В минувшем апреле на фестивале-смотре «Пермская театральная весна» (проводится ежегодно, вот уже целых 74 года) мне довелось побывать в Лысьве и Губахе, посмотреть премьеры сезона в театрах этих небольших городков Пермского края. Спектакли были показаны разные, хорошие и не совсем, но лучшими, художественно весомыми в обоих театрах оказались документальные работы, причем обе они посвящены исследованию местного материала. Театральные люди обратились к своеобразным эмблемам Лысьвы и Губахи, можно сказать — к градообразующим явлениям, выражающим самую суть этих городов. Текстовой основой спектаклей стала прямая речь местных жителей, записанная с помощью техники вербатим. Создавая формулу маленького (но гордого) города, авторы спектаклей должны были вести себя, с одной стороны, честно, с другой — нежно, чтобы никого не задеть ни фальшью, ни излишней резкостью: зал узнает все, о чем говорится со сцены, это все его родное, знакомое, близкое.

Документальный театр, обращенный к местным реалиям, соединяющий искусство с жизнью, пробуждающий память о том, что происходило раньше в этом городе/регионе и отозвалось в нынешнем существовании, представляется мне важнейшей формой современного театрального процесса. Слово «патриотизм», как мы знаем, опошлено и дискредитировано пропагандой, но если бы было возможно очистить его от идеологической коросты, то истинно патриотическим жестом я назвала бы такие документальные спектакли, как «КУБ» и «Место действия: Лысьва». Эмоциональный, чувственный контакт с городом и его сложной историей — вот что главное в этих работах. Информация и факты перестают быть статистикой или исторической хроникой, становятся частью переживаемого события искусства.

ДЕНЬ ШАХТЕРА

«КУБ» (документальный спектакль).
Молодежный театр «Доминанта» (Губаха).
Режиссер Дмитрий Огородников, художник Ульяна Глумова

Дмитрий Огородников, режиссер «КУБа», говорит: «Когда я приступал к работе, я не до конца понимал, что такое шахты». И продолжает: чтобы понять что-то про место, как раз и нужен чужак, который яснее, чем старожилы, видит особенности «ландшафта». Взгляд со стороны необходим для «стереоэффекта», ведь большинство жителей Губахи знают о том, что такое Кизеловский угольный бассейн (КУБ), как раз изнутри. Чужаком-странником Огородников называет себя в коротком видеоэпиграфе, с которого начинается погружение в спектакль. Камера скользит по заснеженному берегу реки, добирается до полуразрушенной кирпичной кладки, остатков какого-то строения — входа в недра горы… Здесь когда-то кипела работа, а сейчас тишина, безлюдье. Шахта замерла. Умолкла. Затаилась. Молчание и неподвижность авторам «КУБа» хочется нарушить, разбудить память места.

Над спектаклем работали коллективно. Были собраны архивные материалы, вырезки из газет, фотографии, документы. Режиссер и артисты молодежного театра «Доминанта» разговаривали с жителями Губахи и окрестных поселков, записывали истории шахтеров и членов их семей. Ценнейшие сведения предоставил замечательный музей КУБа. Двухвековая история месторождения представляет собой драматическую параболу: обнаружение крепостным рудознатцем Моисеем Юговым «горючего камня» в реке Кизел (1786), затем длинный путь развития и наращивания угледобычи к пику в середине ХХ века, грустный финал — упадок отрасли в эпоху перестройки и закрытие шахт к 2000-му году. Такой сюжет сам просится на сцену.

Сценические средства лаконичны и суровы. Темное пространство, черный полиэтилен, имитация угольной крошки на планшете. Принципиальная визуальная бедность — в шахте темнота, глаз ничто не радует. Зато аудиопартитура богата: здесь и собственно музыка, и различные шумовые эффекты. В начале звуковая атака обрушивает на публику лязг механизмов: клеть по очереди опускает в шахту (на сцену) четырех исполнительниц, молодых актрис — Марию Зуевас, Марию Поздееву, Ксению Спиридонову и Юлию Трапикас. Пятая — Елена Шарантай — уже сидит в центре сцены за столом с яркой лампой, прямо перед зрителями. Ее голосу поручена особая партия в квинтете: Шарантай — актриса старшего поколения и, как выяснится в финале, непосредственно связана с шахтой. Она оттеняет динамику остальных фиксированным положением в пространстве, весомыми интонациями спокойного голоса и, конечно, вокалом. Ее пение становится особым каналом эмоциональной связи со зрителями. Среди разных мелодий лейтмотивом «КУБа» звучит песня, которую большинство из нас знает в военном варианте «На поле танки грохотали», и про танкиста с пробитой головой Елена Шарантай поет, когда история КУБа добирается до Великой Отечественной. Однако изначально — это старинная, чуть ли не XIX века, песня о тяжелом шахтерском труде, и герой ее — молодой коногон (поднимал уголь из забоя на поверхность, а вагонетку тянула лошадь). «Коногон» прославился на весь Советский Союз в 1939 году благодаря фильму «Большая жизнь» о шахтерах Донбасса.

