По заданию редакции я пошла на спектакль английского актера-инвалида Гарри Робсона. Среди немногочисленных зрителей была Елена Шифферс. Услышав, что она руководит студией в психоневрологическом интернате, я познакомилась с ней и взяла адрес сайта Санкт-Петербургской благотворительной общественной организации «Перспективы». Там-то я увидела, каким уникальным делом много лет занимается этот человек. Елена — актриса, педагог, руководитель театральной студии в Психоневрологическом интернате (ПНИ) № 3 Петергофа. Без спешки и суеты с помощью театра и театральных методик она помогает жить (именно жить, а не состояться или реализоваться) тем, кому недоступны самые обычные действия. Пациенты, подопечные, дети (некоторые из них навсегда дети вне зависимости от возраста) стали для Елены идеальными актерами, оставаясь совсем неидеальными студийцами.

Но пока номер готовился, журнал «Театр» опубликовал интервью с Еленой о ее работе, сделанное Владимиром Рокитянским в 2002 году. Многое из того, что рассказала мне Елена, она говорила и тогда. Публикация была под вопросом, но Елена сказала мне, что в ее работе с тех пор ничего не изменилось. В 2002 году работа в ПНИ только начиналась, сейчас она продолжается. Медленно, подчас возвращаясь к самому началу и ничем не заканчиваясь. И совершенно понятно почему. В этой студии невозможно ставить спектакли как отчетные концерты, рапортуя об успехах. Невозможно навязывать свою режиссерскую волю и идти от своих желаний. Невозможно заставлять, нужно ждать. Ждать и не переставать делать то, что делаешь уже много лет. Не уставать от этого, не отчаиваться, когда приходится в тысячный раз начинать сначала. Ждать, когда человек, заключенный в своем теле как в тюрьме, захочет «высказаться». Ждать и работать.

Надежда Стоева Многие социальные проекты у нас основаны на заимствованных, западных технологиях. Ваш проект тоже был «завезен»?

Елена Шифферс Нет. Мой опыт работы в психоневрологическом интернате связан с моей личной историей. И все, что я там использую, было описано моим отцом — замечательным (для меня — гениальным) театральным режиссером Евгением Шифферсом. И в свое время он…

Стоева Так он ваш папа! Тот самый, про которого рассказывал Гинкас…

Шифферс Именно. Так вот, мой папа лет тридцать назад создал для меня тетрадочку, в которой сформулировал концепцию «Театра Мертвого дома». Там же есть и сценарий, готовый к воплощению, и приемы, как это можно сделать. Папа предполагал, что меня эта концепция заинтересует. Я же актриса, еще окончила театроведческий факультет, теоретически — все должно было получиться. Я могла бы заняться этой идеей профессионально, создать группу единомышленников и так далее. Но ничего не выходило. Мы делали попытки предлагать эту идею театрам, но безрезультатно.

Стоева Но это никак не было связано с тем, чем вы сейчас занимаетесь?

Шифферс Никаким образом, даже намека не было. Тогда ни один театральный коллектив не взялся за реализацию концепции «Театра Мертвого дома». Может быть, сейчас это было бы кому-нибудь интересно, все же другое время наступило. А в те времена (это был 1983 год) доминировал психологический театр, который прекрасен сам по себе, но ему не было альтернативы.

Стоева А что это такое — «Театр Мертвого дома»?

Шифферс В основе концепции лежит история из романа Достоевского «Записки из Мертвого дома» о том, как заключенные создали свой маленький театр. Они придумывают спектакли, сами же в них играют, сами шьют декорации, делают костюмы. Идея нищего театра в тюрьме и была заложена в концепции моего отца, которую он записал в тетрадке. Тридцать лет назад я, конечно, отнеслась к этому материалу невнимательно. Попробовали, не получилось, ну и ладно. Но дальше я сама попала в экзистенциальную ситуацию. В 1997 году умирает папа, а за год до этого умерла мама. Мне надо было пережить их смерть. В этот момент я начинаю активно думать о том, что написано в папиной тетради. Если интерпретировать эту концепцию как идею реализации человеческих возможностей и сверхвозможностей в экзистенциальной ситуации, то я оказалась в ней. Тогда я подумала, что «Театр Мертвого дома» нужно делать в Мертвом доме.

