А. Курейчик. «Сбитый дождем».
Театр «Приют комедианта».
Режиссер Гарольд Стрелков (Москва)
Известно: петербургские театры нечасто обращаются к современной драматургии, а спектакли по русскоязычным пьесам вообще можно сосчитать по пальцам. Пять-десять молекул «кислорода» (спектакли «Балтийского дома», театра «Особняк»…) не спасают от вакуума, уж не говоря о том, что молекулы эти доступны далеко не всем желающим подышать воздухом современного театра.
В такой ситуации безусловно радует появление в афишах имени белорусского драматурга Андрея Курейчика, чей «Старый-престарый сеньор с огромными крыльями» поселился теперь на сцене «Приюта комедианта».
Как в тексте пьесы образный лаконичный язык притчи причудливо сочетается с современным разговорным стилем, так и на сцене, в характере персонажей и организации пространства одновременно присутствует иносказательное и бытовое. При этом действие течет ровно и неторопливо, лишь два раза «взрываясь» яркими светозвуковыми эффектами: при появлении Ангела и воскрешении его из «мертвых». И это неторопливое повествование, в котором «острая», казалось бы, ситуация (шутка ли, Ангел с неба свалился!) не порождает драматизма, а известную долю серьезности уравновешивает мягкий юмор, как-то незаметно заходит в тупик. Причем такой капитальный, что ищи, не ищи, а выхода все равно не найдешь.
В начале спектакля возникает печальный и поэтичный мир. Художник Борис Анушин драпировал сцену таким образом, что при минимуме декораций она кажется удивительно тесной. Настроение создает освещение пространства: зеленый свет — и ткани превращаются в стены сырой пещеры, поросшие мхами и лишайниками; желтый — и стены как будто высыхают, обнаруживая изысканные неровности каменной поверхности (художник по свету Александр Кибиткин). В этой сырой пещере, куда сотни лет не заглядывало солнце, под шум дождя бестолково суетится человек… в очках. Эти несуразные очки совершенно не вяжутся ни с массивной фигурой Пелайо (Александр Баргман), ни с окружающей обстановкой. Жена Пелайо Элисенда (Инга Оболдина), в отличие от мужа, строга и печальна. Держа на руках умирающего от чумы ребенка, она медленно проходит по сцене и опускается на краю ее, словно для молитвы. И вдруг откуда ни возьмись на героев сваливается «Старик с крыльями» (Владимир Татосов).
С его появлением дождь прекращается, пещера «высыхает», а плавная музыкальная тема, которая звучала на протяжении первой сцены, замолкает. Вместе с музыкой уходит и то ощущение безнадежности, которое придавало действию отвлеченно-возвышенный характер. С появлением «чуда» повествование из притчи превращается в комедию, интрига которой строится вокруг непонятного «существа». Кто это? Откуда? Что с ним делать? Элисенда, которая минуту назад казалась почти Мадонной, становится вдруг сварливой женой. Она беспрестанно «пилит» своего бесхарактерного супруга, чтобы он забил пришельца палкой, на что тот резонно возражает: «Это ж не краб — ангел все-таки…» На диковинного Старика стекается посмотреть деревенский люд. Здесь и Соседка, «которая знает все о жизни и смерти» (Галина Мочалова), и Рыбак с Лунатиком (Павел и Григорий Татаренко), и неудавшийся дровосек Отец Гонсаго (Виталий Салтыков), и несчастная горбатая Девушка (Ирина Саликова). Кто-то дает советы (один другого абсурднее), как распорядиться пришельцем, кто-то хочет с его помощью исцелиться от недуга. «Ведь это падший Ангел, — недоумевает Элисенда, — как же он исцелит?» Но персонажам все равно, они готовы платить пять сентаво за то, чтобы погладить Ангела, так что Пелайо с Элисендой наживают в итоге неплохой капитальчик, уж не говоря о том, что их ребенок с появлением Старика выздоравливает.
Спектакль насыщен легким юмором, в котором проглядывает отношение режиссера к своему творению. Вот вам, дорогие зрители, веселая сказочка, вариации на тему «а если бы…». И персонажи такие забавные: Отец Гонсаго запросто расхаживает по сцене с цветочной корзинкой на голове, Элисенда убаюкивает в качестве ребенка симпатичного пупса, а у Ангела крылья из пластиковых трубочек, эдакие капилляры, питающие его… нектаром, наверное. В этом есть элемент игры, как и в том, что после каждого акта опускается маленький, словно игрушечный, занавес. Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец.
Персонажи и сами иногда становятся похожи на детей. Пелайо и Элисенда, например, собрав вырученные за Ангела монеты, наслаждаются их звоном, весело прыгая по сцене. В такие моменты в них просыпается что-то светлое, наивное, и эти метаморфозы режиссер подчеркивает музыкальной темой или при помощи света. Вот Ангел пожалел несчастную горбунью, погладил ее по спине, и часть сцены осветилась синим светом, будто в пещере появилось небо. Однако к концу спектакля эти «милые дети» предстают совершенно избалованными, инертными существами. Все в белом, как спеленатые младенцы, они рядком полусидят на скамеечке и мирно посапывают (а кто-то совсем не по-младенчески храпит). Абсолютное благоденствие. Но возникает вопрос: а дальше — то что? Ответ напрашивается сам собой: ничего, тупик.
Судя по поведению Ангела, своим «счастьем» персонажи обязаны именно ему. Оставив свои крылья висеть в сторонке, «ветеран небесного заговора» суетится на сцене. То подкинет Пелайо игрушечных кроликов, от которых тот брезгливо отмахивается, то икры добавит в тарелку (Лунатик не доволен — вчерашняя), то принесет очередное письмо Отцу Гонсаго («Опять от Папы! Ох уж этот Папа!»). Ангел растерянно вздыхает — никак не угодить ему своим подопечным. Все они недовольны, только капризничают да иногда лениво переворачиваются с боку на бок. Остается по-отечески подоткнуть каждому одеяльце — и пора давать сигнал своим, наверх, чтобы забирали туда, откуда свалился. Так и завершается спектакль: персонажи спят в своей «люльке» под «душеспасительную музыку», в то время как игрушечный занавес медленно опускается.
«…Прохудятся небеса, разом все сойдут с ума», — эту присказку героиня Инги Оболдиной повторяет по ходу действия несколько раз, дивясь окружающему миру. Кажется, небеса уже прохудились. Может быть, от постоянных дождей, а может, оттого, что некому их починить. История Гарольда Стрелкова потому и «почти смешная» (так жанр определен в программке), что добро в ней предстает хоть и трогательным, но «каким-то дряхлым», беспомощным. Ласковый Ангел — случайный гость, по вине дождя оказавшийся в курятнике. Что же он, такой, может исправить в мире, где все так давно пущено на самотек…
Комментарии (0)