Черные плащи исполнительниц почти сливаются с окружающей тьмой. Источники света на сцене — яркие лампы на письменных столах. Актрисы похожи на архивистов, работающих с документами в хранилище памяти. Листают бумаги в папках, говорят быстро и четко, как дикторы. Зачитывая опись найденных в покинутом и полуразвалившемся Дворце культуры вещей — от люстр и шкафов до концертных костюмов, — актрисы словно перечисляют предметы исчезнувшей цивилизации, ушедшей под воду Атлантиды. Слова «заброшенный ДК в поселке Шумихинский Гремячинского района Пермского края» повторяются раз за разом и начинают походить на какое-то заклинание. Символический ключ открывает архив, где спрятаны сведения о том, что было — и прошло.

Главный инструмент режиссера в документальном спектакле — монтаж, составление мозаики из разнородных фрагментов текста так, чтобы возникло объемное представление о событиях и людях. В «КУБе» большая история монтируется с частной жизнью людей, хроника развития шахт — с переменами в общественном устройстве нашей многострадальной родины. Скажем, революционное время. Красный террор, белый террор, восстания, расстрелы, расправы… Создавались «батальоны принудительного труда», и на Кизеловские копи пригоняли на работу арестованное духовенство… За сухими строками отчетов встает судьба страны. Подробное перечисление исторических фактов, информативные сводки перемежаются монологами от первого лица — историями шахтеров. Актрисы слегка намекают на индивидуальность «донора», давшего интервью: воспроизводят живые особенности речи, запинки и оговорки, характерные междометия. Личные рассказы включаются в общую полифонию, утепляют атмосферу, иногда звучат контрапунктом. Шахтерский фольклор — байки, легенды, смешные случаи, истории счастливого спасения — все это возникает в спектакле как очень существенный, важнейший ресурс человечности.

Неслучайно о тяжком труде шахтеров — и от их имени — рассказывают именно артистки, женщины. Конечно, на шахтах был и женский труд: в песне о коногоне есть строка о «плитовой», это рабочая, которая отвечала за разворот вагонеток на поворотной плите; а во время войны девушки, заменив ушедших на фронт, работали забойщицами. Но главная женская «роль» — все-таки ждать шахтера со смены. Собрать «тормозок» (обед), отправить на работу и ждать. О бесконечной тревоге, об изнуряющем страхе за мужей и сыновей много говорится в спектакле. Ну а мужские грубоватые истории «остраняются» юмором, нежными или звонкими голосами актрис, их ласковой интонацией.

В финале нас ждет горькое повествования о закате Кизеловского угольного бассейна. Сломанные судьбы, загубленные жизни людей… Закрытие нерентабельных шахт происходило не только в России, но если в Англии, к примеру, власти предоставляли бывшим горнякам возможность овладеть другой профессией и трудоустроиться, то у нас, после одномоментного прекращения угледобычи, шахтеры оказывались выброшенными, как мусор. Эта несправедливость, социальная жестокость больно ранит. До сих пор не зажили эти раны у многих и многих. Заброшенный Дворец культуры стоит в поселке-призраке, каких много вокруг Губахи. Елена Шарантай перечисляет все до одной закрытые в регионе шахты, длинный список звучит как поминальная молитва. Каждая шахта заслужила быть названной по имени.