Стоева В каком году это было?

Шифферс В 1998-1999-м. И только в 2000 году я случайно зашла на чай к своей подруге из Германии Маргарете фон дер Борх, создавшей благотворительную общественную организацию «Перспективы», в которой я сейчас и работаю. Я рассказала ей свою идею, и она предложила мне попробовать в ПНИ — Психоневрологическом интернате № 3. До этого я почти никогда не видела людей с особенностями в развитии, и мои знания в этом вопросе были как у любого обычноГо человека. Я вообще не знала, что тысячи людей, тысячи тяжелобольных инвалидов живут в подобных закрытых учреждениях. А увидев впервые этих людей в пижамах, среди разрухи и холода, я поняла, что нашла персонажей из папиной тетрадки. Странных, юродивых, не таких, как все… и очень веселых, как ни удивительно. Вот тогда я и поняла, что пришла туда куда следует. В папиной тетрадке была героиня, которая ведет все представление «Театра Мертвого дома», она называлась «Юродивая».

Стоева Но это же не пьеса?

Шифферс Нет. Но там были указаны произведения, фрагменты из которых используются в сценарии. Например, «Легенда о Великом инквизиторе» или стихотворение Ахматовой «Творчество».

Стоева В чем основная идея концепции?

Шифферс В том, что происходит с человеком, который оказался в безвыходной ситуации. Например, он находится в тюрьме или сам для себя является тюрьмой, настолько велики его внутренние проблемы. Или он пограничную ситуацию проживает — осознает смерть близкого человека или сам на пороге смерти. А в такой ситуации находится большинство из тех людей, с которыми я работаю. Необходимо обратиться к самому себе. Вот в этом идея «Театра Мертвого дома». Необходимо работать, прежде всего — с самим собой. Потому что там — за решеткой, за забором, за барьерами собственных ограничений — никого и ничего нет. Нет ни денег, ни карьеры, ни амбиций. И нет ничего в помощь, никакого инструмента. Только ты сам, обнаруживший в себе колоссальные возможности преодолевать абсолютно безнадежные ситуации. Двенадцать лет я расшифровываю все то, что написано в этой тетрадочке. Пока шла сюда, пыталась вспомнить, когда мне удалось понять большую часть из тетради. Наверно, на седьмом году работы в интернате и наших занятий. Например, поняла, что значит актер, «играющий в куклы». Почему «в куклы», а не с куклой? Папу уже не спросить… я снова стала читать то, что он когда-то писал в своих статьях, в письмах, вспоминать те книги, которые он рекомендовал мне прочитать.

Мы вместе с ребятами начали придумывать кукол и шить их. Стала ясна волшебная роль куклы, сделанной своими руками. Как правило, эта кукла похожа на своего создателя. Ребята воспроизводили собственное лицо, прическу и с помощью куклы что-то нам рассказывали. Некоторые из них не могут говорить. Но они могут двигать куклу, сажать, ставить, ронять, размахивать ею. При помощи куклы можно создать или восстановить связь с каким-то другим человеком или с самим собой. В этом сакральная роль куклы в мировой культуре. В истории России осталась совершенно изумительная святая — Паша Саровская, Пелагея, жившая в XIX веке. У нее было много кукол, при помощи которых она «рассказывала» и показывала. Она не была лишена речи, но не хотела говорить. Куклы были ее частью, она сама их создавала. И через них общалась с людьми.

