У. Шекспир. «Мера за меру». Театр им. Ленсовета.
Постановка и сценография Василия Сенина

Начать придется с банальности — с общеизвестного факта: есть многие на свете, друг Горацио, спектакли, о которых можно долго (или коротко — не важно) рассказывать, как они сделаны, но решительно, как ни бейся, не скажешь про что и, тем более, зачем.

И дальше уж прямо без вступлений — «Мера за меру».

Василий Сенин, как сообщают СМИ, режиссер молодой, но очень известный в России и за ее пределами, осуществил свою давнюю мечту: поставил далеко не самую заигранную, сумрачную и странную, можно даже сказать — загадочную, пьесу Шекспира на большой сцене театра им. Ленсовета. Постановщик выбрал замечательный перевод О. Сороки, в спектакле занята как талантливая молодежь, так и признанные мастера труппы. Тут бы и воскликнуть: ура, успех, победа!.. Но… Вопросы, о которых — выше, не находя ответов, мешают радоваться.

Шекспира в современных костюмах играют так давно и везде, что ультрасовременным решением было бы одеть героев в шелк и бархат Ренессанса. Но у Сенина жители условной шекспировской Вены носят условные серые деловые костюмы — чиновники, секретарши (они же телохранительницы), «администрация президента» и сам «президент» — сначала Герцог Винченцо (Владимир Матвеев), потом его наместник Анджело (Олег Федоров). Монашки тоже одеты в серое, и Изабелла (Анна Ковальчук) — еще не монашка, но послушница — ходит в плащике мышиного цвета, на который и смотреть-то жалко. Зато девицы из публичного дома щеголяют в коротеньких атласных сорочках цвета красного вина, а их хозяйка (Елена Маркина) — в ярко-красном клеенчатом плаще. Это, во-первых, создает цветовые контрасты, а во-вторых… Вот сразу ненужный вопрос: что это значит?.. В борделе жизнь ярче, надо полагать… А может, и не надо полагать…

С одной стороны, внешний облик героев не столько сегодняшний, сколько вневременной (по покрою одежды — ХХ век, но нельзя сказать точно — советское время или, скажем, наши дни). Однако первое, что слышим — шлягер именно советской эпохи «Не думай о секундах свысока». Тематически сериал про Штирлица никак не пришьешь к «Мере» (разве что Герцог под чужой личиной скрывается и за Анджело шпионит?..), значит, надо полагать, здесь указание на время… Или не надо полагать? Весь второй акт идет под ироничную музычку из польского авантюрно-комедийного фильма «Ва-банк», что окончательно спутывает зрительские ассоциации.

К чему сейчас разоблачать нравы советской номенклатуры, кому это интересно! Если уж браться, так за нынешних. И вот Герцог передает власть в руки Анджело, как первый президент РФ — второму, для пущего смеху наместник выходит уже не на красную дорожку, а на татами в кимоно дзюдоиста, а по радио звучит: «Указ вице-президента. В связи с невозможностью президента исполнять обязанности президента полномочия президента временно переданы вице-президенту»… В финале Герцог появится в пальто и кепке, но если кто-то решит, что здесь сатира на столичного градоначальника, — то ошибется. Здесь уж не вопрос — надо ли так полагать или нет. Не надо.

Зачем все эти намеки, да и намеки ли это или просто хохмы, без всякого умысла и замысла, — не знаю, не скажу. Оформление придумал сам режиссер, это важная часть его решения, но она-то как раз ничего не проясняет, а только путает! Еще короткий пример. На занавес (вернее, белые «французские» шторы, как в казенных учреждениях) в начале каждого действия проецируются фрагменты знаменитых полотен. В начале — задумчивый ангелочек с «Сикстинской мадонны» Рафаэля. После антракта — фрагмент росписи Сикстинской капеллы, часть «Сотворение Адама» (только две руки, тянущиеся друг к другу, Творца и Адама), кисти Микельанджело. Почему потревожены именно эти шедевры религиозной живописи?.. Потому ли, что и там, и там есть слово «Сикстинская»?..

Пойдем другим путем и измерим иною мерой.

