Елена Строгалева С чего началось ваше участие в социальных проектах? Были ли вы знакомы с проектами, которые осуществляются на Западе?

Елена Гремина В принципе я знала об этом немного. Однако как-то Татьяна Могилевская и Аглая Романовская рассказали мне про французский театральный опыт, когда независимые театры получают от государства деньги на свои эксперименты не просто так, а с условием, что они выполняют какую-то социальную работу на узком участке, где обществу трудно, а театр как мощнейшее средство реабилитации справляется. Эта модель легла в основу идеи «театр + общество», которую мы с Еленой Ковальской стали всячески лоббировать. И я до сих пор в нее очень верю и считаю, что это хорошая, правильная идея. К тому же она полезна для театра. Я по своему опыту скажу, что работа на трудных участках как фактор, который делает из группы людей коллектив, — незаменима. Так было в процессе работы в Можайской колонии для мальчиков. Туда поехали разные люди, которые очень хотели, — режиссер Евгения Беркович, которая никогда в Театре. doc не работала, режиссер и артист Константин Кожевников, драматург Люба Стрижак, еще несколько человек. В результате они стали очень сплоченной командой и продолжают сотрудничать. Также и со школьным проектом, который мы делаем по заказу Департамента культуры. Люди, которые в нем работают, начинают иначе относиться к своему актерскому ремеслу, к тому, что они делают, у них возрастает мотивация, и это очень хорошо сказывается на профессиональном состоянии.

Строгалева Первый проект, который вы делали как социальный, — Class Act? Или все-таки класс-акты — это немного другая история?

Гремина Это немного другая история. Подобных технологий социальной работы при помощи театра может быть сколько угодно. Класс-акт — одна из техник, но поскольку у нас об этом рассказывала талантливый человек Никола МакКартни, носитель этой техники, то многие занялись именно класс-актами. На самом деле возможностей миллион, и они разные, главное, чтобы этому театру именно этим было интересно заниматься. Наша программа «Театр + общество», существующая второй год, — это программа, которую Министерство культуры делает с независимыми театрами в разных городах. В прошлом году это было семь театров, как пластических, так и драматических. В этом году их уже девять — добавились театр из Ростова, театр из Петрозаводска. Это самые разные независимые театры, но зарекомендовавшие себя с творческой точки зрения. В частности, в эту программу был включен LIQUID THEATRE, и они сделали спектакль «Пока ты здесь», который стал результатом встреч с пациентами реабилитационного отделения наркологической больницы. Спектакль был включен в программу «Новая пьеса» и до сих пор идет. Так вот, продюсер театра Ольга Коршакова сказала, что, благодаря этой программе, у них была возможность месяц репетировать. Этот небольшой грант дал им возможность работать, при том, что половину гранта они потратили на работу с пациентами. Как результат — очень успешный спектакль, который известен не просто как социальный феномен, но и как художественный.

Е. Гремина.
Фото В. Луповского

Строгалева Почему именно «школьный проект» — «Шедевры литературы для школьников» — стал для вас первым и таким важным проектом?

Гремина У меня давно была эта идея. Я считаю, что сейчас у нас стремительно вытесняется книжная культура. Чтение книг, гуманитарные знания становятся, с одной стороны, ненужными, с другой стороны, государство держит курс на упрощение и сокращение школьной программы. Уже можно прочитать о том, что Чехов не нужен, что он воспитывает не те качества в людях, и так далее. Наступило средневековье, и, подобно тому, как раньше монастыри были очагами культуры и вы могли прочесть именно в монастырской библиотеке труды Аристотеля, так театры сегодня могут возвращать людям какие-то знания, делать их важными, актуальными. Мне кажется, это одна из наших миссий. Потому что сложно устроенные мозги у человека — это очень важно. Может, это не всегда выгодно тем, кто хочет манипулировать людьми, но, мне кажется, миссия театра состоит именно в пробуждении рефлексии.

Строгалева Какие методы вы использовали в школе — интуитивные, профессиональные наработки? Или приходилось придумывать все с самого начала? Ведь подростки, в общем, достаточно сложная и разнородная группа.