Боюсь, что это может прозвучать цинично, но я со многими нашими подопечными работаю как с куклами, особенно с теми, у которых спастический синдром или ДЦП. Когда человек сидит, я могу менять его позу, если он сам этого сделать не в состоянии. А если он может хоть немного двигаться, то мы договариваемся, как он будет сидеть, как изменит позу. Есть одна девушка, которую я с помощью этих упражнений учила ходить. Сначала я поставила ее на ноги, а потом передвигала. Я много консультируюсь со специальными педагогами, с психологами, с физиотерапевтами, которые рассказывают мне об особенностях физического состояния человека с множественными нарушениями. Нужно знать границы, нужно понимать, что можно делать, а что нельзя. У многих людей, с которыми я работаю, в диагнозе — эпилепсия или судорожный синдром. Необходимо понимать, какая музыка может спровоцировать приступ, и не использовать ее никогда. Наша организация дает нам возможность консультироваться с хорошими специалистами. Однако все, что касается театральной практики моих занятий в интернате, появилось из этой папиной тетрадки.

Стоева А вы показываете зрителям то, что получается?

Шифферс Когда я начинала работать, это не предполагалось. Я думала (и это есть в папиной концепции), что мы будем наши спектакли показывать самим себе, сотрудникам организации, работающим в интернате, волонтерам из России, Германии, Польши, которые ведь тоже пропускают через себя трагедию наших подопечных и должны сохранить мотивацию, остаться работать.

Для меня очень важно, чтобы наши подопечные сами находили возможность себе помогать. Это не только эмоциональная помощь, но и физическая. Человек много лет сидел в инвалидном кресле и забыл, что мог ходить когда-то, ушло умение. Во время репетиций он смотрит, как двигаются другие, пытается сам двигаться и постепенно вспоминает, что может ходить. Врачи смотрят и говорят — «чудо», а это не чудо, он умел ходить, но забыл как. Я помогаю вспомнить — вспомнить, что можно самому дойти до кровати, самому передвигаться по интернату. Люди, которые там оказываются, привыкают к мысли, что они не могут ничего вообще, что у них нет возможностей управлять не только собой, но и ситуацией. Они сами себя называют «отказные», потому что от них все отказались. Но они создают спектакль, свою историю. Все наши спектакли придумывают сами участники.

Стоева Совместное творчество?

Шифферс Да. Когда я пришла в первый раз в интернат, стало понятно, что ни одна из тех пьес, которые мне мечталось поставить («Вишневый сад» или еще что-то), здесь точно не получится. Ребята просто не будут это делать. Они, во-первых, ничего не запомнят, во-вторых, ни во что не поверят. Они должны сами, без внешней мотивации поверить в предлагаемые обстоятельства. А верят они в то, что создают сами. И я, конечно, тоже участвую в этих представлениях, с полным моим удовольствием. Для меня это важно так же, как и для них. Я тоже преодолеваю все этапы и узнаю про себя много того, чего не знала. Человеческая проблема Шарлотты Ивановны из «Вишневого сада» — «кто я, зачем я — не понимаю» — по-прежнему актуальна. Можно до старости прожить и не понять, кто ты такой. Здесь, в интернате, эта проблема носит, грубо говоря, утилитарный характер. Потому что, как только ты узнаешь про себя, кто ты, что ты и зачем ты, вдруг понимаешь, что когда-то умел ходить, или есть, или разговаривать. Они все это вспоминают, эта информация помогает им управлять ситуациями, в которых они оказываются.

Стоева Вернемся к концепции «Театра Мертвого дома». Вы пришли к ним с этой тетрадкой, но записанное в ней не могло «разложиться» на этих людей. Вам пришлось менять что-то из этой тетради, приспосабливая к конкретным людям?

