Театральный фестиваль Камерата, проходивший в Челябинске в девятый раз, собрал под крышей гостеприимного и уютного Камерного театра тринадцать спектаклей из десяти географических точек. Совсем неинтересных спектаклей просто не было, каждый чем-то «цеплял» — ведь сейчас именно небольшие или совсем маленькие театры способны сохранять относительную независимость в выборе материала и способе мышления. То, что на фестивале собрались в основном театры, не ставящие перед собой коммерческих задач, а занимающиеся тем, что им интересно, у меня вызвало взрыв профессионального оптимизма — чувство, честно говоря, давно забытое. Разумеется, это не означает, что театры-участники благополучны финансово, скорее, наоборот: в иных спектаклях бедность вопиет о себе, не имея ни малейшего шанса поименовать себя «эстетикой». Скажем, Пермский негосударственный молодежный театр «Новая драма» под руководством Марины Оленевой существует в таком вынужденно-минималистском режиме, что, даже назвав «Лес» Островского «Пеньками» и проявив чудеса изобретательности, он не может решить проблемы пространства. Несмотря на это, спектакль интересный, неожиданный, смешной, обнаруживающий острую актуальность классики — сегодняшнюю, серьезную тему социального и человеческого вырождения — превращения «леса» в «пеньки». Актерские работы не все ровные, есть и просто блистательные, но фамилий называть не буду — театр получил приз в номинации «Лучший актерский ансамбль», хороши все — тем, что понимают, о чем играют, тем, что ансамбль единомышленников.

Куда более благополучный в финансовом смысле Минусинский драматический театр, обладатель «Золотой маски» 2002 года, показал полноценный в постановочном отношении спектакль — с декорациями хорошего художника Александра Кузнецова: бытовой павильон, верой и правдой прослуживший героям два долгих акта, эффектно «улетает» со сцены в финале, открывая задымленную пустоту, долженствующую означать метафизическое пространство, куда стремится душа юной героини. Много слышала об Алексее Песегове и его театре, но пьеса Юрия Волкова «Вид в Гельдерланде» далеко не идеальна. Подробная коммунальная история из советского времени в сочетании с подчеркнутобытовым способом существования актеров делает спектакль откровенно скучным. Попытки вникнуть в перипетии дамских разборок — беременную невестку с переменным успехом угнетает властная свекровь — отнимают у зрителя столько энергии, что далеко не у всех остаются силы оценить внезапную и, надо признать, мощную метаморфозу финала. Чудная песня Вячеслава Бутусова «Крылья» (название постановки — «Где твои крылья?»), звучащая несколько раз в течение спектакля, видимо, была призвана помочь увести смысл происходящего от быта к небесам, но эмоционально просто «перекрывала» действие.

Новосибирский театр «Глобус», являющийся одновременно и молодежным и академическим, в спектакле «Mutter» по пьесе Вячеслава Дурненкова попытался соответствовать своему официальному названию и свести воедино две спорящие между собой эстетические системы — новую драматургию и артистов «старой школы». И надо сказать, что наполовину этот эксперимент удался.

