Понятию (и термину) «страх» по природе негативных эмоциональных состояний близки такие термины, как тревога, паника, испуг, ужас, фобия. Каждый из них обозначает особый вид страха. Например, испуг — кратковременный страх, вызванный внезапным сильным раздражителем; рефлекторная реакция на возможную опасность. Тревога — длительный, как правило слабо выраженный страх.

Люди любых цивилизаций во все времена переживали все виды страха, при этом верили, что страх могут испытывать не только живые существа (человек, животные, птицы), но и представители «иного» мира — духи природы, покойники, черти, а также растения, природные стихии (вода, земля, тучи и облака). Соответственно, это приводило к вере в то, что страхом можно если не управлять, то использовать его в своих целях.

Традиционная культура, в том числе и восточнославянская, предоставляет массу примеров такого рода.

Остановлюсь лишь на одном, широко и разнообразно применяемом действии — пугании, т. е. внушении страха, боязни. Оно использовалось в народной медицине, в календарных и семейных обрядах, в народной педагогике, охранительной магии, служило основой многочисленных суеверных рассказов, быличек, встречается в других фольклорных жанрах.

Этимологи возводят глагол «пугать» к форме «пудить» со значением гнать, натягивать, расставлять западни, ловушки, отмечают и возможную связь со словом «путы» (кандалы). Интересно, что изначально словом «страх» обозначалось состояние оцепенения, окоченения (в лат. strages, среди других значений, есть «опустошение, поражение, повержение на землю»).

По народным представлениям, пугание, устрашение — одно из основных вредоносных действий нечистой силы, направленной на человека. Действие мифологического персонажа зачастую носит обезличенный характер и не связывается с конкретным персонажем: что-то пугает, чудится, кажется, видится, мерещится, отчего-то зазвенело в ушах, потемнело в глазах. Однако значительная часть подобных представлений связывается как раз таки с конкретными представителями иного, нечеловеческого мира, по-разному соприкасающегося с «этим светом».

Практически все мифологические существа, уже в силу их «иномирности», способны вызывать страх. Пугание как целенаправленное действие приписывается черту, ведьме, русалке, кикиморе, водяному, лешему, полуночнице, духам, охраняющим клад, и т. д. Народная фантазия наделяет каждого такого персонажа определенным набором «устрашений».

Так, домовой чаще всего пугает стуком в доме, шумом, глухим голосом. Поскольку он — хозяин и покровитель дома, его пугание одновременно и предсказание, предупреждение: предвещая добро, он смеется, дотрагивается до домочадцев теплой мохнатой лапой; предвещая опасность, печальные события — стонет, воет, хлопает дверьми.

Ведьма пугает прохожего, появляясь под его ногами в виде катящейся бочки, колеса, клубка, копны сена, свиньи, перебегает дорогу черной кошкой и т. п.

Полуночница насылает бессонницу.

Недовольный чем-то банник бросает в моющегося одежду, мочалку, камни из каменки, может внезапно плеснуть горячей водой из котла.

Леший любит пошутить над идущим по лесу человеком, и его шутки обычно сильно пугают: то налетает ветром-вихорем, то хохочет, свистит, то хлещет ветками, так что человек сбивается с дороги, начинает «блудить» и оказывается в опасном или незнакомом месте. Кикимора, обитающая в доме (в подполье), пугает уже одним своим видом — является одетой в рвань, лохмотья, с распущенными волосами и бабьим повойником на голове.

Пугания со стороны мифологических персонажей иногда объяснялись тем, что лешему, водяному, овиннику и им подобным вдруг почему-то становилось скучно, захотелось с кем-то поиграть, «пошутковать», и они прицеплялись к первому попавшему им на глаза человеку. Но чаще недобрые шутки, пугания и даже угрозы представителей низшей демонологии, по убеждению крестьян, провоцировались самими людьми — неправильным поведением, нарушением запретов. Надо понимать, что основой подобных мотивировок было традиционное мировоззрение «с характерным для него представлением о взаимосвязи человеческого и природного, с идеей обмена между этими сферами, наличии высших сил, с которыми человек связан отношениями ритуального договора», как пишет А. К. Байбурин. Носитель традиционной культуры находился в диалоге с окружающим миром, полагая, что каждая сторона обязана для сохранения равновесия, благополучия соблюдать условия негласного договора. Леший — хозяин леса, это его территория, и человек должен с этим считаться, например, нельзя просто так ломать деревца или ветки, разрушать птичьи гнезда, ругаться, свистеть, а зашедшему в лесную избушку необходимо спросить у лешего разрешения ночевать в ней.

