Яна Сексте — актриса Театра под руководством Олега Табакова, о которой «ПТЖ» писал не раз, но речь в нашем разговоре пойдет не о ней…

А о клоуне Янке, докторе-клоуне Янке, которая вот уже пять лет является волонтером и одним из основателей благотворительной организации «Доктор-клоун», занимающейся психологической реабилитацией детей, находящихся на длительном лечении в больницах.

Движение больничных клоунов в России только набирает обороты и выходит на профессиональный уровень. Недавно стали появляться волонтерскими силами созданные школы больничной клоунады, где профессиональные клоуны, психологи и медики учат новых клоунов в белых халатах.

Оксана Кушляева Яна, как формируется ваша команда? Откуда приходит доктор-клоун?

Яна Сексте Когда наша организация только появилась, честно скажу, брали всех, потому что больничная клоунада — это волонтерский проект. Хочешь помогать — помогай. Но за пять лет мы пришли к выводу, что должны отвечать за тот продукт, который выпускаем. Ведь когда ребенок приходит в цирк и ему не нравится клоун, он может взять папу за руку и уйти, а когда мы приходим в палату к ребенку, который чаще всего даже встать не может, мы вторгаемся в его мир, нарушаем границы его территории, а значит, должны гарантировать очень высокое качество того, что делаем. Поэтому сейчас у нас есть школа докторов-клоунов, в которую идет сложный, долгий отбор, а потом такое же сложное обучение. Ученики проходят актерский тренинг, занимаются с больничными психологами. И часто если даже человек нам подходит с актерской стороны, он может не подходить психологически. Потому отсев идет и в процессе обучения. Последний отбор происходит на собеседовании по мотивации. И как бы это цинично ни звучало, мотивация «я хочу спасти мир» — самая хрупкая и ненадежная, нам нужна другая.

Кушляева Вот, наверное, главный для меня вопрос: какая нужна мотивация, чтобы заниматься больничной клоунадой? Какая бывает мотивация?

Сексте Сама я пришла в благотворительность случайно. Один режиссер кукольного театра сказал: «Я попал в театр кукол случайно. Меня обманули». Вот и я так же. Восемь лет назад, уже будучи волонтером, на семинаре психологов я услышала страшно оскорбившую меня фразу: «Благотворительностью чаще всего люди занимаются для самих себя». Сейчас я уже понимаю, что это правда. Единственная непроходящая мотивация: делать это для себя. Мы знаем, что можем помочь, и, когда ты кому-то помогаешь, для твоей самооценки это очень важно. «Я помог!» У меня могут быть проблемы в театре, могут быть неудачные роли и спектакли. А в больницу я прихожу и вижу (в театре ведь я не вижу зрителя) эффект своей работы. Лежит ребенок после страшной химии, ни с кем не разговаривает, даже с мамой не говорит уже четвертый день, на медсестер и медбратьев бросается — одна сплошная агрессия. А ты заходишь к нему в палату клоуном, уходишь через полчаса — он хохочет. Или ребенку надо есть, а он не хочет, потому что ему от всего плохо. Клоуну говорят: «Сделайте так, чтобы он начал есть». И ты с ним начинаешь игру, например поедание на скорость: «Ты не будешь котлету, а я буду», — и давай ее быстро-быстро есть. Ребенок тут же включается: «Мам, дай мне котлету!» Можно, конечно, себя обманывать и говорить: «Я меняю мир к лучшему», — но в первую очередь ты работаешь на свою самооценку. Именно такая мотивация действует: ты полезен, ты нужен. И в этом нет ничего страшного.

Я так судорожно говорю, потому что мы с десяти утра в школе клоунов…

Кушляева Как вся эта история с клоунами начиналась? Был, наверное, какой-то сценарий, по которому вы работали, что вообще было вначале?