Последние монологи в спектакле — прямая речь актрис. Они говорят о собственном восприятии темы. И для документального спектакля это очень важная страница, создатели, сами себя «интервьюируя», включают свой голос в хор горожан, становятся частью истории. Мария Поздеева — местная, ее родственники были шахтерами. Она говорит о том, что ее поразила гордость, сквозившая в рассказах угледобытчиков. Для них эта тяжкая, опасная профессия — любимое дело. Мария Зуевас выросла в местах, где шахт никогда не было, и ей интересно, во что верили люди, ежедневно спускавшиеся в темные, душные штольни, и те, кто ждал их наверху. Ксения Спиридонова размышляет о времени, которое так безжалостно обошлось с КУБом, о том, что все закончилось, оставив только воспоминания в воздухе и в головах людей. А для Юлии Трапикас КУБ — это встреча ее дедушки (приехавшего из Литвы, чтобы работать в шахте) с ее бабушкой, ведь благодаря их любви она смогла появиться на свет. Заключает спектакль очень простая, безыскусная и исполненная сдержанной силы речь Елены Шарантай. О том, как работал 25 лет на шахте ее отец, как однажды она ждала мужа с 4-й смены, и тут пришел напарник с одеждой мужа в руках — почти теряя сознание, она успела услышать, что муж жив, в больнице… Для нее закрытие шахт означает конец тревоги и страха. Но и конец большой эпохи… Когда-то День шахтера была главным праздником города, он объединял всех. Сейчас о нем многие забыли. Но все-таки он есть — для тех, кто без справки в Википедии знает, что такое КУБ.

ЛЫСЬВА В ЗD

А. Житковский, О. Жанайдаров, Л. Голованова. «Место действия: Лысьва». Лысьвенский театр им. А. А. Савина.
Режиссеры Андрей Шляпин, Вера Попова, Михаил Тихомиров

Спектакль родился из удачного лабораторного эксперимента. Если с «КУБом» взаимодействовал один «чужак» — Огородников, то для исследования феномена Лысьвы собралась целая группа людей со стороны. Идея куратора проекта, театроведа и продюсера Ники Пархомовской, заключалась в том, что три драматурга и три режиссера вместе с труппой театра (причем в полном составе!) в течение недели собирали материал по трем направлениям: театр (эту точку интереса объяснять не надо), металлургический завод, чья труба возвышается над городом, а гудок по-прежнему будит всех по утрам, и Кын (живописный поселок на реке Чусовой). По материалам краткой, но насыщенной творческой экспедиции были созданы тексты пьес, в конце лабораторной недели показали три эскиза. Это было летом 2021 года, а в итоге весной 2022 года, после доработки, спектакль-триптих вошел в афишу и стал репертуарным. Для каждой из частей найдено особое пространство в театре, и публика перемещается от одной локации к другой в сопровождении экскурсоводов — молодых актеров Агнии Слепцовой и Романа Романькова.

Все начинается с Кына. Как бы издалека, не с суетливых городских реалий, а с природных, вечных, ведь Кын — это вода, скалы, лес. Зрители сидят на планшете сцены, стулья выставлены в круг, и игровая площадка оказывается в центре. Посередине пустоты тянется вверх канат, как связь земли с небом, человека с богом. Пространство заряжено метафорическим смыслом: круг и вертикаль задают координаты бытийные, не бытовые, но при этом этюдно разработанная динамика актерского существования зачастую вносит юмористические, ироничные краски, и на таком контрапункте строится действие.

Драматург Алексей Житковский создал текст-коллаж, который произносится «закадровым» голосом: исторические сведения о старинном поселке, описание туристических маршрутов, тексты с местных сайтов, фрагменты газетных публикаций, например репортаж с фестиваля самодеятельности «Кыновские зори». Группа экскурсантов — они же артисты Клавдия Савина, Анатолий Лепихин, Варвара Утробина, Елена Елькина, Игорь Безматерных, Константин Лылык, Эльгар Гусейнов, Ева Павлова — под предводительством гида — Вадим Пугачев бодро пересекает сцену туда-сюда в поисках достопримечательностей, а вся их речь состоит из единственного слова — как можно догадаться, это короткое, энергичное, звучное «Кын». На все лады произносится, проговаривается, выкрикивается, отзывается эхом и собачьим лаем. И, конечно, Кын поется! Из леса к отставшей от группы туристке выходит медведь, большой пермский мишка, знаковый зверь для здешних мест, украшающий собой герб Пермского края. Испуганная туристка убегает, а Анатолий Лепихин, сняв медвежью башку, грустно и проникновенно поет, аккомпанируя себе на гитаре, «Welcome to the Кын» на мотив культовой песни Eagles «Отель Калифорния».