Домовой пугает человека, позволившего себе громко смеяться в полночь; русалка хватает за ноги и тянет на дно того, кто вздумал купаться в полдень. Здесь стоит напомнить, что в рамках традиционной культуры преобладало мифологическое осмысление времени, согласно которому определенные части суток, дни, периоды воспринимались априори как благоприятные или плохие, опасные, «грозные». В первую очередь это касалось системы праздников и постов. К числу опасных относили переходные, переломные, «стыковые» периоды и дни — время зимнего и летнего солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия (Святки, Купальская ночь и т. п.), время начала и окончания сельскохозяйственных работ; значительное число ограничений связывалось с днями недели (особенно с пятницей).

В такие периоды наиболее строго соблюдались разного рода ограничения и запреты, и пугание часто применялось в качестве мотивировки запретов на работу, на то или иное поведение. Тех, кто оставлял на виду перед праздником недопряденную куделю или не убирал на ночь, перекрестив, прялку и веретена, пугали тем, что придет ночью и будет прясть на этой прялке домовой, кикимора, домовиха. В той же роли выступали святые покровители женских ремесел — Параскева Пятница и Варвара. В дни их поминовения нельзя было заниматься никаким женским трудом. В первую очередь это касалось прядения и ткачества. Пытавшимся нарушить запрет являлась (для острастки) простоволосая, худющая, гневная святая, один вид которой настолько пугал женщин, что они уже никогда больше не осмеливались браться за рукоделье в эти дни. Существовали и страшные рассказы о наказании прях и ткачих, игнорировавшихзапрет.

Люди, естественно, не только испытывали испуг от действий видимых и невидимых сил, но и сами пытались противостоять всякому злу, болезням, тому, что угрожало скоту, могло погубить урожай. Для этих целей прибегали и к пуганию. Именно оно лежало в основе целого ряда ритуальных актов изгнания, удаления за пределы «своего пространства» вредоносных сил (нечисти, душ умерших, смерти, болезни, животных-вредителей и пр.). К наиболее распространенным способам изгнания и отпугивания относятся: громкие режущие слух звуки и шум, символическое битье, выметание, выбрасывание, вынесение чего-либо за пределы дома и села, игровые формы «погони» и «преследования», жжение костров, исполнение текстов с мотивами пугания, отгона, угрозы.

Так, размахивание острыми предметами — ножами, вилами, косами, серпами — должно было напугать и отогнать грозовые тучи в преддверии жатвы; выкрики типа «Уходите, змеи, ящерицы!», «Мухи, блохи, подите вон!» помогали избавиться от вредных насекомых и земноводных. Если снег держался дольше обычного, архангельские дети пугали и выгоняли зиму, бегая по улицам села и устраивая невообразимый шум и звон.

Близким целям служило и пугало — артефакт, предназначенный устрашить, изгнать диких птиц с полей и огородов, отогнать их от домашней птицы во дворе. Чаще всего пугало имело вид антропоморфной фигуры: на соломенное чучело или на крестовину натягивали старую одежду, наверх — старую драную шапку. Пугало, «украшенное» лентами, тряпками, которые от ветра развевались, колыхались, превращалось в своеобразную динамическую конструкцию — «полохало». Некоторые хозяева втыкали в землю палку с черепом волка, коня или с горшком. Укрепляя на палке старое помело, приговаривали: «Ястреб, ястреб, не ешь наших куриц и цыплят, ешь помело, чтоб тебя разорвало!»

Понятно, что свойством отпугивать опасность (значит — пугать носителей зла) наделялись христианские символы и священные предметы, освященные травы, освященная верба.