Сексте Вначале не было никакого сценария, вообще ничего не было. Мы с моим бывшим мужем Максимом Матвеевым, который тоже сейчас учредитель «Доктор-клоун», были волонтерами фонда «Подари жизнь», причем такими волонтерами, которые анализы передают, лекарства привозят и так далее. И вдруг в полпервого ночи звонит один из координаторов фонда и говорит, что в хирургии НИИ имени Бурденко лежит девочка, ей поставили трахеостому в горло, она не может говорить, и у нее на этой почве страшный стресс: не ест, не обращает внимания ни на кого. Нужно, чтобы к ней пришли клоуны. Я попыталась сказать, что клоуном никогда не была, но моя собеседница уже повесила трубку. И мы с Максимом поехали в магазин, купили какие-то чудовищные костюмы типичных клоунов, которых ненавидят и боятся все дети. Когда мы пришли, эта девочка, ее звали Инна, никак не хотела с нами общаться, но мы не прекращали свои попытки. Все представление длилось два часа, и как к концу этих двух часов мы не поседели, я не знаю. Это был такой страшный стресс, но в финале девочка Инна шла в клоунском колпачке с красным носом за нами по коридору и беззвучно хохотала. Тогда я поняла, что это работает.

Кушляева Что же вы такое сделали?

Сексте Господи, чтоб я помнила! Мы их посвящали в клоуны, в рыцари клоунские, потом какой-то мальчик, весь перебинтованный, принес черного игрушечного кота, который был его единственным другом, чтобы мы и его посвятили в клоуны.

Сейчас арсенал, конечно, гораздо больше. Есть уже наработки, фокусы, моделирование из шариков, мыльные пузыри, то, что детей, хотя я до сих пор не могу понять почему, очень радует. Но часто мы работаем в сложных отделениях, куда нельзя приносить воздушные шары, мыльные пузыри.

Кушляева А все-таки есть ли какие-то передаваемые сценарии для новичков? Приходят к вам не профессионалы, не актеры, их же нужно как-то оснастить, защитить?

Сексте Импровизация. И мы даем им базу фокусов. А потом, когда клоун становится уже опытным, он понимает, что все эти шарики, пузыри ему не нужны. Я хожу сейчас в отделение и не беру ничего. Но мне и нельзя брать почти ничего, потому что я работаю в отделении онкогематологии.

Сейчас у нас работают в школе клоунов педагоги, выходцы из Лицедеев, Лена Садкова, например. Мы вместе идем к пониманию того, что доктор-клоун — это не аниматор, который может развлечь: надуть мыльные пузыри или собачку из шарика сделать, показать карточный фокус. Больничный клоун — это что-то совсем другое. Потому что аниматорство предполагает, что ребенок заинтересован, а мы работаем с детьми, у которых иногда нет сил заинтересоваться. Последние года два мы пытаемся свернуть на рельсы клоунады как мышления, как философии, в сторону Полунина. Когда клоун — это характер, это персонаж, существующий в своем особом мире. И мы видим, что дети откликаются на такой подход гораздо больше.

Кушляева Клоун приходит к одному ребенку или к группе?

Сексте Есть разные варианты. Это зависит от отделения. Есть отделения, где мы собираем детей в холлах. Есть другие, в которых очень важна стерильность, и мы навещаем их по палатам, по одному. И поэтому у клоуна бывают совершенно разные задачи, разные зрители. В холлах бывают дети с родителями, а вообще в детских больницах лежат дети от нуля до восемнадцати лет. Мы работаем и в таких ситуациях, когда ребенок находится за стеклом в стерильной зоне, потому что ему только сделали пересадку костного мозга и он абсолютно уязвим. Там уже нужен другой подход, игрушки например, вот почему мы сейчас учимся еще и у театров кукол, пантомимы. Но есть вещи, которым нельзя научить. Как нельзя понять, почему иногда получается, а иногда нет — не пошло, не увлек.

Кушляева То есть даже когда задним числом анализируешь, не понимаешь?

Сексте Иногда понятно. Иногда зашел ребенок агрессивно настроенным (и к этому мы тоже пытаемся новых ребят приготовить), потому что он, например, на гормонах или в депрессии, особенно если речь идет о детях постарше. У них была одна жизнь — друзья, семья, школа. Вдруг резко все меняется за неделю: другой город, врачи, медсестры, мама с красными заплаканными глазами, и постоянно плохо, не просто плохо, а очень-очень плохо. И они в этих палатах, больницах по пять-шесть лет. И вот он лежит в этой больнице, ему плохо, страшно, и вдруг входит не просто клоун, а доктор-клоун. Потому что это важно, что он доктор.

