблемами. Элеонора и Альберт благодарят от всей души автора этой целительной книги, так как теперь все их проблемы успешно разрешились — при помощи упражнений для языка и других частей тела. Скромница Элеонора, пытаясь передать ощущения от целительного действия книги, неожиданно впадает в экстаз и ее застенчивая полуулыбка сменяется хищноватой гримасой жаждущей удовлетворения дамы.
Все эти разноплановые меняющиеся характеры, снайперские переодевания и перемены внешности, конечно, бывают оценены зрителями-коллегами, однако этот успех Полянская на свой счет не относит, а честно делит его со своими партнерами, которых очень хочется назвать уже сложившейся компанией, командой. Но вот в «Петербургском ангажементе» Ирина Полянская, хотя и получала их помощь на площадке, но — по условиям конкурса — солировала и вполне заслуженно стала победительницей.
Полянская — Дездемона, мавр которой чрезмерно возбужден (или пьян?). Ревнивец подбегает к ложу своей белокурой возлюбленной так страстно, что она — актриса Дездемона пугается и выпрыгивает из постели, едва не утеряв свои светлые локоны, прячется за занавеску. Отелло тем временем пламенно роется в куче подушек, отыскивая Дездемону. Не найдя ее — или приняв за нее нечто мягкое — он душит подушку и сам валится замертво тут же. На лице незадушенной Дездемоны отражается гамма разнообразных чувств — от радости до раскаяния в неправомерном спасении, а главное — что же теперь делать?! Кто поможет? Кто задушит?! И Дездемона сама решается исполнить свой сценический долг! Она должна быть задушена! И пошатываясь как бы от горя, она падает на тело своего мертвецки недвижимого мавра и, содрогаясь, как в предсмертной борьбе, выкапывает его руки из подушек и тянет-тянет-тянет к своей шее! Фу-у! Наконец-то!
От чего зависит степень актерской заразительности? Где у них спрятан этот аппаратик? — невольно начинаешь думать, когда ловишь себя на том, что не только смеешься над жаждущей исполнить свой долг Дездемоной, но и горячо сопереживаешь ей в ее идиотском злоключении!
В последующих номерах она меняется до неузнаваемости: меняется походка, голос, пластика, лепка лица, тип, характер. Это — Полянская? Да нет, не может быть? Да, да! Да нет. Да да! Вот пленительная мексиканка из сериала очень музыкально выпевает одну и ту же фразу на очень мексиканском языке и по-русски вдруг вздыхает протяжно: О-ой!
Вот Агафья Тихоновна, рекламирующая «косметологов» Рацера и Константинова, способных создать подходящего, наконец, жениха по заказу кому угодно.
Вот девочка-подросток в очочках и со скрипочкой, идет по двору, ее останавливает компания пацанов, чего-то требуя, она отказывается, они настаивают, наконец она соглашается — и мы слышим старательное, с искренними переживаниями исполнение дворовой песни:
«Любовь все знают, Ла-лу-лай, ла-лу-лай, Она изменчива бывает, Во многих случаях она, Ла-лу-лай, ла-лу-лай, У многих жизни отнимает. Один вам случай расскажу, Ла-лу-лай, ла-лу-лай, Своими видел я глазами — Судили девушку одну Она с дитя была годами», — и так далее, до страшного финала. Пацаны, как маленькие, утирают слезы, у девочки-очкарика чувствуется большое будущее.
Оглядывая вереницу быстрых образов, созданную Ириной Полянской в капустниках и особенно в «Петербургском ангажементе», хочется отметить редкостную по нашим временам особенность, свойственную ее таланту, — это чувство меры. Жанры, в которых так свободно и легко существует эта актриса, таят в себе опасность вульгарности, пережима. Удивительным образом ей удается избежать даже намека на чрезмерность. Тактичная пауза возникает там, где и должно остановиться. Это качество тем более ценно, что критерии вкуса, меры, крайней границы в театральном и эстрадном искусстве практически почти исчезли в условиях коммерческо-зрелищной экспансии. Чтобы чувствовать и сохранить гармонию на таком сложном пути, наверное, недостаточно обладать актерским мастерством, красивой внешностью, хорошим голосом и неотразимым обаянием. Наверное, нужны еще какие-то человеческие качества: душевная тонкость, способность прислушаться к своей женственности…
Конечно, для двенадцатилетних девчонок, прибежавших к ней за кулисы с бумажками — просить автограф, нет никаких сомнений: она — самая талантливая, она самая красивая… У таких всегда успех… Мы тоже хотим быть такими.
У нее в глазах веселая растерянность — она видит себя со стороны и ей смешно, и она уже играет: прима, утомленная раздачей автографов… Раздатчица автографов. А как дают автографы? Как правильно давать автограф? Может быть, в следующем капустнике будет уже обнародована инструкция «Как правильно раздать автограф»?
И еще один штрих… Последний, но может быть, самый главный… Главная черта. Есть в ее внешности что-то такое… Что присутствовало в облике великих звезд прошлого… Что-то неуловимое, какой-то отсвет другой жизни — той, о которой постоянно мечтают в чеховских пьесах, отблеск других огней, отражение неба в алмазах, отзвуки других мелодий. Она как будто живет еще одной жизнью — внутри себя. Или в Рио-де-Жанейро. В каком-то празднике, который всегда с ней и которым она радостно и щедро делится с нами.
Но вот сегодня при взгляде на ее лицо приходят в голову совершенно непонятные мысли. И почему это люди не летают? И куда это смотрят режиссеры?
Сентябрь 1998 г.
Комментарии (0)