Под руководством Надежды Александровны Таршис мы узнавали другой театр. Театр окраин (имею в виду не географические окраины, а окраины направлений и трендов). Театр нелюбимцев и маргиналов. Театр камерных форм и больших смыслов. Как сама Надежда Александровна сформулировала в одном из своих текстов — театр высказывания «против течения».

Н. Таршис, А. Пасуев. Фото А. Исаева

Таршис для меня рифмовалась и рифмуется с Хармсом. Почему? Едва ли смогу объяснить внятно. «С» на конце фамилии. Особенное чувство юмора. Краткость и емкость высказывания. Тексты как конструкции непрямых смыслов. Нелинейность высказывания. Круги, сходящиеся в точку. Сад камней. Расфокус. Все это как приемы и приметы ее критического, искусствоведческого письма, ее стиля.

Обдумывая текст о Надежде Александровне Таршис, я, конечно, сперва порылась в закутках памяти, припоминая ее семинары, манеру учить, настраивать наше критическое зрение, обсуждения спектаклей и работ, совместные походы в театр, визиты к ней, поездки за город, позднейшие, уже не ученические встречи. Потом перечитала некоторые ее нынешние статьи, вступительное слово к книжке Громова, куски из «Музыки драматического спектакля»… Делала заметки на полях. И по ходу работы сформулировала принципы ее анализа, подходы к осмыслению спектакля, конечно, как я их помню по семинару, как восприняла от Таршис-учителя, как прочла, нашла и открыла вновь для себя в ее статьях.

I

Перебираем камушки на берегу. Рассматриваем. Приближаем и отдаляем. Откладываем в сторону.

Смотрим на линию горизонта. Вслушиваемся в звук прибоя, в ветер, в шум волн. Или, допустим, это не море, а река. Тогда вглядываемся в течение. И слушаем, слушаем.

Этот метод учит приметливости и непредвзятости. Принимаясь за статью, исследователь не подверстывает предмет описания под свое настроение, сиюминутное и изменчивое отношение к предмету, под свои ассоциации и эмоции, возникшие в связи с предметом, а именно что вглядывается, достаточно бережно и непредсказуемо для себя и будущего читателя изучая особенности, анализируя уникальные характеристики предмета, следуя за его самобытностью или банальностью. Читателю такой подход дарит возможность повозиться с текстом, с ключами к нему, возможность открытий.

II

Спектакль — гриб. Именно. Каждый — особенный.

Каждый нужно сперва найти, разглядеть и, может быть, даже не срезать вот прямо сейчас, здесь, а дать подрасти. И, что важно, сам критик, исследователь в такой модели — грибник. И это снижает пафос, прибавляет драйва и самоиронии.

III

Театр как часть большой культуры. Фундаментальная установка, которую Таршис унаследовала от Громова. С этим осознанием написаны работы Громова, оно сквозит в его монологах, зафиксированных Надеждой Александровной. Буквально эта мысль встречается во многих и многих статьях самой Таршис. По существу этот тезис ключевой в ее исследовательском арсенале.

Конкретное событие театральной жизни вписывается в мощный общекультурный контекст или, точнее, рассматривается исследователем в связи с этим контекстом. Такое отношение учит ясности и даже аскетизму письма. Размышления исследователя о конкретном явлении — спектакле — проходят сквозь сито понятий иного порядка. Так, в общем, и создается этот метафорический сад камней по каждому случаю.

Конкретный спектакль здесь — часть пейзажа, совсем не обязательно легко считываемого, гармонического, стройного. То есть совсем не обязательно — часть какого-то целого, а скорее просто — часть. Изъятый из некоей последовательности смыслов, спектакль теряет свое уникальное звучание, но и последовательность перестает быть таковой. Другие элементы композиции так же лишаются внятности, проявленности. Это не совсем то, что драгоценный камень в ожерелье, он выпал, потерян, и целое, ожерелье, уже не совершенно. Однако мы видим целое и можем описать его. Тут связи не линейные, не причинно-следственное подчинение. Тут равенство частей, которое трудно воспроизвести и предположить, изъяв одну из его составляющих. В нашем случае — театр или, если брать детальнее, — спектакль.

Такой подход тренирует ум. Или, как сказала бы Надежда Александровна, формирует мускулатуру мысли, придает исследованию атлетизм, обеспечивает крупный рисунок текста.

IV

Свердловск духа. Город, подаривший советской и постсоветской культуре много парадоксальных мыслителей, как мне кажется, определил и исследовательскую оптику Таршис, ее манеру писать, формулировать и шире — понимать про театр, читать театр и читать спектакль. У свердловской культуры есть свои певцы и исследователи. Меня же притягивает эта особость взгляда, непонятно куда устремленного, очевидно только, что за видимые тобою границы картины. Вступая в диалог с таким мыслителем или его текстом, а чтение — всегда диалог, впрочем, как и осознанное смотрение, читатель и/или собеседник, а иногда и слушатель чувствует себя. (Долго не могла закончить это предложение, пока не поняла, что именно так и верно.)

Оксана ТОКРАНОВА
Февраль 2015 г.