М. Булгаков. «Бег». Театр «На Литейном».
Режиссер Роман Агеев, художник Марина Завьялова

В апреле, когда главной мыслью небольшой части общества стала фраза булгаковского героя «Народ не с нами, он против нас», я посмотрела в Театре «На Литейном» «Бег». Премьера прошла 28 января 2022 года. Когда, как говорится, ничто не предвещало. С другой стороны, ну как не предвещало? Знаков-то было множество, но не все и не всеми распознавались. А вот режиссер Роман Агеев что-то уловил в тревожном, зыбком состоянии России. Спектакль он репетировал почти три года, значит, почувствовал давно. Ведь и пьеса Булгакова рождалась и переделывалась мучительно, написаны несколько финалов восьмого, последнего сна, она менялась от первых редакций 1926–1928 годов и до 1937 года включительно, когда надежды на ее постановку были окончательно перечеркнуты.

Но что вспоминать прошлый век и жестокую цензуру сталинского режима? «Бег» ведь уже давно стал классикой и нечасто тревожил режиссеров. А вот к апрелю 2022 года цензура вдруг начала прорастать на культурных нивах Родины, как зубы дракона, и пьеса Булгакова вновь оказалась современной. К этому времени часть корзухиных уже благополучно отбыла в европейские страны и начались панические отъезды голубковых, вовсе туда не собиравшихся, да и не на что им было собираться.

Когда я узнала, что «Бег» — это режиссерский дебют Романа Агеева, то, понятно, насторожилась. Но, несмотря на некоторый перебор фантазии (ее хватило бы не на один спектакль), пластических сцен и аттракционов, увидела самостоятельное и внятное высказывание режиссера на тему, которую сам он остроумно и точно определил как «утопическое чувство любви к Родине». Для постановки взята редакция 1926–1928 годов. Не буду сравнивать разные редакции, для этого надо писать отдельный текст. Интересующимся рекомендую издание: Булгаков М. А. Пьесы 20-х го-дов. Л.: Искусство, 1989.Увлекательнейшее и драматическое чтение! А мы вернемся к спектаклю.

Жанр его — эксцентрическая комедия в стиле «буфф». На мой взгляд, в самом определении есть некоторое преувеличение. Но не будем придираться, потому что, действительно, есть и эксцентрика, и буффонность. Очень многие важные сцены не играются, а решаются пластически режиссером Агеевым и хореографом Ириной Ляховской. Например, сцена карточной игры Чарноты и Корзухина — они буквально «танцуют» эту игру. И лучшего решения я в театре не видела. Иногда эксцентрика как бы по-детски наивна и поэтому очень смешна. Уезжая в Париж, Голубков поручил Серафиму Хлудову. Он просто вручил ему веревку, которой Серафима привязана за талию, чтобы не потерялась. И Хлудов все время чувствует, где она.

Здесь все преувеличено в пропорциях. И костюмы: если черкеска, то с огромными газырями, если шинель, то с рукавами до земли, если револьвер, то нелепого размера. И лица все искажены: то мертвенной белизной и огромными черными кругами под глазами, как у Хлудова, то диким чубом и страшными тараканьими усами, как у Чарноты. (Художник по гриму Елена Власова выступила здесь как прекрасный портретист в духе Отто Дикса.) Все герои очень выразительны и отчасти карикатурны. Никакого жизнеподобия и никакого психологизма в его традиционном понимании.

В пьесе Булгакова восемь снов. Все они снабжены эпиграфами, которые тоже менялись во время работы над пьесой. Во всех спектаклях, которые я видела, этот авторский прием присутствовал формально. А здесь каждый из героев видит свой сон. И мы его видим глазами того, кому он снится. Это сообщает каждой сцене свой ритм и каждого героя «остранняет» (по Шкловскому). Ведь у сна всегда один автор и только один зритель. А здесь нас допустили в чужие сновидения. Сны всегда хаотичны, «сюжеты» в них возникают вспышками, логика их причудлива, а иногда сны переплетаются и в них вваливаются герои из чужих кошмаров. Вот так построен спектакль. В нем совершенно отсутствует быт, хотя обозначены места действия. В нем или нет никаких подробностей, или они появляются деформированные и невозможные в реальности. Художник спектакля Марина Завьялова дает на видео размытые контуры монастыря, железнодорожной станции, разорванные сегменты карты. К сожалению, все это плохо освещено, задний план часто в темноте, поэтому работает далеко не все. Но сама идея посмотреть сны глазами разных героев мне кажется неожиданной и современной.