Шифферс Да, не могло. Но это было вполне применимо к этим людям. Поскольку мой отец описывает театральный процесс как таковой. Например, там есть идея спектакля, который может быть сделан как генеральная репетиция. И тогда человек может вообще не запоминать сюжет, текст, он может ошибаться. Это сразу дало мне толчок для создания первого нашего спектакля. Я вспомнила Хармса, который говорил, что ошибка — это принцип его работы. Спектакль «Дили-Дон» по стихотворениям Хармса и Олега Григорьева, который мы придумали, был весь построен на том, что актеры могут ошибаться. Кстати сказать, они очень боятся сделать что-то не так, потому что их всегда за это ругают. А в спектакле открытый процесс — все время репетиция, все может меняться и меняется. На первых показах наши зрители кричали так же громко, как и «актеры» на сцене. Это сейчас, через двенадцать лет, они сидят спокойно, как зрители в театре, научились. А тогда, в самом начале, они были очень оживлены, вмешивались в действие, лезли на нашу условную «сцену». Мне пришлось и этот факт использовать и включить в спектакль. Папа в своем спектакле «Антигона» по Ж. Аную играл роль хора, иногда включался как режиссер в процесс и давал указания. Я теперь тоже так делаю, мне нравится быть с ребятами на сцене. Это очень эффективный прием в работе с «особыми» людьми. Я не заставляю участников спектакля запоминать его структуру, мы сохраняем некоторое пространство свободы. Любое давление со стороны может ухудшить их состояние.

Стоева Не страшно давать свободу? Процесс не станет неуправляемым?

Шифферс Границы, в которых задуман спектакль, разумеется, есть — это сюжет нашего очередного представления. Но мы позволяем себе ошибаться, можно даже поменяться ролями. А это тоже прием, описанный моим отцом. Сначала один человек играет роль, потом другой пробует эту же роль. Тут можно бесконечно пробовать разных персонажей — примерять их на себя, решить, кто тебе ближе. А это для людей с особенностями развития очень важно. Они таким образом к себе приближаются.

Стоева То есть мы имеем пред собой уникальную методику, появившуюся здесь, у нас, а не перенимаем опыт из-за рубежа.

Шифферс Да, с одной стороны, это очень личная история, с другой стороны, мой отец, Евгений Шифферс, обладал фундаментальными знаниями в области мировой культуры. Он учил меня, что культура — это память, записывающее устройство, из которого ты можешь извлечь все необходимое.

Стоева А было что-то, что никак не могло быть воплощено? Или вам пришлось отказаться от чего-то в процессе работы?

Шифферс Нет. Мой отец гениально чувствовал природу театрального искусства. Владимир Рокитянский замечательно об этом писал в статье «Театр Евгения Шифферса»*, опубликованной в вашем журнале. Для моего отца возможности театрального искусства были безграничны, элементами театральности пронизана вся наша жизнь. Его же часто называли формалистом. Наверно, он был формалистом, и главным образом потому, что превосходно лепил форму. Именно благодаря его идеям, его смелости, его уважению к памяти мировой культуры я поняла, как можно использовать театральное искусство в качестве поддержки. Когда меня приглашают где-то выступить, я всегда говорю, что я не психотерапевт, не арт-терапевт, не педагог, я не учу и не лечу. Я только актриса и делаю то, чему меня учили.

* Рокитянский В. Театр Евгения Шифферса // ПТЖ. 2007. № 2 (48). С. 116-136.

Сейчас у нас наблюдается значительный интерес к практике «сопровождаемого проживания» для людей с особенностями в развитии. Я встречалась несколько лет назад с Жаном Ванье — общественным деятелем, религиозным философом, который одним из первых в Европе продемонстрировал возможности альтернативных форм проживания для людей с множественными нарушениями. Жизнь и деятельность Жана Ванье вызывают безусловное восхищение. Он, в частности, говорил о том, что люди с особенностями в развитии не играют, они всегда проживают сюжет. Они верят в предлагаемые обстоятельства, верят в то, что происходит с героями историй. Поэтому он так рекомендовал читать, «проживать» Евангелие с «особыми» людьми.

Стоева Верят, как в реальность?

