В феврале прошлого года в Москве при Центре им. Вс. Мейерхольда открылась «Школа театральн¬го лидера», образовательный проект, поставивший амбициозную цель — научить молодых режиссеров, продюсеров, драматургов, театроведов разрабатывать театральные стратегии, эффективно управлять театрами и реформировать их в соответствии с запросами сегодняшнего дня.

Оказавшись в числе первого, опытного набора, я, как и все остальные участники, подписала договор о неразглашении тех знаний и сведений, которые нам становились известны в процессе семинаров и лекций, а также обязалась не публиковать материалы наших занятий. Но…

Вторая сессия из четырех в ШТЛ была целиком посвящена социальным проектам, сделанным людьми театральных профессий. Для меня эти десять дней разговоров о социальной миссии театра, методиках ее осуществления и, наконец, собственных проб разработать театральный соц. проект оказались самыми интересными и важными за все обучение. И когда наша молодежная редакция затеяла номер, посвященный социальным проектам, появилось непреодолимое желание сделать его в партнерстве с ШТЛ, чтобы все эти материалы и напечатать, и разгласить.

Сказано — сделано, получив от Центра Мейерхольда необходимые лекции, мы стали связываться с их авторами. Часть материалов лекторы сами превращали в тексты, другие мы бережно расшифровали, и у наших читателей появилась возможность познакомиться с лекциями о социальных проектах шотландского драматурга и режиссера Николы МакКартни и театроведа Татьяны Могилевской, живущей во Франции. Некоторые авторы советовали нам своих коллег, способных высказаться на интересующую нас тему. Так статья Эстер Ваги о социальных проектах в Венгрии дополнила лекцию Натальи Якубовой о венгерском режиссере Арпаде Шиллинге. Пока шел процесс работы над номером и собирался блок ШТЛ, уже дипломированные театральные лидеры провели свою последнюю выездную эдинбургскую сессию, в ходе которой обнаружилось немало тем и героев для этого номера.

И наконец, в этот же раздел вошел текст о театральном «сторителлинге» (искусстве рассказывать истории так, что любой их услышавший тут же становится театральным зрителем), московский «бум» которого во многом спровоцировали руководители и резиденты «Школы театрального лидера».

Оксана КУШЛЯЕВА

Никола МакКартни Сегодня я расскажу вам о некоторых проектах, в которых участвовала. За двадцать лет я сделала приблизительно тридцать разных проектов. Это были workshops с детьми в школах и детских домах, с наркоманами и с женщинами, подвергнувшимися насилию, с насильниками, с людьми с физическими дефектами, со стариками и инвалидами.

ЧТО ТАКОЕ CLASS ACT

Начну с Class Act. Как профессиональный драматург я занимаюсь Class Act с 1997 года, и я единственная занимаюсь этой методикой так долго. В России мы работаем по Class Act с 2004 года.

В Эдинбурге есть театр «Трэверс» (Traverse), один из главных театров Великобритании, который занимается только современной пьесой. «Трэверс» ведет этот проект на протяжении двадцати лет. Здесь и сложилась эта методика. Сначала профессиональные драматурги идут в выбранные школы и учат детей самым простым основам драматургии. Важно, что приходят в школы только профессионалы, начинающие не годятся. Считается очень почетным поучаствовать в таком проекте. Основное внимание уделяется качеству создаваемых произведений. В «Трэверс» особый подход к работе с драматургами. Мы вместе с режиссером распределяем роли, выбираем композитора, художника. Предпочтение отдано не режиссерскому решению, а представлению новой пьесы. Главное — сделать так, чтобы новая пьеса случилась. Когда мы делаем Class Act в школах, это каждый раз потрясает людей. Мы работаем с 14-16-летними людьми, пишущими пьесу на 5-7 минут, и обращаемся с ними так же, как театры обращаются с серьезными авторами. Мы считаем подростка профессиональным драматургом. Принцип — уважение. Некоторые дети здесь впервые чувствуют, что к ним и их произведениям относятся серьезно. Мы учим их выражать свои мысли, чувства, идеи, отпираем дверь к их творческим возможностям. Это важно для их будущего, а не только для театра. Ни при каких обстоятельствах мы не переписываем пьесы и ничего в них не меняем.

Есть четыре основные цели. Первая — найти новых потенциальных драматургов. У «Трэверс» три сцены и постоянная потребность в авторах. Но обнаружить драматургический «бриллиант» в школе получается редко.