…МНЕ СНИЛСЯ МОНАСТЫРЬ…

Первая сцена названа «Сон ангела Серафимы». Ее играет Наталья Ионова, и играет дерзко, резко. Нет здесь петербургской дамы, а есть больная женщина, вся как обнаженный нерв, и ей не на кого опереться. Она мечется то ли как подбитая птица с ободранными крыльями (крылья болтаются за спиной, и она их надевает периодически), то ли это душа ее, которая собирается отлететь из-за тифозного жара. Когда к ней прикасается Голубков, он отдергивает руку, как от раскаленного утюга. И вся сцена происходит в ее спутанном, плывущем сознании. Ей снится расплывчатый скелет монастыря, рожающий Чарнота-Барабанчикова, который так и не сорвет с себя женское платье… Выскочат в танце красноармейцы: мы сыны батрацкие… и она вдруг тоже закричит вместе с ними про этот новый мир, поют все фальшиво, ни одной верной ноты. И красный командир молится безмолвно, только одна фраза прорывается из этой молитвы: «Ну хотя бы в отдельно взятой стране…» Фразы этой у Булгакова, конечно, нет, но смешно и понятно. И тих финал этого бредового сна, когда Паисий (Сергей Матвеев) держит за ухо Чарноту и бесстрашно, отчаявшись, говорит ему: «Белый генерал! Куда же ты? Неужто ты не отстоишь монастырь, давший тебе приют и спасение?» Но бег не остановить… Он как начался в прологе, где все бегут в разные стороны, кто с чемоданом, кто с ружьем, так и продолжится до конца.

…СНЫ МОИ СТАНОВЯТСЯ ВСЕ ТЯЖЕЛЕЕ…

Второй сон снится Хлудову. Это кошмар. И как в каждом кошмаре, в нем есть ясные, резкие картины, а есть мутные, спутанные образы. Хлудов в исполнении Виталия Гудкова сосредоточен на чем-то, он еще не безумен, но болен будущим безумием. И штабные офицеры (их отлично играют Вадим Степанов, Антон Сиданченко и Павел Путрик) в его сне — игрушечные солдатики, какими бывают деревянные механические фигурки. А он, в исподнем, выглядывающем из-под длинной шинели, с киношными злодейскими усами, взглядом, обращенным куда-то внутрь себя, мучительно пытается расслышать музыку, которая ведь звучала, звучала! Перед ним пюпитр, в руках дирижерская палочка. Но звуки плывут, искажаются, и нет прекрасной музыки боя, которой он отлично умел дирижировать, просто воет, бухает что-то, или вдруг всплывет «На сопках Манчжурии», но удержать эту мелодию невозможно. (Этот вальс постоянно звучит в авторских ремарках, но очень точно прочитано режиссером, что слышит его один Хлудов.)

В хлудовском сне появляются то крошечный бронепоезд, то вестовой Крапилин (Николай Краснопёров), которого занесло в гибельные выси, то Серафима, в отчаянии обличающая его. Корзухин (Александр Безруков) здесь в костюме авиатора (ведь Хлудов все дает распоряжения летчикам, чтобы они куда-то вылетели, может, что-то спуталось в его сознании?). При встрече Корзухина и Хлудова возникает страшное напряжение, почти необъяснимое. Это немая схватка военного и «тыловой гниды», и лютая ненависть Хлудова к тем, кто в тылу хлопочет о своих капиталах, здесь явлена впервые. И эта ненависть стала пугающе понятна именно сегодня.

Здесь же Корзухин появляется на очной ставке с Серафимой с огромным белым шлейфом, который усердно колышут и развевают за его спиной. Всего минуту идет танцевальная сцена: Серафима бросается к мужу в объятия, они окутываются этим шлейфом, как фатой или саваном, он покрывает поцелуями ее лицо, и они кружатся, счастливые, и в то же мгновение он, целуя, гладя ее, кричит: «Это шантаж, шантаж!» — и отталкивает от себя, сдает ее под внимательным взглядом Хлудова. В этой сцене и Корзухин не просто трусливаясволочь, но дико испугавшийся человек, который остро почуял опасность. Но на какую-то минуту возникает их прошлая петербургская жизнь и счастье, так что Голубков позади, онемев от этой сцены, готов уже мучительно радоваться за женщину, которую он полюбил. Но это продолжается только миг, Серафима, поняв, что ее предал муж, падает в обморок, и Хлудов отдает ее контрразведке.

Сон этот заканчивается сдачей Крыма. «Крым сдан!» (Так в тексте.) «Я сдаю Крым! Я! Я!» — так в его крике прорывается личная вина и его болезнь. Он сдал. Он, Хлудов. И эта болезнь настигнет его в финале. А после бегства белых начнется Крым Ивана Шмелева, описанный в «Солнце мертвых». Крым — какой-то особый уголок земли, политый кровью всех армий. Эту землю то сдают, то присоединяют, но несправедлив любой исход… «Остров Крым» Аксенова — вот был бы лучший выход. Но это утопия.