Шифферс Да, проживая некую ситуацию, они получают выход из нее. Конечно, в этих обстоятельствах на мне лежит большая ответственность, поэтому я так долго делаю наши маленькие «спектакли». Мы целый год репетируем один спектакль в интернате. Приходится много думать, много читать, много молиться. Я наблюдаю за ребятами, предлагаю им сочинять очередной сюжет и направляю их туда, где они проживают то, что им нужно прожить. Я многое должна увидеть, услышать и почувствовать. Я изучила все, что связано с уходом за этими людьми: как их кормить, как с ними гулять, как посадить в коляску, как спустить коляску по пандусу и так далее.

Стоева То есть вам пришлось освоить, по сути, другую специальность.

Шифферс Да, мне пришлось узнать многое. В процессе работы над спектаклями международного проекта «Театр без границ» мы поняли, что в режиме workshop, когда существуют ограничения по времени (мы делаем спектакли на полтора часа за две недели), нельзя брать людей с шизофренией или глубоким аутизмом, потому что может наступить ухудшение состояния. Я могу с этими людьми заниматься в интернате, но я не возьму их в международный проект.

Я занимаюсь в интернате с группой из 20 человек, занятия три раза в неделю, но и в таком режиме можно найти время для индивидуальных занятий. Мы делаем простые актерские классические упражнения, например — «зеркало». У нас есть весьма своеобразная девушка, которая никогда не станет повторять за кем-либо движения. Но она очень любит, чтобы за ней повторяли, что ж, это ведь тоже «зеркало»! Моя работа — это длительный процесс.

Стоева Нужно быть терпеливым человеком.

Шифферс Да, я учусь терпению. Я была крайне нетерпима, крайне эмоциональна. Эмоциональность осталась, а нетерпимость ушла. Я многое не принимала, думала, сейчас приду и все здесь переделаю. Однако вышло не так. Я научилась понимать, что мы не все можем изменить. Но дать поверить какому-то человеку в свои возможности — можем. И если он решился попробовать, то тогда уже попытаемся вместе изменить что-то в его жизни.

Стоева А есть какой-то отбор участников?

Шифферс Скорее они меня выбирают, а не я их. В этом, наверное, есть отличие от обычных театральных студий. Я, правда, выбрала однажды одного молодого человека. Он пять лет сидел и просто смотрел на то, что мы делаем. Он не ходит, ноги парализованы, и не говорит. Я пригласила его позаниматься. И через некоторое время он заговорил. Если у человека есть мотивация к нашим занятиям, к нашей совместной работе, тогда он творит чудеса. Но бывает и так, что состояние наших подопечных ухудшается со временем объективно. Мне наиболее интересна работа с людьми, у которых сверхсложная ситуация.

Стоева Возможно ли ваш опыт перенести и использовать для другой группы людей?

Шифферс Думаю, да, возможно. Но этим необходимо увлечься и поверить в то, что «формализм» — театральные, режиссерские приемы — может стать не только предметом спектакля, но и способом, инструментом поддержки человека. А для меня в мои тяжелые годы, в «темное время» — это была единственная возможность. Кроме папиной тетради, его опыта, его одаренности, ничего у меня не было.

Стоева Вы не думали о возможности создания на основе этой концепции метода?

Шифферс Да. Я думаю, что работа над концепцией «Театра Мертвого дома» дает мне возможность сформулировать некоторые рекомендации для работы с «особыми» людьми. Вместе с участниками нашей театральной студии мы сделали несколько мастер-классов, которые собираемся показывать в интернате и вне интерната тоже.

Стоева Есть многолетняя работа в интернате, в результате которой не обязательно должен получиться спектакль, и работа проекта «Театр без границ».