Не останавливаюсь на календарных и семейных обрядах, где ритуальному пуганию отводилось заметное место. Это отдельная тема, которая не укладывается в рамки небольшой статьи.

Обращу внимание на менее известные вещи. В народе широко распространены были легенды о происхождении некоторых животных и птиц из людей, пытавшихся напугать Христа, Богородицу, святых. В середине XIX века А. Н. Афанасьев опубликовал легенды, имевшие хождение среди русского и украинского населения, в том числе и повествующие о происхождении медведей: «Медведь, говорят поселяне, был прежде человеком; он и теперь пьет водку, ест хлеб, ходит на задних лапах, пляшет и не имеет хвоста». «Когда-то в старину странствовали по земле св. Петр и св. Павел. Случилось им проходить через деревню около моста. Злая жена и муж согласились испугать святых спутников, надели на себя вывороченные шубы, притаились в укромном месте, и только апостолы стали сходить с мoста — они выскочили им навстречу и заревели по-медвежьи. Тогда св. Петр и св. Павел сказали: „Щоб же вы ривили отныни и до вика!“ С той самой поры и стали они медведями». Вот другая подобная легенда: «Мужик с женой вздумали испугать Спасителя, стали под греблею (мостом) и принялись кричать: мужик заревел медведем, а баба закуковала кукушкою. Господь проклял их, и с того времени они навсегда превратились в медведя и кукушку».

В народной медицине пугание — один из способов лечения некоторых болезней (лихорадка, горячка, икота). Испугать больного — громко крикнуть, резко сдернуть одеяло, столкнуть в воду или облить водой, ударить ветками и пр. — значило испугать болезнь и тем самым вынудить ее покинуть больного. Основанием служило древнейшее представление о болезни как о живом существе, которое могло проникнуть незамеченным в человека во время сна, еды, иной раз — обернувшись каким-либо животным, насекомым, лягушкой, змеей. Накликать недуг, сглазить могли и демоны болезни, принявшие человеческий облик. Отголоски такого верования находим, к примеру, в заговорах против лихорадок — дочерей Ирода, наделенных собственными именами. Заговоры, произносимые во время лечения, тоже нередко строились на угрозах и оскорблениях в адрес мифологических персонажей, наславших хворобу — последняя должна была испугаться и исчезнуть.

Чуть подробнее — о пугании в народной педагогике. Это издавна принятый способ воспитания детей и регламентации повседневного поведения. Ребенка надо было не только убаюкивать, развлекать, учить чему-то, но и стращать, чтобы он не шалил, не капризничал, соблюдал пост, вовремя ложился спать, не заходил в опасные места, особенно в определенные периоды времени (в поле во время цветения и созревания хлебов; после вечернего благовеста), ночью к реке, к оврагу, колодцу; не свистел в доме и т. п.

«Может быть, современная педагогика не одобряет обычай пугать детей различными непонятными образами, но к эмоциональному воздействию на ребят на Руси — да и не только на Руси — прибегали с давних пор», — пишет О. А. Черепанова. Она обращается к забытому старому русскому слову «полохать» — пугать, страшить (сейчас в литературном языке сохраняются однокоренные слова всполошиться, переполох, а в диалектах «полошитися» — бояться, «полошник» — набат).

«Полохать» встречается еще в «Слове о погибели Русской земли» (XIII век), где автор вспоминает те времена, когда враги русичей «полошаху» (т. е. пугали) детей своих именами русских князей. А при ордынском иге наших детей пугали, например, татарским ханом Мамаем. Да и часто встречающийся в русских колыбельных Бабай пришел из тюркских языков, где он означает старик, дедушка. У нас слово обрело абстрактно-мифологическое содержание и стало означать фантастическое существо, пугало, которым стращают детей.

Надо напомнить, что народная педагогика строго запрещала пугать или неожиданно ударять ребенка, если он был один, это могло привести к серьезной психической травме.

Однако уже в младенческом возрасте ребенок получал определенную дозу пугания, страха. Няньки, мамы умело пользовались таким приемом. Например, мать говорила малышу: «Не ходи туда, там темно, там Бабай живет, схватит тебя», «Не смей этого делать, домового разозлишь» и пр. Малышу, который расшалился и никак не хотел спать, нянька, бабушка или мать пела не о добром Сне или Дрёме, а призывала строгого Угомона, серого Волчка и совсем страшных Буку, Бабая. Иной раз получалась не просто колыбельная, а целая драматическая сценка.