Вторая цель — привлекать и воспитывать новую публику. Тинейджеры в театр ходят мало, но после участия в Class Act начинают им интересоваться.

Что делать, если ребенок написал плохую пьесу? И это третья цель. Мы учим их общаться друг с другом цивилизованно. Обсуждать работы, но не оскорблять. Повышается самооценка, подросток взрослеет. Вот почему я занимаюсь этим с таким упорством.

Есть еще один положительный эффект. Школьники начинают учиться лучше. У них появляется умение выражать свои мысли и, безусловно, исправляется правописание. Но главная цель остается прежней — написать великое произведение.

После того как пьесы готовы и напечатаны, они отдаются профессиональным режиссерам и актерам, у них есть один день на репетицию. Наконец, происходит гала-представление: все без исключения пьесы играются на главной сцене театра. Это обязательно. Не где-то там в закутке, а на самой большой и самой престижной сцене. Организовывают большую рекламную компанию, люди покупали билеты. То есть приходят уже не только друзья и родственники Кролика, но и широкая публика. Это грандиозное мероприятие. Несовершенные пьесы, поставленные режиссером и разыгранные актерами, смотрятся великолепно. Весь путь: от первоначального ужаса — «как написать пьесу» — до профессионального показа на сцене — для детей гигантский опыт. Они понимают, чего достигли. Может быть, это главное, что мы можем им дать. Лучшими авторами, кстати, оказываются дети, которые хуже всех учатся, хуже всех себя ведут и живут в самых неблагополучных районах. Почему? Потому что они знают жизнь, столкнулись с настоящими проблемами.

Вопрос из зала Как происходит отбор детей в школе? Как принимается решение, кто будет участвовать?

МакКартни Если в какой-то школе классный руководитель хочет, чтобы его класс принял участие в проекте, он посылает заявку. И будет участвовать весь класс, а не только наиболее талантливые или отличники. Конечно, это интересно для всех, но для ребят, которые хуже учатся и плохо живут, это важнее. Ну и к тому же чем лучше ты учишься, тем хуже ты пишешь. Для того чтобы быть драматургом, не нужен большой интеллект.

Вопрос из зала А по какому принципу в Шотландии выбирается школа?

МакКартни Это выбор «Трэверс». Театр проводит мониторинг школ в Шотландии. Затем решают, что в этом году проект будет в таком-то районе, в следующем — в другом. Во все школы этого района рассылают приглашения и ждут от них заявки.

Вопрос из зала А какое максимальное количество участников?

МакКартни Тридцать пять человек.

Вопрос из зала Круг тем как-то ограничивается?

МакКартни Нет, писать можно обо всем. Очень редко я говорю: не пиши, например, на тему самоубийства, потому что у нас уже есть сто текстов. Типичная пьеса: жил-был молодой человек, и у него всегда было плохое настроение, его накрыла депрессия. Ну ладно, мальчик, депрессия, но где конфликт-то? И тогда я говорю, что сто раз слышала такие истории, но если придумать, почему он в таком состоянии, тогда можно писать.

Вопрос из зала Сильно различается результат в школах России и Шотландии? Или есть что-то общее?

МакКартни Я поражена, насколько все похожи. У нас разные образовательные системы, а результат один и тот же. Насколько мне известно, русская система больше основывается на фактах: когда и что произошло, кто участвовал. Британская система представляется более открытой. Но на самом деле она также ориентирована на достижения, на результаты экзаменов. Что дети пытаются научиться делать? Сдавать экзамены! Потому что сейчас все подвергается тестированию. В этом смысле — все похоже. Британские и русские дети пишут об одном и том же. Девочки часто пишут о любовных треугольниках. По крайней мере одна такая пьеса гарантирована в каждом школьном проекте. Мальчики — про преступников, про гангстеров. И всегда есть прекрасно написанная история, где человеку удается искренне что-то сказать.

Вопрос из зала Проект закончился, но люди-то остались — а что дальше?

МакКартни С одной стороны, это очень трудный процесс, но, с другой, все зависит от того, какие условия вы ставите с самого начала. Например, участники должны знать, что ваши отношения ограничены во времени. И что в другом аналогичном проекте они участвовать не могут, потому что есть еще желающие.

