Григорьев М. А. Петербург 1910-х годов. Прогулки в прошлое
Составитель, автор вступительной статьи и комментариев Л. С. Овэс. — СПб.: Российский институт истории искусств, 2005.
Л. Овэс в коротком предисловии к «Прогулкам» Михаила Григорьева вполне точно определила основную особенность этой замечательной книги — воспоминания художника: «Облик города, схваченный профессиональным взглядом… Память художника фиксирует раскраску паровоза и яхт, устройство городского транспорта, силуэт буяна, детали костюма ломового извозчика и петербургского щеголя, топографию навсегда исчезнувших уголков».
Действительно, живопись и графика Петербурга начала ХХ века, его пейзажи, натюрморты, портреты горожан многих сословий и профессий живут тут на каждой странице, в каждом абзаце. Вот панорама оживленного невского судоходства. По темной глади главной реки проходили караваны барж с буксирами, пассажирские пароходики, ялики, моторные лодки, лайбы, яхты. По вечерам на всех судах зажигались огни, которые, отражаясь в воде, расцвечивали ее поверхность. И петербуржец начала прошлого века зримо ощущал себя жителем большого портового города… А вот приказчики мясных лавок в белых передниках и черных нарукавниках из лакированной кожи. Их физиономии, по свидетельству Григорьева, являли законченный образец пошлости: нафабренные усы колечком, точно приклеенные, пробор с залихватским коком, жирная морда, кретинические глаза… За мясниками следует одетый в солидную поддевку с огромными сборами петербургский кучер. В его профессиональном одеянии автор обращает внимание на одну выразительную, курьезную деталь: на кучерской спине на широком кушаке были укреплены часы, дававшие возможность седоку-барину, глядя перед собою, чуть выше кучерского зада, следить за быстротечным временем…
Но «Прогулки» не исчерпываются исключительно живописностью авторского взгляда. Михаил Григорьев совершенно очевидно был разносторонне одаренным человеком. Он не только видел город острым зрением талантливого театрального художника, он его и слышал, и осязал, и проникал в какие-то сущностные слои петербургского бытия.
Например, мог блестяще изобразить звуковую партитуру петербургского двора. Выкрики бродячих торговцев, всех этих тряпичников, зеленщиков, булочников, молочников. Вот рулады тряпичника: «„Стей-й… Тря-яп… тылок, банок продава-ать!“ (костей, тряпок, бутылок…). Выкрик делался гортанным, сдавленным звуком. Первые два слова выпевались протяжно, с большим интервалом, на высокой ноте. Потом скороговоркой звук шел вниз, и только последнее „а-ть“ тянулось долго на низ кой ноте». А потом следует рассказ о бродячих музыкантах и пев цах. Перечисляются их инструменты и репертуар. Следом идет подробное описание работы «человека-оркестра». Дальше по очереди нам представляют шарманщиков (которых, впрочем, описывали многие и до Григорьева), а затем уже совершенный, как теперь говорят, эксклюзив — тирольцы в националь ных костюмах, исполнявшие свои переливы под аккомпанемент арфы (это во дворе-то!), или немецкие бродячие духовые оркестры, которые прибывали в столицу Российской империи на заработки в летнюю пору. И вот уже пресловутые петербургские дворы-колодцы, где мы продолжаем жить и по сию пору, наполняются, благодаря автору «Прогулок», живыми звуками и движением столетней давности. Поразительный, ушедший в небытие дворовый театр. Какой дивной зрительной, музыкальной и прочими видами памяти и точностью описаний владел автор!
И так на каждом шагу. Книга Григорьева переполнена удивительными, редкостными деталями и подробностями петербургской жизни, многие из них ни у кого больше не встречаются… Четыре огромных корабля «дредноута», начатые, да недостроенные перед Первой мировой войной на Балтийском заводе, простояли, ржавея, до самого НЭПа, потом были куплены какой-то немецкой фирмой на вывоз, но затонули в Балтийском море из-за разыгравшегося шторма… В том же Балтийском море и Ладожском озере было много тюленей, рассказывает Григорьев и дает забавную картинку: «Раз во время ледохода я увидел, что набережные у Дворцового моста усеяны зрителями, пробрался к парапету и заметил плывущую льдину и двух тюленей на ней. Время от времени звери плюхались в воду, потом опять забирались на льдину. Видимо, то, что они плыли по городу, не производило на них никакого впечатления»… То, что наши деды и прадеды вкушали такой напиток, как сбитень, общеизвестно, но что это был за напиток я, например, как-то плохо себе представлял. Григорьев разъяснил: «У извозчичьих очередей толкались сбитенщики. У них через плечо на полотенце висел укутанный бочонок со сбитнем — патокой с кипятком. У пояса на ремне — ящичек со стаканами и с „ягодой“. Сбитенщик доставал стакан, клал в него „ягоду“ — разваренную черносливину, доливал сбитнем, и напиток был готов».
Автор «Прогулок» помнил в подробностях ассортимент петербургских лабазов, бакалейных, овощных, рыбных лавок и магазинов, где торговали дичью. Знал, что живые волховские сиги, невские миноги, угри Финского залива, гатчинскую и сестрорецкую форель, ладожского лосося рыбаки доставляли «в больших лодках, внутри которых в середине или на корме был вделан ящик, дырочками в бортах ящик сообщался с водою». Ему было известно, опять же в мельчайших подробностях, чем петербургские бани третьего класса отличались от второклассных и шикарных заведений первого класса, сколько стоило обмундирование гвардейского офицера или место на кладбище…
Повторюсь: «Прогулки» Михаила Григорьева — это не только воспоминания художника. Он рассказывает о городе уже исчезнувшем, по сути дела, в пучине времен как краевед, этнограф, бытописатель- документалист, искусствовед, газетчик-репортер… Да, книгу Григорьева можно поставить в один ряд с воспоминаниями Добужинского и Бенуа. Но ее родословную следует вести еще и от знаменитого некрасовского сборника «Физиология Петербурга».
Современного читателя может удивить, что во всей рукописи «Прогулок» нет ни одного выспреннего, слащавого, как теперь говорят, пафосного слова о Петербурге. «Один из красивейших городов мира, неповторимый, незабываемый…». Никакой идеализации. Наоборот, немало в жизни того Петербурга, который мы безвозвратно потеряли, Михаилу Григорьеву претило. Его коробила архитектура Спаса на Крови, ставшего теперь одним из символов города. Чуть ли не наравне с Медным всадником и Адмиралтейской иглой. Раздражала своим безвкусием и пестротой наружная реклама на Невском и других больших улицах центра. Огорчала неустроенность жизни и грязь в окраинных частях города. Но на самом деле Григорьев настоящий патриот Петербурга. Так знать и понимать может только истинно влюбленный.
К безусловным достоинствам книги следует отнести подбор нетривиальных, прекрасно аккомпанирующих тексту фотографий (большинство из них публикуются впервые) и очень подробные, добросовестные, интересные комментарии.
Январь 2006 г.
Комментарии (0)