Композиция состоит из таких сцен-ассоциаций, эпизодов-наплывов. Исторические ветра приносят одни обрывки памяти места, ветра сегодняшние — другие фрагменты. Современные люди приезжают отдыхать, мусорят пачками от чипсов, торопятся дальше, нарушают тишину… А когда-то жизнь текла медленно, и человек не спешил, не суетился, держался корней, пока не налетала война или какая-то другая буря. Режиссер Андрей Шляпин и актеры сочинили удивительную тихую сцену, наполненную внутренней силой и невербальным смыслом. Мужчины, согнув спины, понуро сидят на табуретках, курят, смотрят куда-то вдаль. А женщины бесконечно стирают в жестяных тазах, упорно, по-настоящему мнут руками белые рубахи. Актриса Елена Елькина замерла, коснувшись каната смычком. Женский голос повествует то ли легенду, то ли быль о венгре-скрипаче Иштване Мишко, что оказался на Урале после Первой мировой войны, полюбил девушку Ольгу, а потом сгинул, погиб в Гражданскую. И уже нет давно Иштвана, и возлюбленная его прожила длинную жизнь одна, а все, кажется, звучит где-то в Кыну мадьярская скрипка.

Встык с легендой о красивой любви и трагической смерти монтируется случай из сегодняшней криминальной хроники: полицейские, прибыв в Кын на отдых, поймали преступника. Так обыденное и художественное соседствуют, не споря межу собой, а, скорее, — дополняя впечатление. Слои истории можно ощутить под пленкой нынешней жизни, а канат внезапно может стать веревкой, тянущейся к языку невидимого поднебесного колокола…

В финале «Кына» артисты подробно, воодушевленно, помогая друг другу, облачаются в яркие-преяркие концертные костюмы с аляповатыми аксессуарами. Наряжаются долго, а выступают где-то за спинами зрителей — коротко, быстро возвращаются, буднично скидывают с себя цветастую оболочку. Усаживаются на надувную лодку, на которой сплавлялись по порогам быстрой реки. Замирают. Молчат…

В одной лодке. Простой и ясный символ. Кын.

…Для истории под названием «Театр» выбран дальний закоулок прекрасного здания Лысьвенской драмы, просто черное репетиционное пространство. Зрительские места расположены под углом к тесной игровой площадке, сразу даже непонятно — где тут артистам разместиться. Закуток, что-то вроде курилки, куда забегают в антракте сделать одну-две затяжки, или попить воды из кулера, или чаю хлебнуть. Ну а если есть пять минут — то и перекинуться словами с коллегой, вспомнить прошлое, рассказать традиционную театральную байку, без которой никакое закулисье не живет и не дышит. Актеры говорят то из-за спин зрителей, то из соседнего помещения, куда иногда открывается дверь, — там, вроде бы что-то интересное, кто-то распевается и репетирует, но нам почти ничего не видно, такая вот интрига (все же что-то самое сокровенное в театре от публики спрятано). А Галина Зотикова вдруг подает реплики прямо из зрительских рядов, да так органично, что кто-то, смею предположить, поначалу верит: она по-настоящему возмущена тем, что 400 рублей заплатила за «такое», «Боинг-Боинг» лучше!

Вера Попова, главный режиссер Лысьвенского театра, и драматург Олжас Жанайдаров в этом камерном пространстве создали многомерную историю. Театр и вправду «градообразующее» явление, центр притяжения. Поэтому через призму театра можно прочитать городской текст, сочетающий личные истории самих артистов, их воспоминания, наблюдения за жизнью и за горожанами и фрагменты реального паблика ВКонтакте («Подслушано — Лысьва»), где обсуждаются события, вызывающие интерес и любопытство жителей. Жанайдаров мастерски строит композицию, постоянно меняя точку обзора, ракурсы, чередуя крупные и общие планы. Сквозной линией проходит через спектакль диалог местного мужчины с коробкой в руках (Алексей Якубенко) и приезжей девушки (Антонина Алатырева), которая, впрочем, в финале окажется потомственной лысьвенкой. В их забавных диалогах возникают узнаваемые реалии города — например, гора Каланча со смотровой площадкой (с нее видно всю Лысьву) или знаменитые эмалированные кружки, сделанные на местном заводе (они в коробке как раз). Это не просто зарисовки с натуры, это выразительный портрет, на котором — кроме симпатичного местного колорита — проступают и драматичные, тревожные тона: «молодежи некуда податься, клубов нет, дворец культуры продали». Социальный климат, как и в Губахе, суров… В театре атмосфера мягче, но тоже полна драматизма.