Людям надо честно сказать, что вы не хотите продолжения отношений. Но если это ребенок, то сделать это не так просто, конечно. С некоторыми людьми я продолжаю контакты, но это моя ответственность. Я уже не имею права их бросить, если они сами захотят прекратить этот контакт — их дело. Надо четко понимать, что ты им даешь, продолжая эти отношения. Для меня всегда важно, что мы занимаемся искусством, и я стараюсь не смешивать личное с профессиональным. Я очень слежу, чтобы между мной и участниками была достаточная дистанция. Если вы приходите с идеей спасти мир, то все — вы пропали. Я прихожу делать конкретный проект.

CLASS ACT В ГЛАЗГО

Проект, о котором я хотела бы рассказать дальше, был сделан для детей из детского дома города Тольятти и для шотландского театра, где были дети здоровые и дети-инвалиды.

Моя безумная идея заключалась в том, что, несмотря на все сложности, мы вместе сочиним пьесу и поставим спектакль. Придумали такую схему. Я и мой друг, драматург Дуглас Максвелл, несколько дней делали с детьми импровизации, из которых потом сочиняли настоящую пьесу.

Вначале было невероятно тяжело. Начнем с того, что между детьми был языковой барьер. Дети из детского дома приехали с убеждением, что раз их никто не любит дома, то в Британии их будут просто ненавидеть. А шотландские дети, которым наговорили, что у них есть все, а у этих русских нет ничего, с большим волнением встречали будущих партнеров по проекту. И были страшно расстроены тем, что у ребят на лицах было написано «не больно-то и хотелось». Надо сказать, что ребята этого шотландского театра из бедного района и половина из них с тяжелыми физическими или умственными отклонениями.

Принцип работы в этом театре такой: ребята-инвалиды должны делать совершенно то же самое, что и здоровые дети. Они должны приходить с выученным текстом, полностью подготовленными к репетиции. Мы, конечно, принимали во внимание, что есть непреодолимые препятствия — плохая речь, обездвиженность. Но мы ставили очень высокую планку и считали, что ее можно достичь. Надо не жалеть их, не относиться к ним снисходительно, а делать спектакль, и делать его качественно. Когда русские ребята увидели инвалидов, они сказали, что не смогут с ними работать. Потому что в их детском доме больных детей держат за закрытой дверью.

После первой недели было ощущение, что ничего не получится. Но мы продолжали настаивать на своем и заставляли их много работать. Репетиции (вернее, импровизации) шли по 7-8 часов. Было две группы, в которых вместе работали шотландцы и русские. Одна группа (ею руководил Дуглас) отправилась в «путешествие» — это была начальная идея, а дальше они придумывали историю, как проходило это путешествие. С другой группой работала я и режиссер из театрального кружка детского дома. Русские дети придумали, что они труппа бродячих артистов, путешествующих по миру и играющих «Сон в летнюю ночь». Их импровизация крутилась вокруг того, как актеры репетируют, как готовятся к спектаклю, как они этот спектакль играют. Очень важно, что идеи были детские, а мы их только направляли и превращали в единый сюжет. Мы не говорили, о чем должна быть история. Важно было услышать, что они хотят, и помочь придать этому форму. В конце концов у нас получилась пьеса длиной в час.

Все ведущие критики Шотландии были приглашены на спектакль. Он несколько дней шел в репертуаре и был в театральной афише Глазго. Рецензии были замечательные. Национальный театр заявил, что это один из тех проектов, которые вызывают у них гордость. А это была просто маленькая пьеса, придуманная детьми.

