Еврипид. «Электра». Театр Наций.
Режиссер Тимофей Кулябин, художник Олег Головко

Надеть наушники, забить в плей-лист какое-нибудь бодрое техно, драм энд бэйс или дабстеп, да что угодно, лишь бы сто сорок ударов в минуту по барабанным перепонкам и дальше вибрацией по всему телу и… на взлет.

Багажная лента разделяет зрительный зал и сцену Театра Наций, вернее, зрительный зал и зал регистрации аэропорта. Именно здесь, в аэропорту, в каморке для персонала и в ее окрестностях развернется трагедия Еврипида «Электра». Трагедия, в которой заглавная героиня и брат ее Орест решатся на убийство своей матери Клитемнестры и ее царственного мужа Эгисфа. Трагедия, где дети жестоко, но справедливо (не утверждение, скорее вопрос) отомстят матери за их отца Агамемнона. Отца, которому Клитемнестра тоже когда-то жестко, но справедливо (и снова вопрос) отомстила за то, что он принес в жертву Богам их старшую дочь Ифигению. Боги требуют кровавых жертв, и Боги же требуют возмездия за эти жертвы, а также возмездия за возмездие — до бесконечности. В общем, как ни крути, если есть Боги, будет и трагедия. А если нет?..

Режиссер Тимофей Кулябин помещает пьесу Еврипида в гиперреалистичное современное пространство. Повсюду узнаваемый безликий пластик: ряд кресел, несколько электронных табло, бегущая строка; слева в глубине сцены типичная комната для персонала — жалюзи поверх стеклянных стен, внутри тряпки, тазы, моющие средства. Но это реалистичность мнимая. Здесь за строго заведенным порядком, контролем и учетом прячется взрывоопасная начинка. Современный аэропорт с обязательными терактами и авиакатастрофами — пространство, где в рациональной оболочке — рок, фатум, священный иррациональный ужас.

Аэропорт не столько реальное место действия, сколько образ. Багажная лента — мифическая река Лета, по которой кроме разнообразных чемоданов и сумок — мертвого груза — в спектакле проплывают иногда и вполне реальные мертвецы. Экраны и бегущая строка, то и дело выдающие нам атеистические цитаты из арсенала нобелевских лауреатов и такие модные сейчас понятия, как «бозон Хиггса», «черная дыра», «теория Большого взрыва», — это будто бы новый Олимп, к которому взывают герои спектакля. Режиссер намеренно выбирает научные теории, которые заменяют или исключают Бога, как будто говорит (да что там «как будто», он это постоянно и отчетливо артикулирует): мы живем в мире, где только что доказали существование бозона Хиггса (который также называют «частицей Бога»), почему же до сих пор столько убийств совершается во имя богов!

Е. Николаева (Электра).
Фото В. Родман

В спектакле два акта. И первый обманывает нас — представляет Электру и Ореста героями будто бы трагическими. Режиссер намеренно прячет актеров подальше, на второй план, в прозрачное помещение с жалюзи. Там, даже несмотря на окружение из разнообразных моющих средств и тряпок, несмотря на свою лысую голову и грубый наряд, Электра Елены Николаевой кажется героиней трагической. Злая, некрасивая, сильная, бьется она в этой пластиковой клетке, неистово заклинает, взывает к небесам. Брат ее Орест (Олег Савцов), «чистенький» бесстрастный юноша в дорогой курточке и с целым чемоданом холодного оружия, и муж (Дмитрий Журавлев), по пьесе пахарь, а по действию сомнамбулический уборщик помещений в зеленой униформе, издалека кажутся как минимум значительными, а гнев их — героическим и справедливым. Текст Еврипида, произносимый Николаевой страстно, с должным трагическим пафосом, ее же монотонная стирка грязных мужниных маек, вводящая в транс, — все это напоминает ту героиню, которую можно увидеть в «продвинутой» постановке трагедии, где разными современными средствами режиссеры пытаются прорваться в сферу иррационального.

М. Видякин (Танцующий).
Фото В. Родман

О. Савцов (Орест).
Фото В. Родман

Во втором акте режиссер как будто бы меняет оптику. На ленту выезжает страшный «багаж» Ореста — окровавленный труп Эгисфа. Выглядит он довольно натуралистично: кровоподтеки, запекшиеся раны, гематомы на лице. Более того, герои устраивают с трупом невыносимую мучительную возню. И так весь испачканный в крови, Орест таскает туда-сюда тело, бросая его то на скамейках, то на ленте, везде оставляя за собой красные лужи, превращая это стерильное пространство в кровавый алтарь. Режиссер с актерами вдруг уходит в удивительно подробные психологические характеристики. Олег Савцов играет шоковое состояние после убийства. Герой судорожно пьет воду, рассеянно пытается стереть кровь с рук, делает множество других бессмысленных движений. Кулябин дает нам рассмотреть и героев, и их жертву во всех подробностях. Потом у нас же на глазах в реальном времени отмывают пространство аэропорта от крови и прячут мертвеца, чтобы поймать свою вторую жертву. Именно этот длительный бытовой процесс уборки помещения возвращает нас с трагических небес на землю.

Уже после этой сцены месть Электры перестает быть абстракцией, но самая страшная и самая подробная сцена еще впереди. Электра, напомню, заманивает Клитемнестру (Лидия Байрашевская) в свой дом, сказав, что беременна. В спектакле Кулябина вместо вероломной царицы навестить дочь приходит мать и бабушка — красивая, благополучная, притягательная. Ее интонации нежны, раскаянье искренне, а доводы весомы. Царица привезла целую тележку разнообразных детских товаров: подгузники, игрушки, детское питание, — чтобы задобрить дочь. Однако дети непреклонны: Орест убивает мать в каморке за опущенными жалюзи, Электра держит снаружи дверь. И вот уже все кончено, и из дверей вываливается полусумасшедший убийца. Он по-хозяйски роется в сумках с вещами, находит детское фруктовое пюре, деловито открывает, ищет ложку, жадно ест. И этот маленький этюд страшнее, чем весь предыдущий кровавый сюр. После второго акта очевидно, что в этой криминальной истории нет героев, ни трагических, ни каких-либо других, потому что нет никакого Бога. А когда нет Бога, все вдруг становится тем, что есть на самом деле. Убийца убийцей, сумасшедший сумасшедшим, а фанатик фанатиком.

Настоящая же человеческая трагедия, как мне кажется, обрамляет этот кровавый античный сюжет. В самом начале спектакля на сцену выходит человек (Михаил Видякин) в офисном костюме и с дипломатом, он кладет его на пол, аккуратно снимает и убирает туда часы, пиджак, чуть ослабляет узел галстука и включает какое-то бодрое техно (дабстеп или драм энд бэйс) на принесенном с собой магнитофоне. На табло появляется текст, там говорится, что этот человек потерял в авиакатастрофе семью и теперь каждый год приходит в аэропорт и танцует. И человек танцует, вибрирует, живет, дышит этими электронными искусственными звуками, так, видимо, он борется с жестоким несуществующим Богом, черными дырами, бозоном Хиггса, террористами, авиакатастрофами и другим хаосом нашего упорядоченного, как столичный аэропорт, мира.

Май 2013 г.