Гремина Мы все изобретали сами. Наверняка многое из того, что мы придумали, уже делали, было что-то похожее. У нас совершенно нет идеи запатентовать наши находки, наоборот, мы сейчас занимаемся тем, что создаем методическое пособие для всех желающих. Наш подход построен на том, что технологий — нет, каждое произведение и каждый класс являются штучным квестом, который надо заново пройти. Для одного произведения — такие ключи, для другого — иные. Смысл этого проекта в том, что для каждого произведения, для каждой аудитории придумываются новые технологии.

Строгалева Были какие-то неудачи?

Гремина Конечно, какие-то уроки получаются лучше, какие-то хуже. Но на детей это всегда хорошо влияет. Учителя говорят, что застенчивые дети начинают быть активными, изгои открывают себя, что человек, который махнул на себя рукой, начинает лучше учиться. Театр действительно является мощным средством реабилитации.

«Гоголь. Домашнее задание». Сцены из спектакля.
Фото из архива театра

Строгалева Насколько я понимаю, два спектакля из школьного проекта — по произведениям Н. В. Гоголя — вошли в репертуар Театра. doc?

Гремина Да. Но важно понимать — мы таких задач не ставим. Я всегда говорю: «Друзья! Социальная работа — это социальная работа. Забудьте про свои амбиции. Вы прежде всего помогаете людям. Это важный для вас тренинг, профессиональная задача, которую вы должны решить». А еще такое упражнение — твое эго на втором месте. На первом месте человек, зритель. Тем не менее, поскольку догм у нас не существует, какие-то проекты складываются в спектакли. На самом деле в этом проекте много вещей, которые готовы для того, чтобы потом играть их для зрителей. Там все сделано, там прекрасная литературная основа, там артисты, которые в этом разобрались. Можно было бы играть спектаклей десять, просто у нас нет такой задачи.

Строгалева Насколько я знаю, одна из категорий, с которыми вы делали школьный проект, — дети мигрантов.

Гремина Эта работа серьезно отличается от работы в обычной школе. Эти дети очень открытые, они очень стараются. Первый проект, который мы с ними делали в летнем лагере, — «Ромео и Джульетта». Это был впечатляющий спектакль, и дети во время репетиций очень старались хорошо говорить по-русски. У них был стимул: если ты выучишь эти сложные слова, то все сразу поймут, что ты хорошо говоришь по-русски. Эти дети жадно впитывают в такой форме поданную культуру. У нас был урок по «Бежину лугу» Тургенева, который делал Сева Лисовский. Маленькие дети стояли у доски, перед ними были кусочки ватмана, артист читал им описания природы, и они должны были рисовать то, что слышат, а аудитория подсказывала, что еще надо нарисовать. Таким образом им открывался русский пейзаж. И если это не приглашение войти в прекрасный мир русской литературы, то что же это тогда?

Строгалева Если перейти к работе с уязвимыми категориями, где неизбежно встает вопрос сохранения дистанции, какой-то этики…

Гремина У нас есть проект в коррекционной школе, где очень успешно идет работа. Наши артисты с душой к этому относятся, готовили сейчас выпускной вечер для коррекционной школы. Здесь есть важный момент — в коррекционной школе дети лишены отцов, потому что по статистике, как вы знаете, в 80 процентах случаев, когда рождаются дети со сложными нарушениями и задержкой в развитии, отцы исчезают. И часто молодые артисты — это единственные мужчины, которых видят эти дети. Но что тут главное? Я считаю, что социальная работа не может быть полем, где используют людей для своих творческих целей. Вы должны этим уязвимым людям, уязвимым категориям дать реабилитацию, поддержку, повышение рефлексии, какую-то помощь. В этом смысле ваши творческие амбиции — на втором месте, вы должны забыть о них и помочь людям. Кто-то решает иначе. Это его выбор. Но наш проект именно такой: если нужно выбирать между этикой и творчеством, мы выбираем этику. У нас есть Театр. doc, там существуют сто пятьдесят тысяч способов творчески реализоваться. Зачем тебе для этого заключенные, зачем тебе люди с проблемной психикой? Я считаю, что это неэтично.