Можно по-разному относиться к драматургии Дурненковых — она трудна для исполнения в силу некоторой невнятности, «плавающей», безопорной структуры, но социальный темперамент, облеченный в художественную форму, поиски ответов на вопросы бытия, которые мучают многих, — для меня это важнее «сделанности» пьесы, ее литературной гладкости. «Ироническая притча», как написано в программке, антиутопия, в гротескном ключе поставленная Еленой Невежиной (Москва), оформленная московскими же художниками Ириной Акимовой и Юрием Устиновым как катастрофическое пространство с обломками цивилизации, делится не только на два акта, но и на две смысловые части. В первой — до боли знакомые истории четырех стариков, оказавшихся в доме престарелых, куда их сдали собственные дети. Тюремные условия и тюремные же забавы немолодых и вполне интеллигентных людей — а их играют исключительно заслуженные артисты России — порождают и у самих персонажей, и у зрителей вопрос: а почему у нас так? В чем причина страшной нарушенности связей между поколениями, почему детские дома не вмещают брошенных детей, а дома престарелых — брошенных родителей? Под Rammstein на сцене появляются две девочки в школьной форме, они движутся как автоматы, грим вампирический — такая потусторонняя эстрада, смерть в облике дуэта Татушек, собирающая на свои концерты стадионы. И текст песни «Mutter» вопрошает: почему теперь люди без пупков? Что это значит? Почему мир гибнет? После антракта спектакль резко меняет жанр: из дома престарелых с его хорошо сыгранными характерами и психологически понятной житейской обстановкой мы попадаем не больше не меньше, как в космос, где судьбы нашего мира и решаются. Второй акт обещает вместе с драматургом прояснить эсхатологическую обстановку и предлагает такой вариант: наш мир — это гуманитарная территория, некий заповедник вселенной, который человечество было обязано охранять, но с миссией своей не справилось, и теперь дежурные гуманоиды — уже умершие знакомые нам старички — определят наше будущее. Фантастическая часть спектакля явно не заладилась — и режиссеру как будто стало скучно, и заслуженные артисты, видно, не слишком достоверно изучили жизнь гуманоидов: психологическая манера игры перестала «работать». В результате оказалось, что самым ярким, театральным и, в конечном счете, смысловым элементом стала смерть в образе двух школьниц в исполнении Ульяны Кирпиченко и Натальи Тищенко. Гротескный рисунок, пластика, грим, сделавшие ее такой убедительной, работая в структуре всего спектакля, а не только в отдельных эпизодах, могли бы стилистически привести его к единому знаменателю.

А. Вартаньян (Беатрис), А. Баргман (Жан). «Такой Театр» (Санкт- Петербург). Фото из архива фестиваля

Нечто подобное произошло и в спектакле хозяев фестиваля, Челябинского камерного театра, «Все в саду» Эдварда Олби («История одного преступления»). Режиссер Виктория Мещанинова и художник Ольга Герр (Петербург) нашли замечательный ход — образный, современный, игровой: трагедия в домике Барби — и до конца не «выжали» его, оставив на полпути. Пьеса Олби о власти денег над человеком, конечно, актуальна сегодня в России. Но пока не до такой степени, чтобы относиться серьезно к истории о том, как все замужние обладательницы домов в богатом предместье оказываются дорогостоящи ми проститутками — под началом некоей нехорошей мадам (Наталья Жернакова) они «подрабатывают» в свободное от хозяйства и развлечений время, и мужей такая ситуация вполне устраивает. Остроумие режиссерского прочтения безусловно: пластмассовый уют, искусственные цветочки, кукольная пластика, стилизованные костюмы и пачки долларов в самых неожиданных местах — в цветочной клумбе, в мусорных бачках, в коробках из-под обуви. Появление настоящего человека в этом Барбином рае кончается плохо: единственный среди семейных пар холостяк — действительно очень живой Джек в исполнении Михаила Яковлева — случайно открывает их тайну, и они его совместно убивают, закапывая беднягу тут же на авансцене, посыпая натуральной землицей. Но происходит путаница с жанрами, стилистическое несовпадение постановочного решения и актерской игры: фарсовый прием не выдержан до конца, главные герои в этом кукольном эдеме вдруг начинают очень серьезно «жить» по системе Станиславского, психологически развивать свои роли, и саркастичный юмор спектакля оборачивается назойливым и примитивным моралите.

