Ф. Достоевский. «Неточка Незванова».
Вологодский областной театр кукол «Теремок».
Режиссер-постановщик Яков Мер, художник-постановщик Анастасия Кардаш
«Сюжет пьесы заимствован из произведения г-на Ф. М. Достоевского», «для глубокоуважаемой публики звучит музыка» (из текста приглашения), к участию в спектакле приглашены актеры драматических театров — дабы представить в лицах и куклах историю демонической одержимости музыкальным талантом…
По-трактирному любезный парень в крас ной рубахе, причесанный на прямой пробор (А. Диев), приглашает зрителей в зал, где почти буквально воспроизведен интерьер «отдельного кабинета»: круглый стол под белоснежной скатертью — слева, раскрытый рояль — справа, дощатая стена, почти сплошь заклеенная выцветшими обрывками афиш, служит задником. Следует встреча Господина Б. (О. Емельянов) и Неточки (Н. Воробьева), одетых в привычнотеатральный «XIX век». Столь же привычно «драмтеатровым» выглядит диалог, который актеры, сидящие за столом, периодически прерывают, замирая в неподвижности. Дощатый задник преображается в подобие трехэтажного вертепа, и рассказ Неточки иллюстрируется кукольным действием. А кукольные сцены, в свою очередь, прерываются «музыкальными антрактами», когда в зале появляются «настоящие» трактирные музыканты. Юная круглощекая скрипачка, одетая мальчиком (А. Иванова), и рыжекудрая пианистка в лиловом (Л. Васильева) простодушно-темпераментно исполняют какой-нибудь популярный романсовый мотив (вероятно, олицетворяя «светлую сторону музыки»).
В результате выясняется, что из повести Достоевского «заимствовано» немного, создателям спектакля «Неточка Незванова» интересна не столько сама Неточка, сколько ее отчим, скрипач Ефимов, который, по сути, и становится центром повествования. То, что у Достоевского остается недосказанным, в спектакле — конкретизировано и трактуется совершенно однозначно: Ефимов мучим совершенным преступлением (в первоисточнике — прежде всего стихийным талантом, воплотить который в музыке он не способен). Эклектичная инсценировка Михаила Бартенева (по мотивам которой создан спектакль) не оставляет сомнений: отчим Неточки — убийца, и именно убийство довлеет над потенциальной гениальностью.
Написать-то, собственно, хочется о двух эпизодах этой постановки, по-настоящему приковывающей внимание и оживающей лишь на считаные минуты… И в центре каждого из этих эпизодов оказывается Ефимов-кукла (В. Даценко), подтверждая восприятие этого персонажа как главного в спектакле. В первый раз это происходит, когда Господин Б., изливающий свою тоску по недостижимой гениальности в пространном монологе, внезапно обращается к Ефимову — и тот отвечает своему старому другу-врагу-сопернику. Отвечает не только словом, но и выразительным движением куклы, ее «взглядом», жестом… И диалог возникает — правда, совсем ненадолго — и захватывает зрителя!
Во второй раз очаровывает и увлекает эпизод, повествующий о порыве вдохновения, посетившем несчастного музыканта. Ефимов с «проклятой скрипкой» в руках под величественную мелодию парит в центре черного кабинета, а обыденный мир вокруг него буквально «рассыпается»: кукольные табуретки, комод и даже кровать, на которой лежит умирающая Неточкина матушка, «всплыв», исчезают в темноте, довольно прямолинейно, но эффектно символизируя вожделенное освобождение от бытовых оков. Аналогичный по семантике эпизод, когда Ефимов «парит среди Юпитеров и Сатурнов» в верхнем этаже «вертепа», почему-то выглядит наивно-«самодельным»; и совсем не впечатляет.
Большеголовые печальноглазые планшетные куклы в руках талантливых вологодских кукловодов неоспоримо «переигрывают» живых актеров, «прикрывают» драматургические и постановочные «прорехи» и штампы. Так «…улица, фонарь», замерзшая дворняжка (Н. Савенкова), канонически-кукольно поскуливающая, — донельзя «замыленные» в разнообразных «петербургских сюжетах» элементы спектакля — одушевляются и выглядят почти трогательно, благодаря присутствию забавно семенящей куклы-Неточки (М. Ефремова).
Любопытные попытки переосмыслить сюжет Достоевского, используя приемы театра кукол, в спектакле явно присутствуют. Повзрослевшей Неточке далекое детство представляется кукольным балаганчиком, где убиенный итальянец (А. Палкин) чертиком выскакивает из парящего в воздухе скрипичного футляра; несчастная жена спивающегося музыканта (И. Кармашова) предстает «в трех куклах» (воплощенная надоевшая заботливость); забавный шарманщик проезжает пару раз перед дощатой стеной «вертепа»; зимний Петербург, напоминающий фантастическую ледяную скульптуру, появляется в маленьком нижнем окошечке (в финале, когда все окна и окошки дощатой стены раскрываются настежь, за ними обнаруживается все тот же ледяной город — объемная светящаяся декорация выше человеческого роста). Очевидно, что упомянутые элементы спектакля призваны визуально заинтриговать зрителя, но в четкую драматургическую и сценическую конструкцию, увы, не складываются, а посему выглядят скорее лишними, чем эффектными. И уж совсем не хочется писать про хлипкие «красные занавеси» и топорно стилизованные под детский рисунок картонные силуэты «дам и кавалеров»…
В инсценировке (как и в спектакле) прослеживается очевидное желание представить Неточку Незванову творческой наследницей несостоявшегося гениального скрипача, но реализуется это желание весьма спорно и не совсем внятно. В финале вокруг страдалицы-Неточки, с патетическими слезами провозглашающей: «Я сыграю эту роль!», собираются все кукольные персонажи, и «читается» это вроде бы так: стала девочка актрисой театра кукол…
В первоисточнике финал открытый — в спектакле попытались поставить свою, кукольную, точку?
Комментарии (0)