Шифферс Да, «Театр без границ» — это совсем другая история. Как всегда случайно мы встретились со швейцарской группой, членами общественной ассоциации «Giullari di Gulliver», где существует интегративный театр. Они работают так же медленно и методично, как мы, используют похожие театральные приемы. Придумывают спектакли и никого не торопят. У них, конечно, более сохранные люди участвуют в спектаклях.

Стоева Сохранные?

Шифферс Люди, у которых интеллект сохранился в большей степени. Однако «Giullari» больше работают с движениями, с пластическими этюдами, потому что Антонелло Чеккинато, руководитель интегративного театра, актер-мим. Мы поехали в Швейцарию в 2007 году с ними работать, так родился международный проект «Театр без границ». Задача была архисложная, за две недели мы должны были сделать спектакль и показать его в нескольких театрах. Нам сказали, что будут продаваться билеты, то есть придут зрители, и не сделать спектакль нельзя. В таком интенсивном режиме мы никогда до этого не работали. И я решила, что мы рискнем, жутко боялась, но все получилось. Это был наш первый спектакль «Прогулка». Мы репетировали десять дней подряд по шесть часов в день, плакать и жаловаться не было времени. Сейчас в проекте «Театр без границ» участвуют уже три страны: Россия, Швейцария и Германия. В работе над спектаклями принимают участие люди с особенностями в развитии, сотрудники общественных организаций трех стран и только три профессиональных артиста: Антонелло Чеккинато, Приска Морнаджини и я. За время работы над проектом мы сделали и показали в России, Германии и Швейцарии три наших спектакля: «Прогулку», «Время без слов» и «Колыбельную ветра». Последний спектакль будем показывать в Петербурге в августе этого года. Швейцарская группа блестяще сочиняет пластические этюды, мы же лучше работаем с текстом. Учимся друг у друга.

Стоева В чем специфика работы с текстом с вашими подопечными?

Шифферс Среди них есть люди, которые и говорят, и могут запомнить текст, хотя на это уходят годы. Но в концепции «Тетра из Мертвого дома» есть подсказка, как с текстом работать. Любой монолог можно превратить в диалог. В нашем варианте монолог Гамлета «Быть или не быть» читают два человека, они на эту тему рассуждают. Так мы интерпретировали знаменитый текст вместе с Ильгаром Наджафовым. Я познакомилась с ним в самом начале моей работы в интернате, двенадцать лет назад. Ильгар тогда переживал свою «пограничную ситуацию», а я не знала, как ему помочь. Пока не вспомнила. «Быть или не быть». Текст учили с голоса. И потратили на это целый год. Я вспомнила, что тоже когда-то хотела сыграть Гамлета, вот мы вдвоем с Ильгаром эту роль и сыграли. Мы включили этот монолог, наш совместный опыт в первый спектакль «Театра без границ» — «Прогулка». Ильгар сам придумал мизансцену для этого эпизода — он спускается со своего инвалидного кресла, буквально падает на пол и начинает отжиматься на руках. Он делает все движения медленно, с большим напряжением, и тогда очевидно, как тяжело ему дается это «быть». Он сам придумал свой эпизод, потому что прожил свою «пограничную ситуацию», потому что победил ее.

Я часто переживаю довольно сильные стрессовые ситуации, по разным причинам, но всегда вспоминаю Ильгара и его слова о том, что нельзя опускать руки, надо двигаться дальше, надо «Быть»!

Стоева Были моменты, когда хотелось все это оставить?

Шифферс Постоянно! Не далее как вчера. И каждый раз думаю о том, зачем мне все это нужно? Тяжело и физически, и эмоционально, и никогда не будет легче.

Стоева А не было желания вернуться в нормальный театр?

Шифферс Думаю, что мне сейчас там было бы уже скучновато. Это не значит, что мне было бы просто работать в профессиональном театре, вовсе нет, там — другие задачи. Я бы скучала по «правдоподобию чувств», которое так отличает моих «особых» артистов, я бы скучала по той смелости, с которой они решаются рассказать о себе и победить.

Июнь 2013 г.