…ИГЛА СВЕТИТ ВО СНЕ…

«…Игла освещает путь Голубкову…» — таков был первоначальный вариант эпиграфа. Какая игла освещала его путь? Может, адмиралтейская? Или та светящаяся игла, которой ему угрожали в контрразведке? Тут явно что-то зашифровано, тут загадка. Но в спектакле эта загадка пропущена. Сон Голубкова (Максим Зауторов) длинный, путаный, бессвязный. И поначалу в нем Голубков бездействует. Стоит, закрыв глаза руками, а вокруг Серафимы кружит троица бесов под руководством Тихого, начальника контрразведки (Сергей Матвеев), перебирающего ножками от вожделения. Ее опутывают то вереницей движений, то веревками, и, честно говоря, если не знать пьесу, трудно понять, что происходит. И Голубков тут не пишет признание, и Серафиму не допрашивают, и непонятно, каким образом ее освобождает Чарнота. Здесь ее, опутанную веревками, утягивают непонятно куда, потому что на сцене просто темно.

Но во сне Голубков открывает, наконец, глаза и начинает действовать. Приват-доцент в исполнении Максима Зауторова смешон и нелеп. Однако не просто так первоначально пьеса называлась «Рыцарь Серафимы». У него единственного есть цель — спасение этой женщины. Поэтому бестолковый и неловкий бег человека, который и бегать-то не умеет, оказывается самым целеустремленным. И даже Хлудов подавлен непреклонной волей смешного рыцаря: «Черт… черт… Какая-то Серафима… В Константинополь… Ну, едем. Едем». Только Голубков знает, куда и зачем он едет. Похоже, все-таки светила ему адмиралтейская игла.

…ЯНЫЧАР СБОИТ!..

Первый сон Чарноты начинается с отличной буффонной сцены. Чарнота (Евгений Тележкин), главнокомандующий (Роман Агеев) и Хлудов, прибыв в Константинополь, пытаются подкупить турка (Вадим Степанов), туда и сюда вертят пограничный столбик, на котором три города: Петербург, Париж и Истанбул. Все герои здесь снижены, все они персонажи буффонной комедии. Хлудов печальный клоун, командующий смешон и нелеп со своей пароходной трубой и эполетом. Крики чаек, пение муэдзина, чемодан Хлудова, в котором никак не тает захваченный с собой русский снег, и Чарнота с огромным револьвером, совершенно потерявшийся в этой жизни человек, сделавший последнюю ставку на таракана. И его вопль: «Янычара подпоили!» — это крик души, это обманутые последние надежды, это глубокое разочарование в жизни. Тележкин играет смешно, ярко, его герой здесь самый главный комик-буфф, плачущий слезами, в которые никто не верит. А во сне бывает так жаль себя, так жаль… До слез.

…РАЗЛУКА ТЫ, РАЗЛУКА!..

Сон Люськи (Александра Жарова), конечно, очень женский. Он состоит из всего, в чем Люська разочаровалась. В видениях Серафимы она была отчаянной веселой подружкой шумного храбреца в черкеске. Какие чудесные любовные игры они устраивали посреди войны! А сейчас ей невыносим генерал, превратившийся в сутенера, и беспомощная Серафима, которая даже на панель толком выйти не умеет. И только у Люськи должно на все хватить сил. И надо хотя бы научить Серафиму завлекать мужчин, чтобы она смогла прокормить себя, когда Люська исчезнет. Здесь много смешного и грустного: примерка шляпы и примерка походки, завлекательно-порочной, и трагический уход Серафимы на поиски мужчины и «ужина». В глазах Люськи все это смешно, хотя Серафиму она жалеет.

И появление Голубкова в огромном колесе, которое, наконец, доехало до Константинополя, и душераздирающая мелодрама встречи «рыцаря» и Серафимы, превращенная в спектакль, который с удовольствием смотрят все, — это и есть Люськин сон. Это ее душа, которая так жаждала любви, но вдруг все оборвалось, закончилось. И она объявляет антракт в «спектакле» Голубкова и Серафимы, в тот момент, когда тот чуть не зарезал свою даму от ревности, как и положено в мелодраме, и поет свою прощальную песню «Дороги», которые и правда сплелись, как клубок змей. Пение ее подхватывает Серафима, явно набравшись мужества от Люськи, а потом и хор остатков мужского пола. И Люська навсегда убегает из своего сна, утягивая за собой игрушечный восточный экспресс, в котором «у нее есть знакомства». Разлука тут — не та, тоскливая, шарманочная, она из другой песни. Тут нашего времени мотив.