Кушляева Что меняется от того, что клоун становится «доктором»?

Сексте В больницу ведь приезжают просто актеры. Зачастую это очень известные люди. Но для ребенка, который проходит длительное лечение, это совсем не так приятно, как кажется. Они понимают: «Вы там живете своей классной, здоровой, известной жизнью, вы приехали, вы так хотите нам помочь, вы такие хорошие, но вы пойдете домой, а мы останемся здесь…». Они начинают ценить только регулярное волонтерство. Когда ты придешь не один раз — сфотографироваться, уйти и забыть про них навсегда, а будешь приходить каждую неделю в течение года, тогда тебя примут.

Еще нам очень важно изменить отношение детей к тому, что связано с больницей, с белым халатом, с врачом, вообще с медперсоналом. Ведь доктор-клоун абсолютная часть больницы — он врач, он живет здесь. Он здесь работает. Только он не белый, а разноцветный и зовут его доктор Флинт или доктор Ириска. Настоящий доктор будет тебя стетоскопом прослушивать, а наш доктор тоже будет тебя прослушивать, только вантузом. Что еще очень важно, на докторе-клоуне можно выместить все, что у тебя накопилось на настоящих врачей.

Кушляева Как доктор-клоун реагирует на проявления агрессии?

Сексте Иногда можно попробовать аккумулировать ее. Перенаправить в другое русло. Например, не так давно Максим Матвеев и Иван Тутунов, доктор Макс и доктор Флинт, заглянули к мальчику и спросили: «Мы можем к тебе зайти?» Он сказал: «Нет!» Они: «Что, вообще не можем?» И он стал кричать: «Нет! Уходите! Не надо! Уходите!» И они нашлись, стали спрашивать: «Что, и туда нельзя подойти, к окну?» — «Нет, уходите!» — «Что, и на стуле посидеть нельзя?» — «Нет, нельзя, уходите!» А они продолжают торговаться: «Ну хорошо, а вон туда, под кровать тоже не можем залезть?» И мальчик продолжает кричать, но уже сам начинает «колоться», не получается быть таким серьезным и злым. А когда они указали на вентиляционное отверстие, он сказал: «Хорошо, туда можно», — и ожидал всего чего угодно, но только не того, что они туда полезут. А они начали друг на друга лезть, падать, снова лезть. В результате ребенок ухахатывается на своей кровати и просит клоунов прийти еще. Вот агрессия. Но бывают ситуации, когда справиться невозможно. У меня был случай. Это была даже не агрессия, просто ребенок заигрался, я подбежала к нему, и он мне как даст прямым ударом в лицо. Это, я вам скажу, обыграть было сложно, потому что я даже не сразу поняла, где нахожусь. Больно, обидно, незаслуженно. А все потому, что он тебя вообще не принимает за взрослого человека, ты для него — клоун.

Кушляева Если ребенок не воспринимает тебя как взрослого человека, как управлять ситуацией?

Сексте Иногда бывают моменты (и мы наших новеньких этому тоже учим), когда нужно присесть к ребенку, снять нос на веревочке, чтобы он видел, что ты не дурак, а взрослый человек, и тихонечко вежливо ему сказать: «Не делай так больше». И надеть нос обратно. Есть одна ловушка, в которую попадают волонтеры и все, кто первый раз приходит к детям в больницу. Их же так жалко, детей, а дети начинают этим мастерски манипулировать. Когда есть чувство вины за то, что ты здоровый, на этом чувстве грех не сыграть. Но на самом деле дети очень ценят, когда ты не сюсюкаешь с ними, не прогибаешься. Они ценят, когда ты с ними на равных, а клоун с ребенком на равных. Он, кстати, может поругаться с ребенком, может обидеться и уйти. Ребенок, который орал на всех, вдруг обидел клоуна, а тот сказал: «Так не пойдет, старичок», — и ушел. И ребенок вдруг подумал: «А правда, не могу же я на всех орать только потому, что плохо себя чувствую». Когда один мальчик, с которым мы очень дружили, вел себя плохо, я ему сказала: «Что это ты себе позволяешь?» А он мне: «А потому что у меня рак!» Я ему говорю: «Зашибись, и что? У тебя рак, а у меня краб!» Он начал смеяться, потому что не ожидал моего ответа, ведь это такая деликатная тема, такая страшная болезнь, ее же все боятся в его присутствии назвать, а ему тринадцать лет, и он очень многое понимает. «И вообще, — говорю я ему, — ты — пацан, а я — девушка. И знаешь что, у меня вообще голова болит с утра, и вообще мне надоело». Я улеглась на соседней кровати, говорю: «Теперь давай развлекай меня ты».