Мать говорит сынишке: «Закрывай глазки, а то Буку позову».

Я на липовой ноге,
На березовой клюке.
Слышишь, Бука идет. Закрывай глаза!
И земля-то спит,<
И вода-то спит.
Только Ваня не спит.
А Букарка идет,
Ваню заберет.
Спи, а то Бука за тобой придет.
Не дадим тебе Вани. Иди, Бука, прочь!
Ваня уже спит.

В тексте содержалось требование к ребенку немедленно успокоиться, закрыть глаза, потому что только неспящим грозит опасность. Так и происходило: ребенок сжимал руку матери или няньки, закрывал глаза. Мать имитировала поступь Буки, а то и хриплый ее голос, даже собственный испуг. Справедливо возникает вопрос: не травмировал ли страшный сюжет психику ребенка? На самом деле ребенок не только успокаивался, но и в щадящих условиях проходил тренировку на страх. К тому же в подобных колыбельных часть психической нагрузки снимается за счет того, что рядом близкий человек, который тоже испытывает испуг, но который не даст в обиду. Ситуация замечательная: страшно от произнесенных слов, но и не страшно, потому что рядом родной взрослый, ты — в уютной постельке, в знакомых стенах с закрытой дверью.

Еще одно наблюдение. В известной колыбельной:

Баю-баюшки, баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И утащит во лесок,
Во лесок, во лесок,
Под ракитовый кусток… —

используются слова с уменьшительными суффиксами (не волк, а волчок, не куст, а кусток, лесок). Сюжет пугает, а поэтическая форма смягчает испуг.

Для детей постарше были свои образы. Мальчику, возвратившемуся почти ночью, говорили-поучали: «Смотри, как-нибудь лесового встретишь! Он ростом с березу. Глазища огромные и мутные, вместо рук — корявые сучья». Или: «Вечером нельзя купаться — русалка затянет».

Ну а уже подростки получали свою порцию страха. Часто это имело место в ночном, где взрослые иной раз намеренно рассказывали страшные истории, «случаи» встреч с нечистыми обитателями леса, водоемов, заброшенного дома и т. п. Невольно вспоминается ситуация «Бежина луга» и стихотворение И. З. Сурикова «В ночном», где есть такие строки:

Вот с метлой несется ведьма
На ночные пляски;
Вот над лесом мчится леший
С головой косматой;
А по небу, сыпля искры,
Змей летит крылатый.

Для детей вахта в ночном была особым испытанием на взрослость. В промежутках или после страшных рассказов подростка посылали выйти за пределы освещенного костром круга — в лес, к реке — проверить, все ли в порядке с конями. Если не испугался, дошел до нужного места и спокойно вернулся назад — значит, стал настоящим мужичком, уже не мальчишка, а юноша.

В качестве устрашителей до недавнего времени использовались не только распространенные мифологические страшилища — Бука, баба Мара, Русалка, Полудница, Злыдни и им подобные, — но и социально или этнически маркированные образы: дед с мешком, цыган, солдат (милиционер), нищий.

Что касается современности, то особого разговора требуют популярнейшие «страшилки» из разряда черного юмора. Но об этом — как-нибудь в другой раз.

Май 2022 г.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
И ТА, КОТОРАЯ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛЕЗНА:
Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под ред. Н. И. Толстого. В 5 т. М., 1995–2014.
Русские народные легенды, собранные А. Н. Афанасьевым. М., 1859.
Байбурин А. К. Календарь и трудовая деятельность человека. Л., 1989.
Черепанова О. А. Кем «полохали» детей на Руси // Живая старина. 1994. № 1. С. 23–25.
Власова М. Н. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 1998.
Осорина М. В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб., 2000.
Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1994.
Русский школьный фольклор: От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А. Ф. Белоусов. М., 1998.
Чередникова М. П. Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии. Ульяновск, 1995.
Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993.