Вера Попова нашла чудесный, обаятельный ход: актеры «обмениваются» монологами, рассказывают не свои истории, а истории партнера. Можно понять такой прием как «игру в репетицию». Например, рассказ Нины Ахтырской о дебюте на лысьвенской сцене в начале 2000-х передан молодой актрисе Ксении Драловой, а ее первые впечатления от театра, где постоянно что-то празднуют и, кроме того, все друг другу родственники, жены-мужья, дети-родители, дяди, тети, наоборот, озвучиваются Ахтырской. Получается, «чужой» документальный текст становится ролью для артиста, возникает юмор, точность наблюдения за своим коллегой и игровая ситуация.

Что касается родственных связей, то вот перед нами — династия Мироновых: старейший артист театра Александр Сергеевич Миронов и его дочь Наталья. Им есть что вспомнить про родной театр — пожар, который почти уничтожил здание в 1993 году, зрителей, всем миром помогавших его восстанавливать, бочки пива в буфете и покончившего с собой в новогоднюю ночь артиста Васю. Интересно, что подобную трагическую историю — про актера, повесившегося в ванной, когда уже накрыт праздничный стол и горит гирлянда на елке, — я слышала не только в Лысьве. Как у шахтеров есть «переходящие» анекдоты, скажем, о козе, которую в шутку спустили в забой, так и у театральных людей есть легенды и байки, что возникают здесь и там. И этому фольклору можно верить, в нем все правда и все сказка. Молодая Александра Кожевникова, очень точно «показывая» Миронова, повествует о Васе, он сам — забавно отыгрывает историю юной актрисы (видимо, Алатыревой), а у Натальи Мироновой получается классное, очень смешное и яркое, наблюдение за Алексеем Якубенко, а история его чудесного попадания «в артисты» прямиком из офиса — сюжет на первый взгляд фантастический, а на самом деле вполне правдивый. Разные пути ведут в театр, но практически все, кто пришел, там остаются уже навсегда…

Разговор о смысле профессии, о назначении искусства, о взаимоотношениях со зрителями в зале и вне зала — обо всем, что не может не волновать артистов любого театра, в большом городе или в маленьком. В малом городе, наверное, особенно важно понимать, на своем ли ты месте, правильным ли делом занят. Тем более когда рядом — завод.

…Третья часть спектакля посвящена Заводу, крупному предприятию, основанному еще в XVIII веке, а в годы Великой Отечественной войны — единственному производителю солдатских касок СШ-40. Невероятно, но эти шлемы до сих пор используются в российской армии (об этом — одна из историй, воспоминание о срочной службе Антона Нистратова). На заводе работают или раньше работали родственники многих артистов труппы. Алена Кустова рассказывает о тете, которая каждый день подавала заводской гудок, режиссер (и актер) Михаил Тихомиров — о дедушке, который работал на «холодном прокате»… Мир завода — очень знаком, но не очень близок. Конвейерное производство восхищает, с одной стороны, своей отлаженностью и четкостью, осмысленностью. С другой — пугает и отталкивает, даже не потому, что работа трудная, а условия труда — тяжелые. Творческого человека напрягает необходимость встраиваться в механизм завода на правах всего лишь винтика.

Монотонность и однообразие зацикленных действий требовали какого-то особого драматургического приема, и драматург Лидия Голованова собрала текст пьесы как партитуру: трогательные, грустные, приятные воспоминания и рассказы актеров перемежаются странными и непонятными на слух рядами слов — производственных терминов, инструкций по эксплуатации, разрозненных цифр, артикулов и т. д. Как и в губахинском «КУБе», здесь из сочетания фонем рождается музыка. Рядом с актерами установлены пюпитры с листами пьесы, а эмалированные кастрюли, тазики, миски, которые выпускает Лысьвенский завод, — превращаются в музыкальные инструменты, можно отбивать напряженный, жесткий ритм. Концерт для металлических кружек и крышек с оркестром…

Документальный спектакль имеет успех, если материал, перемещенный из жизни на сцену, приобретает силу художественного образа — воздействует, трогает, увлекает. Док делает обычный факт, рядовое городское явление, «скучный» производственный процесс — заслуживающим внимания зрителей. То, что в силу своей обыкновенности стало привычным и из-за этого «невидимым», выводится на яркий театральный свет и обретает видимость. Так происходит встреча города и горожан на территории искусства.

Июнь 2022 г.