Когда мы говорим о детской больнице и о серьезных диагнозах, всегда возникает стереотип восприятия: «Боже, как это ужасно, за что это бедным детям? Господи, как они страдают-мучаются». Стереотип восприятия — стереотип поведения. Клоун — это другая энергия. Достаточно в больнице людей, которые их жалеют и любят. Клоун не для этого. Клоун — ребенок по своему восприятию. Ребенок не думает про жизнь и смерть, когда он видит больного, он не думает: «Он, наверное, умирает». Клоун не может жалеть ребенка, он может подойти, хлопнуть его по плечу и сказать: «Ты че?» Единственное, что он помнит: «Ага, гематология, мало тромбоцитов», — и не хлопает, а лишь изображает хлопок.

Новые ребята часто задают вопрос: «Дети же все-таки умирают?» Да, дети умирают, но мы приходим не для того, чтобы потом плакать, рыдать, себя жалеть. Ведь слезы — это жалость к себе. Я плачу, ах, как мне жалко этого ребенка. А ребенку не нужны твои слезы и твоя жалость. У нас были ситуации, когда клоун приходит в отделение, только что «ушел» ребенок, его мама прощается с другими мамами, которые в отделении остаются, и это третий за неделю ребенок, который ушел. Атмосфера чудовищная, стоит звенящее напряжение. И приходит клоун для того, чтобы эту атмосферу разнести вдребезги, чтобы быть бестактным, чтобы войти, увидеть каталку у двери, сесть на нее и начать заводить мотор: «Бррррр».

Кушляева Как родители реагируют на клоунов?

Сексте В большинстве своем очень хорошо.

Кушляева А когда вы начинали?

Сексте Когда мы начинали, пять лет назад, и врачи-то к нам относились скептически. Но сейчас в больницах, где мы работаем очень давно, врачи и родители уже хорошо нас знают и часто просят помощи. Бывают случаи, что предстоит какая-то серьезная медицинская манипуляция, а ребенок настолько ослаблен, что ему нельзя делать общий наркоз: не выдержит сердечко. И единственное, что врачи могут сделать, — это местная анестезия, а она, скотина такая, не уберет весь болевой синдром. Тогда тоже зовут клоунов. Вот, например, мальчик Сережа, на вид ему семь или шесть лет, лежит в отделении трансплантации костного мозга, худенький — кожа да кости, медбрат говорит мне: «Нужно взять кровь из вены». А у Сережи такое количество раз ее уже брали, что венки на малюсенькой ручке ушли, колоть, чтобы в эту венку попасть, приходится долго. И есть только маленькое окошечко, которое связывает нас с Сержей (зайти нельзя, все стерильно), я всовываю туда свой нос и начинаю его на себя отвлекать. Вот медбрат не попадает иглой, снова пытается найти вену. Ребенок плачет, кричит и вдруг отвлекся на фокус, снова вспомнил про руку, раз — ты опять что-то показываешь, он опять забыл про боль.

Кушляева Что вы ему такое показываете, что он отвлекается?

Сексте Поверьте мне, дети отвлекаются на любую игру. У Володина в «Старшей сестре» есть гениальный текст: «Была на выставке детского рисунка, как же этому научиться?!» А я все время думаю, как же это вспомнить, где актер это забывает, все взрослые забывают. Ребенок берет тапок и два часа играет с ним как с машинкой, абсолютно веря, что это машинка. Ребенок садится верхом на стул и два часа играет, что это лошадь, а он американский шериф и ловит гангстера, а если клоун в это время отстреливается мыльными пузырями, то ему вообще больше ничего не надо. Это вот та самая вера в предлагаемые обстоятельства. Есть она у детей и все. И если ты начинаешь мыслить как ребенок, то можешь хоть с салфеткой начать играть. Вот вы спрашивали про сценарий, а в идеале так: клоун заходит в палату, считывает атмосферу, видит ребенка, вещи, игрушки вокруг и начинает игру. Оживать могут трубки капельницы, подушки, одеяла, подвернувшиеся под руку коробки могут превратить клоуна в робота.

