И. Тургенев (пьеса А. Шапиро). «Отцы и дети». Вологодский театр для детей и молодежи.
Режиссер Борис Гранатов, художник Степан Зограбян

Несколько лет назад Адольф Шапиро поставил в таллиннском Городском театре упоительный спектакль «Отцы и дети», не просто сделав лично для себя новую инсценировку, а написав, как теперь понятно, прекрасную пьесу, максимально вобравшую смыслы романа и при этом поддающуюся интерпретации разных режиссеров.

В спектакле самого Шапиро Базаров умирал не столько от заражения крови, сколько потому, что не мог обрести той душевной гармонии, которой обладал мир «отцов», — с усадебным уютом, полуденным зноем и парковой прохладой, с росой на утренних розах, романтической любовью и спелой малиной на столе. «Луга, осока, сенокос, грозы раскаты…» Спектакль Шапиро был напоен ароматами этой жизни в ее последнем вдохновенном — тургеневском — взлете, и эстонский Базаров — Марк Матвере резал лягушек не от страсти к науке, а потому, что ничего другого не умел. Не умел присоединить свой голос к гармоническому многоголосию, был явным диссонансом — и уходил, трагически чужой этому миру «фольварков, парков, рощ, могил»…

После таллиннского спектакля, не скрою, было тревожно идти на «Отцов и детей» в Вологде. И в самом начале спектакля, когда, прервав классическую фортепианную музыку «отцов», на сцену ворвались судорожные ритмичные корчи виолончельной группы «Apocalyptiсa» и вместе с этой звуковой какофонией, перепрыгивая через белые парковые скамейки, влетели «дети» — двое современных ребят в шортах, с рюкзаками и в наушниках, — театральный опыт буквально вжал меня в кресло: «Ну, началось… Опять вульгарные переделки для недорослей…» Захотелось эмигрировать в независимую Эстонию…

А. Камендов (Аркадий), С. Вихрев (Базаров). Фото из архива театра

Ну как приноровить к сегодняшнему дню «нигилиста» Базарова?! Если более или менее понятно, кем могут быть нынче братья Кирсановы — люди 60-х годов, если словосочетание «бал у губернатора» опять звучит вполне современно, то актуальность юношеского «нигилизма» в XXI веке более чем сомнительна. Нынче не нигилизм — наркота, современный Базаров не лягушек режет — вены колет…

Но шаг за шагом, минута за минутой классический мир, в котором начинают жить и любить два современных парня, все больше втягивал не только меня, но и битком набитый молодежный зал, воспринимавший «Отцов и детей» почти вдохновенно. «Отцы и дети» идeт на аншлагах. В финале плачут и долго аплодируют стоя. Вот тебе, бабушка, и актуальная пьеса… Тургенев Иван Сергеевич. Оттого, что «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины» он, Тургенев, становится поддержкой и опорой, делается так радостно, что хочется прыгать на парковых скамейках под группу «Apocalyptiсa».

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Борис Гранатов поставил прекрасный спектакль, весь — на скользящих настроениях, «нечаянностях впопыхах, локтях, ладонях», смущениях «отцов» и комплексах «детей». Но это и очень внятная история поколения, для которого наушники — эмиграция и тот же наркотик. От всех проблем можно заслониться, уйти в виртуальный звуковой мир, подальше от действительности, в которой усадебные скамейки давно свалены в кучу и ты, русский человек, «только тем и хорош, что сам о себе дурного мнения». И лягушки для Базарова здесь — тоже эмиграция. Потому что в этой стране никто никому не нужен, и если ты действительно честный человек, интеллигент, сын бывшего военного, а ныне сельского врача и добрейшей самоотверженной Арины Власьевны (в спектакле это замечательная пара Вячеслав Теплов и Нина Масленикова), то тебе остается немного: пережить сильную несостоявшуюся любовь, недолго полечить неизлечимый народ, который среди бела дня и сенокоса отправляется пить в городской кабак (слышен звук мотоциклов), — и умереть с растерянной иронической улыбкой от заражения крови, потому что, ясное дело, никто тебя в этой глухомани не спасет. Этот Базаров — «типичный представитель» поколения, которое нынче лишено страха, в том числе и перед наркотиками. Они уже не впадают в отчаяние «при виде всего, что совершается дома».