Строгалева К вопросу о дистанции. В одном из интервью Сергей Дворцевой, наш документалист, рассказал о том, что в какой-то момент решил перейти в художественное кино, потому что для него проблема документального кино: я прихожу к людям, нажимаю на их болевые точки, снимаю и ухожу, а они остаются со своей болью, — стала неразрешимой. Для вас стоит этот вопрос: вы пришли, сделали проект, люди к вам привыкли, полюбили вас, а вы уходите?

Гремина Мы находимся в чудесных отношениях с мастерской Марины Разбежкиной. И вот на одном из просмотров курсовых возникла очень показательная для меня ситуация. Это была документальная короткометражка Зоси Радкевич, она снимала проблемную семью, с детьми. В какой-то момент один из детей начинает плакать, и в кадре появляется девичья рука и начинает этого малыша гладить. То есть документалистка забыла, что она не может, не имеет права этого делать, она должна только наблюдать. Я не знаю, как к этому отнеслись бы теоретики, но меня этот момент очень тронул, потому что это был такой спонтанный жест, когда человек наплевал на то, как будет выглядеть его фильм, наплевал на свою камеру и в результате получился вот такой кадр, когда дистанция исчезла. Здесь нет готовых рецептов, каждый раз в такие моменты ты вспоминаешь, кто ты и чего хочешь. Мы в Театре. doc часто вспоминаем слова Фассбиндера: если ты не можешь изменить мир, ты можешь свидетельствовать. Иногда свидетельство — это очень важно, честное свидетельство, честная информация тоже поступок.

Расписание проекта в Можайской колонии.
Фото М. Крупник

Строгалева Есть ли опасность «выгорания» во время работы с уязвимыми категориями?

Гремина Тут очень важно, чтобы работа на этих проектах не становилась формальной, а приносила пользу. В этом смысле я очень надеюсь на новый проект, который мы начинаем. Премьера состоится 30 ноября. Спектакль, в котором исследуются точки выбора в реальных историях, когда люди смогли начать новую жизнь после тюрьмы. И эти истории, точки выбора будут этюдами, которые мы будет проигрывать с заключенными подростками. Когда, выйдя из тюрьмы, человек не пошел снова грабить киоск, а поехал к бабушке покопать картошку. Причем это реальные истории успеха. Мне кажется, выгорание происходит там, где нет реального результата. Где, что бы ты ни делал, есть страшное неизвестное иррациональное, которое все уничтожает. В этом смысле работа с заключенными, конечно, сложна — здесь слишком много неизвестных моментов, которые нельзя прогнозировать. Мне кажется, главное, чтобы все было продумано и приносило реальную пользу.

В Можайской колонии.
Фото М. Крупник

В Можайской колонии.
Фото М. Крупник

Строгалева Работаете ли вы с психологами на этих проектах?

Гремина В моих проектах — и в работе со школами, и в работе в колониях — всегда есть сталкер. В 2003 году, когда этим никто не занимался, мы уже работали в женской колонии: драматурги писали этюды с заключенными женщинами, и в результате все они получили УДО. Если нет сталкера на местах, если нет партнеров, в которых ты веришь, ничего не будет, лучше не начинать. Поэтому, когда вы работаете в школе, абсолютно недопустима конфронтация с учителями. Вы пришли для того, чтобы помочь, а не для того, чтобы доказать детям: вас учат какие-то тупые кошелки, а мы, богема, покажем вам, как оно есть на самом деле. Уважение. Здесь можно работать только в команде. Поэтому если вы чувствуете, что это невозможно, то не надо. И если в 2007 году у нас все сложилось так хорошо, то это потому, что была Галина Рослова, психолог колонии, молодая девушка, наш сталкер на месте. Всюду есть люди, на которых мы можем опереться.

Самое ужасное, что может быть, — это идти работать самим, без опыта. Здесь можно навредить.