Самый потрясающий момент произошел, когда преодолели языковой барьер. Надо было видеть, как они все подружились! Русские стали улыбаться, шотландцы от этого страшно приободрились, и все пошло хорошо. Некоторые русские дети играли на английском, а некоторые британцы на русском. У одного из ребят, который должен был говорить по-русски, большие трудности с интеллектом и он практически не может говорить. Его ролью была только одна строчка, но он к этому отнесся очень серьезно и две недели репетировал каждую свободную минуту. И детдомовцы стали ему помогать, учить этому простому для нормального ребенка и очень сложному для него делу. Это повысило их самооценку. Детдомовцы почувствовали, что они нормальные люди, а шотландцы, живущие в бедном районе, поняли, что есть те, кто живет хуже, чем они. Одна девочка-шотландка заметила, что у всех детдомовцев только один комплект одежды, и сказала, что они тоже решили ходить в одних и тех же джинсах, пока будет идти работа. Русских детей прислали с одинаковыми пластиковыми пакетами, с пластмассовыми тапками. И это при том, что у детского дома есть богатые спонсоры. Была одна девочка, которую заставили участвовать в проекте в наказание, за то, что она избила кого-то, и, конечно, она была замкнута и зла вначале. А потом она начала улыбаться, помягчела. Она стала любить себя хорошей, потому что оказалась в обстоятельствах, при которых ей это позволили. И она, наверно, попытается что-то сделать со своей жизнью. Была там еще девочка Оля, от которой слышали только «да» или «нет». Ребенок был в глубочайшей депрессии, а под конец она была самой шумной, самой общительной, ей было весело. Но в аэропорту мы заметили, что девочка опять закрылась, как шкафчик. Это пример того, как этот опыт ничем ей не помог.

CLASS ACT В ТОЛЬЯТТИ

Один из первых Class Act в России сделали в Тольятти. В нем участвовали Вадим Леванов, Вячеслав Дурненков, Юрий Клавдиев, я и Дуглас. Мы все вместе работали, пьесы были написаны, и после пышных писем Британского совета всему образовательному начальству, после многочисленных встреч и просьб нам выделили театр «Колесо» и пообещали режиссера. Но худрук театра заболел, его заместитель уехал неизвестно куда, и режиссеры закончились. Нам дали единственного народного артиста, который мог репетировать. Мы с горящими глазами рассказывали ему, какой это грандиозный проект, но он ответил: «Чтобы я ставил вот эту детскую ерунду! Я?!! Народный артист — и чтоб занимался вот этими детьми?!» В общем, был недоволен. В качестве актеров участвовали студенты театрального училища, которые вначале тоже отнеслись к проекту несерьезно. Я старалась не орать на режиссера. И каждый раз говорила — все согласовано, все бумаги есть, все разрешено и одобрено. Но постепенно с режиссером произошла трансформация. Ему стало нравиться. В рабочем процессе не получилось стоять на котурнах «народного артиста». И на гала-концерте он сам представлял каждую пьесу, потому что уже был влюблен во всю эту историю.

На проекте был очень необычный состав участников — дети из обыкновенной школы и из детского дома. Такого никогда не делали, потому что обычно работают либо с теми, либо с этими.

Одной из групп руководили я и Вадим Леванов. Вначале дети не хотели общаться. Ребята из обычной школы напрягались и не садились рядом с детдомовцами. Дети из детского дома были взвинчены и не хотели писать. Надо было их как-то разговорить, и мы стали работать индивидуально. К концу первой недели были написаны тексты, должна была состояться читка. Ребята распределили роли и сыграли друг для друга. Это был переломный момент. Дети из детского дома уже играли разные роли в своем театре и теперь продемонстрировали свои возможности. Выяснилось, что делают они это хорошо. Играя, они становились самими собой. И отношения с детьми из обычной школы изменились. Сразу стало весело и интересно. И текстов стало много.

Отец маленького мальчика Коли после гала-представления в театре «Колесо» сказал, что он и понятия не имел о том, что его ребенок думает о таких вещах и что он на такое способен. Отец не знал, чем интересуется его сын. Родители увидели своих детей с совершенно другой стороны.

Была еще очень тихая девочка Ксюша из детского дома. Она написала пьесу, о которой потом все говорили. Пьеса длиной в страницу. Такой поэтический текст с ремарками про молодого человека. Посреди сцены на стуле сидит молодой человек, который говорит, что он больше не хочет жить, потому что слишком много боли. Он встает на стул и обвязывает веревку вокруг шеи. К нему подходят его друг и девочка. «Зачем ты это делаешь?» — «С меня достаточно, я больше не могу». И тогда девочка ему говорит: «Ты не один, я с тобой, пожалуйста, не бросай меня в этой жизни». И девочка-автор пишет, что дальше долгая тишина и слов никаких больше нет. Парень долго на нее смотрит, снимает веревку с шеи, берет ее за руку, и они уходят со сцены. Все очень просто, поэтично и глубоко.