Художник Степан Зограбян затянул сцену зеленым и бросил на поворотный круг усадебного «газона» множество деревянных белых парковых скамеек — тех, на которых сидели Пушкин и Тургенев, Толстой и Чехов. Современные ребята шагают по скамейкам отечественной культуры в кроссовках и кедах, перепрыгивают через них, чтобы наткнуться на те же вечные человеческие проблемы, что и «отцы» — братья Кирсановы: один, Павел Петрович, — со своей романтической любовью к княгине, другой, Николай Петрович, — со смущенной любовью к Фенечке. Скамейки становятся мостками, на которых встречаются Базаров и Одинцова, Аркадий и Катя, купальнями и столами, а в финале Базаров, превозмогая боль, будет, поджав ноги, умирать не в постели отчего дома, а на белой жесткой парковой скамейке. И сверху, как крышка гроба, будет свисать другая…

А. Межов (Николай Петрович), В. Бобров (Павел Петрович). Фото из архива театра

Голос одинокой виолончели, за которую, как за спасение, хватается застенчивый, стеснительный Николай Петрович (Александр Межов), шубертовская «Серенада», под которую бродит элегантный, загадочный Павел Петрович (Владимир Бобров), влюбленный в Фенечку, так похожую на княгиню, — и «тяжелые» рок-виолончели «Apocalyptiс’и». Вот диалог поколений, у каждого из которых своя струнная песнь, летящая с мольбою тихо в час ночной.

В. Теплов (Василий Иванович), Н. Масленикова (Арина Власьевна). Фото из архива театра

С. Вихрев (Базаров), Л. Кочнева (Одинцова). Фото из архива театра

Как прекрасна в спектакле история Базарова (Сергей Вихрев) и прелестной, грациозной, коротко стриженной Одинцовой (Лариса Кочнева) с их притяжениями — отталкиваниями, а главное — страхами двух любящих молодых людей! Здесь Одинцова влюблена и растеряна больше Базарова, она бродит, плохо видя и слыша, и ясно, что в голове ее та самая лихорадка, когда не видишь мир… А Базаров ревнует ее к Аркадию… (Аркадию и Кате в этом мире, кстати, гораздо проще: они научились играть в четыре руки «Собачий вальс». Это выход!) Базаров и Одинцова не столько боятся потерять независимость, сколько цепляются за привычные формы поведения, не зная естественной «формулы любви», которая помогла бы им преодолеть одиночество. «Между нами такое расстояние…» А расстояние-то — всего лишь скамейка! Но стоит Базарову повалить ее, Одинцова пугается. «Едва соприкоснувшись рукавами», они оба теряются. Сблизившись, наконец, лицами так, что уже чувствуют дыхание друг друга, они… отстраняются — и идут каждый своей дорогой. А когда встречаются вновь и взявшая себя в руки Одинцова уверенно кокетничает с Базаровым (она пришла в себя, ей уже не страшно), он однажды подходит в ней вплотную… и резко отходит. Но надо видеть взгляд этого Базарова после расставания с Анной Сергеевной… Так же, как и его предсмертный взгляд: привалившись спиной к скамейке, плохо видя приехавшую Одинцову, он умирает, не теряя романтической иронии: «А кто нужен России?» И — вальс, вальс, вальс…

Я думаю, у служебного подъезда Вологодского ТЮЗа с осени прошлого года Сергея Вихрева поджидают поклонницы. Как настоящего героя нашего времени. Может быть, оттого, что «Отцы и дети» связаны для меня с Городским театром Таллинна, мягкой органикой, обаянием, внутренней усмешкой Вихрев напомнил мне Эльмо Нюганена.

Спектакль Бориса Гранатова — вещь лирическая, психологическая, он прекрасно организован — и пьесой, и точной борьбой атмосфер. Этим и движется, этим и держит. А песня — она уже который век летит с мольбою. А куда долетает?..

Январь 2007 г.