«Кроткая» в трактовке питерского «Особняка» (постановка Юлии Паниной по инсценировке Ильи Тилькина) шокировала челябинскую публику, да и жюри отнеслось к спектаклю неоднозначно: всех раздражил и даже напугал видеоряд — на огромном экране демонстрировался вообще-то весьма впечатляющий фильм в духе Дэвида Линча, кадры которого к Достоевскому ни прямого, ни косвенного отношения не имели. Один из возмущенных зрителей пытался протестовать и призывал публику «прекратить, а не терпеть это безобразие», но какая-то продвинутая старушка посоветовала ему все же терпеть. На его резонный вопрос, почему он должен терпеть, старушка резонно же и ответила: все терпят, и ты терпи! Достоевский тоже терпел… Большая часть зрителей восприняла этот диалог как запланированную провокацию. Впрочем, Дмитрию Поднозову, единственному актеру спектакля, ни громогласные дебаты зрителей, ни децибелы музыкального оформления, ни видеосюжеты с мочой, вытекающей из инфернального вида девушек и втекающей в них обратно, не помешали блестяще исполнить свою роль и увезти в Петербург специальный приз жюри «за создание образа Закладчика». Спектакль этот требует более подробного рассмотрения, но уже вне территории челябинского фестиваля — на родной почве.

Камерата имеет статус международный, но «заграничных» спектаклей было лишь два, причем один из них, по нашим понятиям и не совсем заграничный, с огромным трудом выбрался на фестиваль. Ереванский камерный театр приехал, преодолев страшные бюрократические препоны, потом декорации не пропускали на таможне, их доставили за три часа до начала представления, и то благодаря хлопотам влиятельных московских армян. «Нерон», поставленный по пьесе Эдварда Радзинского режиссером Арой Ернджакяном, — спектакль двадцатилетней давности, и это чувствовалось, но, как видно, проблема самодурства власти актуальна во все времена.

Л. Харламов, О. Шапков, Ю. Косарева в спектакле «М. — П.». «Театр одновременной игры» «Zooпарк» (Нижний Новгород). Фото из архива фестиваля

Второй «заграничный» театр — из Женевы. Небольшая труппа «Барака» под руководством режиссера и сценариста Жоржа Герреро показала спектакль «Девушка и смерть» по пьесе Ариэля Дорфмана (по ней Роман Поланский снял фильм с Сигурни Уивер и Беном Кингсли). Спектакль швейцарцев произвел впечатление лаконичной и строгой сценографией русской художницы Маши Шмидт (несколько центнеров гальки на площадке) и еще тем, что, в отличие от российских актеров, понятие четвертой стены для женевцев — далеко не условное. Зрителя для них вообще не существовало, но такая герметичность актерской жизни на сцене тоже любопытна, во всяком случае, необычна для нас. Героиня спектакля, пережившая пытки и насилие, алчет отомстить своему обидчику и, заперев его в подвале своего дома, теперь сама угрожает ему пистолетом, вынуждая признаться в своих преступлениях. Ее муж — юрист и тоже жаждет справедливости, но только законным путем, через расследование и суд. Короче, нашла коса на камень, да еще в одной из стран Латинской Америки. В общем, кредо труппы из мирной Швейцарии таково: «Наше общество страдает от фанатизма, невежества, жадности. Оно сеет вражду между людьми. Мы считаем своей обязанностью прямо говорить обо всех этих проблемах, несмотря на уверенность многих, что искусство призвано всего лишь развлекать». Очень серьезный театр. Не мешало бы ему хоть немного обаяния и улыбки.