…МАДРИД — ГОРОД ИСПАНСКИЙ…

Последний сон Чарноты тревожен и короток. Он потерялся в этой непроглядной тьме, он идет за тем, кто сильнее. А сильнее всех оказался Голубков. «Подержи, пожалуйста», — заполошным своим голосом просит он Хлудова и вручает ему веревку от Серафимы. И держать ее Хлудов будет до тех пор, пока Голубков не вернется. «Я пойду с тобой», — просится Чарнота и уезжает за ним в Париж, искать Корзухина. Они идут по залу, смешные, с огромными допотопными радарами на плечах. Ищут Корзухина среди нас. Хотя зря. Все, кто могли, уехали.

…ТРИ КАРТЫ, ТРИ КАРТЫ, ТРИ КАРТЫ!..

Сон Корзухина причудлив и эксцентричен. Сам артист, обладающий выразительной внешностью обаятельного негодяя (так что можно понять Серафиму), и вся шикарная парижская жизнь его с размножившимся вчетверо слугой Антуаном, и Люси, вся в подкладках на важных женских местах, — это отличная театральная эксцентрика. Здесь есть моменты кабаре, когда Парамон Ильич исполняет балладу о долларе. Интересно, что сам Булгаков в ремарке этот монолог определяет именно как балладу, и здесь это отличный номер в сопровождении танцующих Антуанов. Но главное в его сне — это позорный карточный проигрыш Чарноте. Хотя в собственном сновидении Корзухин, разумеется, выглядит превосходно. Игра решена как танец, прекрасный аттракцион. Какие-то реплики, конечно, произносятся, но суть не в них. Чарнота и Корзухин танцуют легко и азартно в окружении карт (это опять Антуаны).

Встреча Люси Фрижоль и Чарноты и буффонна, и драматична одновременно. Огромная тень Корзухина, подглядывающего за ними, заставляет Люську действовать как в водевиле. Мгновенные объятия и отталкивания — все это тоже похоже на танец. Это прощание с прошлой жизнью и с настоящей любовью. А Корзухин — только огромная карикатурная тень в своем же сне.

…СОН ОТЧИЗНЫ…

Сон, который у Булгакова назван «восьмой и последний», решено было отдать отчизне. Похоже, что родина видит своих детей, покинувших ее, в самом жалком состоянии. Хлудов стережет Серафиму, она явно летает где-то, а он дергает ее за конец веревки и уговаривает спуститься. И все время ведет диалог с Крапилиным, советуется, иногда в чем-то упрекает. Вообще, вестовой, который постоянно следует за Хлудовым, реагируя на каждое его движение, предостерегая, убеждая, умоляя о чем-то, к финалу почти материализуется. Серафима даже сбивает его с ног пощечиной. Два сумасшедших человека, она и Хлудов, убеждают друг друга, что они не больны. Появление Голубкова и Чарноты освобождает Хлудова от ответственности. Но и от жизни тоже. Голубков и Серафима снова устраивают спектакль друг перед другом. Их танец с веревкой, драмбалетом и сумасшедшим бегом прекрасен и комичен. К финалу становится понятно, что больны тут все и самый здоровый из них, пожалуй, Хлудов. Когда он при прощании произносит фразу: «Не смейте продаваться, чтобы идти войной на родину. Не верьте слухам о Родине» (это из воззвания генерала Слащева «К солдатам и офицерам добровольческих сил юга России»), — становится ясно, что это его завещание. И все ведет его к трагическому концу.

Но, к сожалению, режиссер выбрал финал одной из ранних редакций, где Хлудов возвращается на родину. Пароход составляется из тех же труб и огромного колеса, в котором они приплыли в Константинополь. Это наивный, театральный, отнюдь не «философский» пароход. Все отплывают вдаль, а Хлудов отдает честь, стоя в кроваво-красном мундире. Зачем этот указующий перст?

Но и это не финал. Сначала все поют унылую песню на стихи религиозного поэта Вениамина Блаженного, и поют не очень складно. А потом звучит песня Галича «Когда я вернусь…». На мой взгляд, Галич тут не очень кстати. Как говорится, из другого времени отбыл и по другим причинам.

Сложная, прекрасно придуманная и вдохновенно сыгранная сцена последнего сна вдруг развалилась в самом финале. И, как мне кажется, оттого, что, во-первых, непонятно, кто все-таки этот сон видит. А во-вторых, не решился режиссер посмотреть в глаза Хлудову, прекрасно сыгранному Виталием Гудковым. А ведь у него в глазах с самого начала была смерть. И как ни играли комедию-буфф (а играли прекрасно), финал все равно трагичен, независимо от того, кто вернется, а кто свой кончит бег…

Май 2022 г.