Кушляева Бывает, что совсем не получается игра?

Сексте Конечно, бывает. Поэтому у нас всегда клоуны работают по парам. Не могут сегодня завязать контакт с ребенком, тогда начинают играть друг с другом и, бывает, через это берут на себя внимание.

Кушляева А хороший актер равно хороший клоун?

Сексте Нет, абсолютно разные вещи. Преподаватели некоторые, наоборот, говорят, что актерская профессия мешает. Актер — рефлексирующее существо, а клоун не рефлексирует. Он — настолько дурак, чудак, что не думает о том, как он выглядит, смешной или не смешной. Над актером не смеются — он сразу: «Ох, я не смешной». А клоун не думает, он видит телефон — начинает с ним играть. Ребенку неважно, как он выглядит и как хорошо он играет, клоуну, в отличие от актера, тоже не должно быть важно. Клоун себя не оценивает. Опять же я говорю об идеальном клоуне.

Кушляева Что ждет новобранцев школы «Доктор-клоун»?

Сексте Залог развития больничной клоунады — регулярность. И новых ребят, которых мы набираем, будем прикреплять к конкретному отделению, к конкретным детям.

Сейчас в нашей школе клоунов мы готовим одиннадцать человек конкретно для Российской детской клинической больницы. Их обучение длится три блока. Первый блок — семь дней с десяти утра до десяти вечера, второй блок — так же, третий блок — десять дней, там уже начнутся стажировки. И нужно привозить педагогов, нужен реквизит. Сейчас они начинают создавать свой образ. А в финале понадобятся средства на костюмы. В этом плане будущее больничной клоунады — это ее профессионализация. То есть клоуну и организациям больничных клоунов должны платить деньги. Я не говорю, что в больничную клоунаду нужно приходить зарабатывать, нужно приходить работать. Пока же мы пытаемся мотивировать наших учеников различными интересными мастер-классами, работой с израильскими, голландскими, французскими коллегами.

Кушляева Есть ли у учеников школы какие-то письменные обязательства?

Сексте Сейчас пока нет, потому что на протяжении всего процесса обучения мы оставляем за собой право с ними расстаться, как бы это жестоко ни звучало. Человек может пройти отбор, но в процессе обучения открывается с какой-то новой стороны, например, оказывается, что он не может работать в команде, а иногда он настолько эмоционально не стабилен, что мы не можем отвечать за него. Ведь его могут отправить, например, в реанимацию. Я вот про себя помню, что, когда в первый раз попала в реанимацию, вышла оттуда, прислонилась к стене в промежутке между двумя медицинскими шкафами, билась и медленно текла вниз, как-то пытаясь зажать рот, чтобы никто не услышал мои рыдания. И я понимаю, например, что человека моей эмоциональной подвижности, восприимчивости я бы никогда не отправила в реанимацию. Просто когда мы начинали, об этом еще не думали.

Возвращаясь к теме: когда ученики школы заканчивают третий блок, мы заключаем волонтерское соглашение.

И на протяжении обучения, и уже в процессе у нас идет постоянная работа с психологами, потому что, как и в любой деятельности, здесь тоже есть эффект профессионального выгорания, иногда какие-то вещи нужно проговаривать. Или, например, ты можешь очень долго готовиться к тому, что в отделении умирают дети, но потом в один прекрасный день ты приходишь и узнаешь, что ребенок ушел. И можно хоть двести лекций психолога посвятить этому, но подготовить все равно не получится. Наша задача быть рядом, чтобы помочь. Меня иногда спрашивают: «Как же ты можешь работать там так много лет?» или «А что, дети не умирают?» Я говорю: «Умирают». У меня дома стоит игрушка, которую мы с одним ребенком вместе делали, картинка, которую клоуну Янке подарили. Конечно, мы не танки и все чувствуем, сказать, что я не плачу и наши клоуны не плачут, не могу — мы плачем. Но я клоун только потому, что знаю, на тысячу процентов уверена, что это работает и польза, которую мы приносим, как бы это пафосно ни звучало, она намного больше минусов, которые мы получаем. Доктор-клоун меняет больничную реальность, хотя ты вряд ли сможешь объяснить, что изменилось. Это как отличие театра и кино, это поток живой энергии, только здесь, только сегодня, только с этими детьми.