К примеру, в можайской колонии мы использовали в одном из наших тренингов с подростками технологию класс-акт. Они должны были писать пьесы. И тут опять-таки была сшибка: конечно, если бы они написали пьесы, основанные на своем собственном опыте: как я убил своего друга, — это было бы гораздо интереснее. Но! Подростки писали то, что они хотели, они спрятались в какие-то выдуманные истории, у нас даже возник термин «синдром можайской колонии», когда автор, даже благополучный автор, который не был лишен детства, не засунут за колючую проволоку, боится себя показать. А тут реальный подросток, у которого что-то не задалось в жизни, случилось нечто ужасное, он сам это натворил и старается про это не вспоминать. Более того, нам психолог говорил, что вот такие-то мальчики, если они будут вспоминать все, что они сделали, просто не смогут жить. Если бы это был семинар молодых драматургов, я бы сказала: друзья, творчество — это травма. Пожалуйста, рискуйте, сдирайте с себя кожу, иначе ничего не выйдет, но я не могу это говорить человеку, у которого так сложно складывается жизнь. Может быть, я ему так скажу, а он с собой покончит. Поэтому пусть он лучше пишет про принцев, королей, занимается чисто психотерапевтическими вещами. Творчество — это травма, писатели — это люди, которые находятся в группе риска, всегда неизвестно, чем это может кончиться. Как у Шекспира: «Ты повернул глаза зрачками в душу.». Перед тобой тринадцатилетний подросток, который убил троих, ты повернешь ему глаза зрачками в душу — и вся работа, которую проводили с ним психологи, пойдет насмарку. Поэтому очень важно — не навредить.

Строгалева В одном из интервью вы говорили, что хотели бы придумать проект «Курс обществознания для подростков». Какие темы вы хотели бы им предложить?

Гремина Вы знаете, на самом деле уровень рефлексии очень низкий, уровень грамотности низкий, дети нигде, кроме гуманитарных гимназий, не читают. Ситуация с гуманитарными знаниями запущенная. Дети оканчивают школу, но очень многое проходит мимо них, то, что могло бы им помочь, пригодиться. В общем, мне кажется, наша работа как раз для того, чтобы не проскакивать, а задержаться на чем-то. Я уверена, что все наши лучшие уроки — важный опыт.

Строгалева Личностный опыт?

Гремина Конечно. У наших проектов есть очень важное отличие — мы не занимаемся культурным интертейментом. Мы вовлекаем детей в культуру, они становятся частью этого действа. Или они играют, или существуют в роли активного зрителя и эксперта. Это идеология программы «Театр + общество», школьного проекта. Это и есть реабилитация. Мало ли что человек увидит, он еще и не такое видит по телевизору. Зритель в театре или кино — это что-то другое. Эффективно, когда человек вовлечен в действие, особенно маленький, формирующийся человек.

Строгалева Можно ли ожидать, что эта программа будет существовать на протяжении длительного времени?

Гремина Это наша работа, она будет продолжаться в том или ином виде. Это наша миссия.

Строгалева На ваш взгляд, должны ли все те, кто занимается гуманитарными проектами, выполнять какой-то социальный заказ помимо творчества?

Гремина Здесь невозможна категория долженствования. Это бесполезно, если ты не хочешь, ты не будешь этого делать. Но если ты хочешь, ты должен. Если ты хочешь подставить плечо, ты его подставишь. Важно, чего мы хотим. Например, ликбез для нас сейчас является одним из главных наших направлений. У нас в Театре. doc был выпущен очень успешный проект — переписка Столыпина с Толстым, спектакль Владимира Мирзоева по пьесе Ольги Михайловой. С одной стороны, он сделан на документальном материале. А с другой — это ликбез, возвращение зрителю какого-то гуманитарного знания. И тот спектакль, который я сейчас репетирую, — про падение Константинополя — это тоже будет возвращение зрителю части гуманитарного знания. Я повторюсь, у нас сейчас новое средневековье, и театр, особенно для подрастающего поколения, может быть очагом культуры, знания, которое не исчезнет, если мы его передадим.

Июль 2013 г.