Чему больше всего радуется публика на спектакле? Тем самым узнаваемым современным деталям, которые напридумывал Сенин вместе с артистами. Еще бы, конечно, смешно вместо констебля и тюремщика увидеть двух ментов в форме, а если вдобавок один из них (Всеволод Цурило) произносит шекспировский текст, после каждого предложения добавляя словечко «нах», а другой (Евгений Филатов), пиная футбольный мяч, скажет: «Ну ты и Кержаков!» — то смех в зале не может не перейти в хохот. (Тут вопрос «зачем» неуместен до неприличия, поэтому не задаем его.) Еще более смешно увидеть вместо дворянина по имени Лючио — трансвестита-наркомана в женских туфлях и заячьей шубке. А если он будет «торчать» у портала или совокупляться с резиновой куклой из секс-шопа на глазах Герцога, переодетого монахом, то хохот может уже стать истерически-напряженным… (Актеру Станиславу Никольскому хочется посочувствовать, но он имеет такой явный успех, что сочувствия, надо полагать, не примет. Или не надо полагать?) Возникает некоторая несообразность, потому что по тексту Лючио — заядлый бабник, активный гетеросексуал… Но в принципе большая часть текста, который произносят герои, видимо, не должна восприниматься — ни информативно, ни образно — никак. Это просто звуки, на которые накладывается картинка.

А. Ковальчук (Изабелла), О. Федоров (Анджело).
Фото Э. Зинатуллина

Приколы, примочки и мульки, которыми уснащена поверхность, отвлекают от глубины и дают спектаклю возможность катиться легко и весело. Иногда случаются и остановки: Анна Ковальчук и Олег Федоров, скажем, пытаются эмоционально насыщенно вести свой дуэт, но посреди острого страстного объяснения актеру велено скроить залу забавную гримасу — и погружения в диалог как не бывало. Сколько бы энергии и душевной силы ни вкладывала актриса в речи своей Изабеллы, мы все равно так и не понимаем: смешно ли ее упорство, по мнению постановщика, или достойно уважения. Проблема «спасти ли брата ценой потери чести или сохранить честь» в спектакле представляется то как серьезная и реальная, то как ужасно забавная, не стоящая раздумий.

Ответ на наивный сегодня вопрос Герцога, изменит ли власть чистого и честного Анджело, известен заранее: власть имущие порочны и продажны, по сравнению с ними сутенеры, бандерши, проститутки и их клиенты — просто дети. Герцогу поэтому в спектакле делать нечего: он никого не испытывает, знает все наперед и только шныряет здесь и там в поисках впечатлений, главным образом — от встреч с женским полом. Какое уж там благородство, какая мудрость — он хитрец, лицемер и сластолюбец, которому Анджело и в подметки не годится! В. Матвеев в этой роли блестящ, ироничен, ядовит и темпераментен, как всегда, только жаль, что неоднозначная, почти трагическая фигура шекспировского героя, которую мог бы воплотить этот актер, не пригодилась спектаклю.

А может, это просто такой театр-праздник, где все музыкально и шутливо, с псевдоактуальными прибамбасами и легкими намеками на политическую сатиру, но без всякого яда и социальной критики?.. Сюжет катится, шутки становятся вольнее («Сукенссон, спрячь свой вялый патиссон»), танцы — раскованнее (эротические упражнения на матах Анджело и Марианны или верчение попой упомянутого палача Суккенсона), болтовня — бессмысленней (персонажи спорят о том, на какой слог падает ударение в слове «петля»), и так далее. Правда, вдруг Помпей (Дмитрий Лысенков), зловеще поигрывая топором, пропоет макабрский зонг на стихи Шекспира «Приходи, смерть» (для знатоков возникает еще один вопрос «зачем»: зачем здесь эти стихи из «Двенадцатой ночи»?). Но все-таки капустник торжествует, и внезапный инсульт и проблемы с речью у Эскала — той же, «капустной», природы.

В финале Изабелла с непонятной улыбкой поднимает с пола топор и уходит вслед за Герцогом. уБИТ или не уБИТ Герцог за сценой — вот в чем вопрос, оказывается. Стала ли чистая и прекрасная душой девица убийцей?..

Но если у Изабеллы за спиной топор, то у Василия Сенина — всего лишь кукиш. Не так страшно.

Сентябрь 2006 г.