Украшением фестиваля я бы назвала маленький коллектив из Нижнего Новгорода «Театр одновременной игры» «Zooпарк» — на прошлой Камерате он получил Гран-при за спектакль «Случай в зоопарке». Вот уж у кого море обаяния и улыбок. Трое талантливых актеров Лев Харламов, Олег Шапков и Юлия Косарева сыграли талантливый спектакль «М. — П.» — «Пафос и метафизический намек на поэму Венедикта Ерофеева Москва—Петушки» и, кроме того, активно участвуя в обсуждениях и фестивальных посиделках, предлагали свои вариации происходящего в виде импровизированных капустников. Выбранный театром и поставленный Ириной Зубжицкой (ею же оформленный) культовый для нескольких поколений литературный шедевр — материал для российского зрителя беспроигрышный, но требующий особой профессиональной и человеческой тонкости в поиске и определении такого сценического языка, который бы не разрушил глубину, ритм и поэтику Ерофеева. При постановке спектакля эта особая деликатность была проявлена — сценическая версия сделана с любовью и невероятной актерской изобретательностью. К сожалению, основной постановочный прием изобретательностью не отличался: вокзальные звуки, чемоданы и танцы под советские хиты из динамиков — уже штамп в изображении нашей славной совдепии. Понятно, что рождение таких «дежурных» сценографических и режиссерских решений продиктовано в основном бедностью маленьких театров, вынужденных ограничиваться доступным кругом постановочных идей и предметов. Впрочем, именно в спектакле «Zooпарка» эстетика бедного театра подтвердила свою витальность и органичность — чего стоит хотя бы сцена, когда Веничка — Олег Шапков курит в тамбуре. Нет ни тамбура, ни окна, но, подняв воротник, спрятав в ладонь папиросу, актер выдыхает дым в луч прожектора, как в окошко, — и вдруг начинаешь впрямь ощущать утренний холод тряской электрички и сквозняк, пробирающий до костей, готовый загасить слабый огонек. Замечательные актерские работы — проникновенные, точные, с быстрыми переходами от характеров к маскам, с живым и уместным общением с публикой: объявляется викторина, зрители должны отгадывать названия любимых Вениных коктейлей. Угадали «Слезу комсомолки» или «Дух Женевы» — получите приз, какую-то дурацкую пластилиновую черепашку. Веню в его приключениях сопровождают и помогают ему советами, даже подсказывают реплики два материализовавшихся многофункциональных ангела — они же случайные попутчики, они же и все остальные персонажи. Отчаянная неспособность главного героя вписаться в реалии этого мира и в то же время «свойскость», узнаваемость, пронзительное одиночество и в то же время дружба с ангелами — удивительное попадание Олега Шапкова и в образ Венички, и в сердце зрителя. За эту работу ему был вручен приз фестиваля «Лучшая мужская роль».

Вальяжный расслабленный Александр Баргман и очень красивая одухотворенной красотой Анна Вартаньян в спектакле «Жан и Беатрис» произвели неотразимое впечатление на челябинскую публику. Оба чрезвычайно свободно чувствуют себя на площадке, которая находчиво оформлена Николаем Чернышевым — из канистр и кулеров с водой созданы и мебель, и антураж, и смысловой намек — человек не может утолить жажды (любви), хотя вода (объект) рядом. Баргман исключительный актер — из тех, что могут, как говорится, гениально сыграть и телефонную книгу. Жаль, что даже при возможности выбирать актер и играет «телефонные книги», ибо, на мой взгляд, пьесу Кароль Фрешетт драматургическим шедевром не назовешь. Впрочем, приз Камераты за «Лучший спектакль» произведение французского режиссера по фамилии Дело все же получило, и это радостно.

Приз «Лучшая женская роль» оказался у красавицы-рижанки Татьяны Бондаревой: совместный российско-латвийский проект «Кабаре Бухенвальд», моноспектакль по пьесе Клима в постановке Алексея Янковского идет у нас в городе (Мастерская «АСБ»).

Еще несколько спектаклей остались за кадром обзора: Московский Новый драматический театр с «Настоящим Западом» по пьесе Сэма Шепарда с органичным и обаятельным «плохишом» Михаилом Калинычевым в роли Ли, моноспектакль «Медея» с прекрасными костюмами Кати Шапкайц нашего Молодежного театра на Фонтанке, «Разбился я с театром» («ДТП в одном действии по дороге из Керчи в Вологду») в постановке и исполнении Игоря Ларина (театр «Монплезир»), но главное, что после фестиваля действительно осталось оптимистичное ощущение светлого пути русского театра. И не только из Керчи в Вологду. Но и обратно.

Ноябрь 2006 г.