ТЮРЕМНЫЕ ПРОЕКТЫ

Меня нанял Шотландский оперный театр сочинить с заключенными либретто для оперы. Это была инициатива правительства Шотландии — послать театральных профессионалов работать с заключенными. Проект вызвал чрезвычайно неоднозначную реакцию в Великобритании. Многие газеты писали, что мы не должны на такие вещи тратить деньги. Потому что все мужчины, которые содержатся в этой тюрьме, были убийцами. Некоторые из них совершили много убийств. Я должна аккуратно вам это рассказывать, потому что я подписывала бумагу о неразглашении. Поэтому вы должны выключить все устройства на несколько минут.

(Пропуск в записи.)

Спектакль был очень успешен. Руководство тюрьмы согласилось периодически пускать к себе других профессионалов, и эта работа продолжается до сих пор. До определенной степени мы изменили культуру отношений в тюрьме, потому что она основывалась на недоверии. Самое трудное — как в школах, так и в тюрьмах — завоевать доверие начальника, учителя или надзирателей. И те и другие занимаются контролем, а искусство анархично по своей природе. Так, во всяком случае, думают те, кто искусством не занимается. Получается, что мы вносим разнобой в устоявшийся порядок. И это пугает. Пока не становятся очевидными положительные стороны этого процесса.

Надзиратели вначале чрезвычайно скептически относились к возможностям каких бы то ни было изменений в своих подопечных, а под конец им все это дико нравилось и они просились на репетиции. Даже что-то вроде уважения появилось у охраны, и заключенные это чувствовали. Но все происходило трудно, медленно. Больше всего нас поддерживали тюремные воспитатели. И одним из результатов проекта было повышение уровня грамотности среди заключенных.

В проектах такого рода надо быть крайне осторожным, нельзя дать слабину, нельзя проливать слезы над жизнью участников. Я должна дать им понять, что уважаю их просто потому, что они тоже люди. Чтобы работать с заключенными, надо быть очень искренним. Но и жестким: необходимо придерживаться установленных рамок, при любых обстоятельствах должна сохраняться дистанция между тобой и участниками проекта. Это особенно важно для них самих, а не для тебя. И если ты позволишь возникнуть какой-то эмоциональной связи между вами, ты потеряешь их как участников общей работы. Я думаю, что заключенные люди ранимые, большинство из них с тяжелым детством и ужасными родителями. Я отношусь к ним с уважением, дружелюбно, но моя цель сделать работу. Без всяких скидок мы работаем с теми людьми, которые попали нам в руки, мы пытаемся донести до них свои профессиональнее знания, что не так-то просто, поскольку надо это сделать в той системе координат, которая будет понятна. И при этом добиваться от них высоких художественных результатов. Тогда будут решаться не только творческие задачи, но и психологические, человеческие.

РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ПРОЕКТ В ЖЕНСКОЙ ТЮРЬМЕ

Расскажу об одном реабилитационном проекте, в котором я участвовала. Он проходил в женской тюрьме. Все было очень строго. Я встречалась с женщинами, которые рассказывали мне свои истории, сначала индивидуально, потом два часа вместе со всеми. Первая стадия проекта длилась две недели. Дальше я расшифровала все, что услышала, привела в систему, выстроила композицию и отослала каждой рассказ о ее жизни. Вернее, даже сценарий из их жизни, с кусочками текста, которые они писали сами, и тем, что они мне рассказали. У участниц проекта в руках оказалась бумага, где все написано про них, они получили возможность взглянуть на свою жизнь отстраненно. Они внесли свои замечания. На основании всего материала я сделала пьесу. Туда вошли и другие мои впечатления о том, как я побывала в тюрьме, где сидят все эти женщины, как я встречалась с главным прокурором этого города. В пьесе отразилось все, а не только индивидуальные рассказы. Это история о конкретных судьбах, о том, как можно выбраться, если все против тебя.

Выстраивая пьесу из их судеб, я вношу логику в их жизнь. Но я не психотерапевт, не психиатр, я — драматург. Я смотрю на связи между событиями в их жизни и на связи между историями жизни разных женщин. В последний вечер я всех собрала и сказала, какую я вижу взаимосвязь между историями, которые они мне рассказали. Они были потрясены и по-другому взглянули на себя. У двух женщин, которые на первых встречах сильно раздражали друг друга, оказалось несчастливое детство. И ту, и другую бросила мать. И у них были похожие ужасные воспоминания о том, что мать сделала, сказала и т. д. Они удивились, узнав, что между ними есть общее. Дальше я говорила о том, что вижу, как эти отношения с матерями отразились на их собственных детях. И в какой-то момент они поняли, что могут поддерживать друг друга. У них у всех было много боли в жизни, но каждая думала, что так плохо было только ей одной. И это один из примеров того, как можно использовать театральные технологии, работая с людьми сложной судьбы.

«СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПЛОТ» И ПРОЕКТ «ВОЗРАСТНОЙ ОБМЕН»

Хочу рассказать вам о проекте, который назывался «Возрастной обмен». Одни и те же группы людей исключены из жизни общества: эмигранты, этнические меньшинства, инвалиды, дети-инвалиды и старики.

В 2003 году я написала пьесу «Спасательный плот». Это подлинная история двух девочек, которые во время Второй мировой отправились на корабле в Америку, спасаясь от бомбежек Лондона. В корабль попала бомба, и девочки оказались на плоту в открытом море. Они продержались достаточно долго и были спасены. Спустя много лет, будучи уже пожилыми людьми, они вспоминают эту историю.

Обычно показ спектакля сопровождается всевозможными мероприятиями для зрителей. Их цель — усилить интерес, увеличить продажу билетов. И для сопровождения этого спектакля мы сделали целую серию мастер-классов, в том числе и мастер-класс по написанию пьес для пожилых людей и молодежи.

В нем участвовало тридцать детей по восемь-десять лет, которые вместе со мной пришли в дом для пожилых инвалидов. Сначала стариков было пятнадцать, а потом сорок, и в итоге в классной комнате, где я вела занятие, сидело семьдесят человек. Этот дом инвалидов по ощущениям напоминал тюрьму, не потому, что они заперты, а потому, что они изолированы от общества, никуда не выходят, постоянно в депрессии. Я разбила их на группы: двое взрослых и двое детей. И детям дано было задание проинтервьюировать стариков. Мы вместе с детьми придумали небольшой список вопросов. Например, рассказать про себя, когда им было 8-10 лет. Детям очень хотелось задать вопрос: какая самая большая пакость, которую вы устроили, когда были маленькие. И потом ребята должны были написать историю того человека, которого они интервьюировали. Опять же конечной целью был художественный продукт. Но дети были очень хорошие, они очень серьезно отнеслись к этой работе. Старики приободрились — и потому, что от детей исходит прекрасная веселая энергия, и потому, что их просят рассказать о молодости, о детстве. Наверное, они давно уже не вспоминали себя в возрасте этих ребят. В конце концов старики стали плохо себя вести, не соблюдать дисциплину. Они разговаривали в то время, когда говорила я. Дети сидели и слушали, а эти трепались. Ребятам это было тоже забавно, потому что старики обычно едва ходят и лица у них постные. Старики вдохнули жизни, а ребята узнали что-то о жизни и немного об истории, потому что пятьдесят лет назад была другая жизнь и была война. И, конечно, дети учились писать рассказы.

Один момент меня очень растрогал. Два маленьких мальчика работали со стариком по имени Джим, который после инсульта не мог говорить — только несколько междометий. Ребята спросили меня, как им быть. Я сказала: вы должны придумать такие вопросы, на которые он сможет ответить «да» или «нет». То есть его нельзя спросить: «Какая самая большая пакость, которую вы сделали в детстве?», ему надо предложить на выбор несколько пакостей. Джим тоже был расстроен, считая, что ничего не получится. Но ребята его «разговорили». Старик все время плакал, потому что кому-то оказалось не все равно, каким он был в детстве. Это был очень красивый момент.

Я убеждена, что театр способен людей менять, что он является целебным. Но в проектах это сопутствующая функция. Цель, ради которой проект делается, — это качественный спектакль. Я никогда ничего не начинаю с мыслью: вот сейчас я всем помогу, проделаю замечательную социальную работу. На этих проектах вы художник, который занимается искусством, и не должны быть кем-то другим. А театр — это инструмент, и подчас очень мощный инструмент, способный изменить жизнь человека. Иногда мы об этом забываем, потому что делаем карьеру, делаем себе имя, хотим успеха. Иногда даже мы забываем о своей любви к театру, но если мы разлюбим театр, то как мы сможем сделать так, чтобы другие его полюбили?

Сентябрь 2012 г.
Материал к публикации подготовила Надежда СТОЕВА