Кушляева Хотела узнать про акцию «Доктор-клоун», которая меня потрясла даже на видеозаписи: на площадке перед больницей синхронно танцевал как будто весь ее медперсонал. Такое количество слаженно танцующих врачей меняет отношение к медицине. Чья это была идея?

Сексте Это был День медика, и это нескромно, но идея была моя. Мы сидели с Елизаветой Таль, помощницей главного врача Российской детской клинической больницы, и думали, как будем проводить День медика. Хотелось сделать что-то нестандартное. А мне очень нравится идея и философия флеш-моба, которая, как мы шутим, абсолютно совпадает с нашими уставными целями: поменять больничную реальность, поменять отношение ребенка к больнице и к человеку в белом халате. И вот мы обратились к молодежному движению «Танцующий город», они подхватили эту идею, моментально набрали людей, отрепетировали (настоящий медбрат, по секрету, был всего один). Мы одели их в белые халаты, и коллектив медбратьев синхронно танцевал под окнами больницы. И до сих пор даже врачи думают, что это были сотрудники больницы. Мы никого не разуверяем, потому что это очень важно, чтобы человек в белом халате мог валять дурака и ребенок это видел. Мы-то знаем, что врачи «зашибенчески прикольные» люди с потрясающим чувством юмора, но у них задача одна — спасти ребенку жизнь. А если мы своей работой сможем хоть немного поменять образ врача и отношение к нему, то, поверьте, они заслуживают этого. И пусть все думают, что танцуют врачи, да, это танцуют врачи, потому что врачи — они такие! Просто у них нет времени выйти и потанцевать.

Кушляева Расскажите про опыт общения с иностранными больничными клоунами.

Сексте Мы были два года назад на международной конференции докторов-клоунов. В Израиле есть команда «Dream doctors», которой исполнилось десять лет, и под свой юбилей они собрали первую самую настоящую конференцию, с докладами и исследованиями. Там, конечно, другой уровень сотрудничества клоунов с врачами, когда доктора и клоуны собираются вместе, обсуждают конкретного ребенка. То есть врачи понимают, что без клоуна они не добьются ничего. В Хайфском университете даже есть отделение больничной клоунады, у меня была мысль поехать учиться, но образование пока только на иврите.

На конференции обсуждали, что же такое доктор-клоун, и один из участников сказал (кажется, его звали Оливье): «Доктор-клоун — это не врач и не лекарство, доктор-клоун — это витаминка». И я не знаю, как сказать точнее. Витаминка не вылечит… нет. Но полегче станет.

Кушляева За счет каких средств в Европе существуют организации больничных клоунов?

Сексте В основном это благотворительные пожертвования. Вот недавно нидерландская «Clini clowns» открывала свой новый офис, и там такие репетиционные помещения, что и нашим гостеатрам не снились, но это все сделано на пожертвования.

А мы сейчас и говорить не можем о профессиональной больничной клоунаде, когда у нас проблема собрать средства на необходимые лекарства детям. Трудно переломить недоверие людей к благотворительным фондам, которое возникло из-за тех подонков и мерзавцев, что наживаются на них. Сейчас уже появились фонды, имя которых — это гарантия честности в сознании тысяч и тысяч людей: «Подари жизнь», «Доктор Лиза», «Адвита», благодаря им в сфере благотворительности многое начинает меняться.

Конечно, в будущем и мы планируем перейти на профессиональный уровень, когда можно будет прийти в какой-нибудь крупный банк, сказать: «Помогите» — и они помогут. И может быть, через пару лет мы расскажем, какими стали профессиональными…

Август 2013 г