«Дом на Пуховой опушке». По сказке А. А. Милна в пересказе Б. Заходера.
Экспериментальная сцена п/р А. Праудина.
Постановка Анатолия Праудина, сценография Ксении Бурланковой

Бог умер давно, как сообщил миру Ницше. Кристофер Робин умер недавно, в 1996 году. Он жил долго, дожил до эпохи, когда фактуры высоких технологий, хай-тека, заменили уют английской детской. Плюшевые игрушки, постаревшие вместе c Кристофером Робином (умереть они не могут, ведь они бессмертны как игрушки, а как образы тем более вечны), живут теперь в этом мире безбожия, холодных блестящих гофрированных труб из технической фольги. В самом начале спектакля Сашка-букашка (Маргарита Лоскутникова) со скорбным лицом просит нас заупокойным голосом выключить наконец мобильные телефоны хотя бы в траурный день памяти Кристофера Робина…

Нет хозяина, некому принадлежать, не для кого жить. Взрослые знают: это называется депрессия. Когда депрессия — руки и ноги ватные, как у старого мишки, и вот валяешься, никому не нужный, проворачивая в сознании ржавую пластинку: «Если бы был Кристофер Робин, он бы сказал сейчас…» И сделал. Но — игрушки не только в руках Господа, они всегда еще в чьих-то руках — мы знаем, как трудно напрячь ватные мышцы и начать жить без того, кого любили, кому привыкли принадлежать. Ведь это так легко — для кого-то. И так трудно самому, самим… Каждый взрослый знает, каково выкарабкиваться, превращаться из мягкой игрушки — в самого себя. Все мы — Винни-Пухи, как этот (Владимир Баранов), который медленно и упорно пытается оживить мир, где десять лет Сова не летает, похудевший Пятачок бессмысленно смотрит вдаль водянистыми глазами, озверевший Иа-Иа механически все время куда-то везет что-то глубоко постылое — но куда, зачем, для кого? Для кого растит Крошку Ру мрачная Кенга (Алла Еминцева)?

В. Баранов (Винни-Пух).
Фото В. Постнова

Когда речь заходит о Праудине, можно долго и со вкусом описывать все этюды, приспособления, разработки тем, игры с детской частью зала, из которых состоит неторопливое, подробное театральное сочинение. Но не менее интересно понять, что давно планировавшийся «Винни-Пух» — продолжение тем, которые из спектакля в спектакль волнуют Анатолия Праудина и составляют философию его театра. «Рондо с вариациями» называлась очень много лет назад моя первая статья о Праудине. Название не потеряло актуальности. Он все время возвращается к теме, варьирует ее, находя новые и новые варианты поворотов.

Конечно, Пух — это Праудин, как бы лукаво он ни отрекался от лирического авторства с экрана телевизора. Из спектакля в спектакль режиссер варьирует тему мира, где Бог умер, но надо жить: от раннего «Иуды Искариота» (№ 0 «ПТЖ») до «Урока первого. Воскресенье» (№ 23 «ПТЖ»). Иногда его герои брошены не Богом, а божеством (как Лариса — Паратовым), но почти всегда они должны найти способ «жизни после смерти» и, как Сизиф, смириться, поняв, что камень, посланный судьбой, — это твой камень, твой крест, твоя жизнь.

С. Андрейчук (Пятачок), И. Соколова (Иа-Иа).
Фото В. Постнова

Спасением в этом мире очень часто становится творчество, в «Пухе» эта тема тем более слышна, ведь маленький театр Праудина в «Балтийском доме» — это тот самый Дом, который они, брошенные игрушки, упорно строят из ничего, из производственных отходов, на маленькой опушке большого театра. Строят свой театральный рай, над которым в конце спектакля еще и мягко иронизируют: акриловые обои с облачками да райское дерево из тех же гофрированных труб — вот и весь их роскошный парадиз…

Сцена из спектакля.
Фото В. Постнова

Первый печальный акт спектакля — это творческие муки мягкого, задумчивого Винни-Пуха, собирающего на творческий подвиг жизни зашедшую в творческий кризис игрушечную труппу. И все у него не получается, и Пух застревает, и шарик лопается, и горшок бьется…

С. Андрейчук (Пятачок), В. Баранов (Винни-Пух).
Фото В. Постнова

Сцена из спектакля.
Фото В. Постнова

Весь первый акт Пух с первым актером своей нелепой труппы, поначалу совершенно индифферентным Пятачком, пытаются медленно возродить в холодном мире жизнь. Мастерят пчел из современных стройматериалов, ищут Северный полюс, учатся играть сами (долгие годы с ними играл Кристофер Робин). Конечно, это режиссерская лирика, и, хотя дети смеются-заливаются, ловя кайф от сочиненной сценической игры с предметами, мы смотрим взрослую историю о режиссерских муках.

Трудно отделаться от воспоминаний о мультфильме, звучащем в памяти леоновским голосом, но спектакль Праудина существует совсем в иных координатах. И теперь, пожалуй, не представить себе иного, чем В. Баранов, Пуха и другого Иа-Иа (Ирина Соколова). В этом упрямом ослике неясного пола и возраста сосредоточилась вся наша «коллективная бессознательная» обида на жизнь: на то, что бедствует театр, заедает тяжелый быт, десять лет без Кристофера Робина — облом за обломом. Иа-Иа тащит свою сумку на колесиках — как мы картошку, и творческие бредни Пуха вызывают только дополнительное ослиное раздражение. Иа-Иа параноидально недоверчив и одновременно трогателен — ведь игрушка… Здесь столько блистательного внутреннего юмора выдающейся актрисы, столько драматической эксцентрики!

Набитый опилками Пух терпит фиаско, в дело вступает протагонист труппы Пятачок, решившийся на дальнее плаванье и ставший матросом на их воображаемом корабле. Но все решает, в конце концов, не театр (и это — новый для Праудина мотив). Все решает появившийся в коллективе молодой Тигра (Юрий Елагин). Он влюбляется в Крошку Ру — и все вместе игрушки создают хай-тековский рай, повесив над древом познанья крылья взлетевшей Совы (Александр Кабанов)… Мир снова обретает смысл — в них самих, в жизни, в любви двух молодых игрушечных существ. Этот смысл, радостный для детей, для взрослого Винни-Пуха по сути печален, как печальна жизнь, которую каждому из нас нужно продолжать. Кристофера Робина вряд ли кто-то заменит, но, милые игрушки, надо жить, прожить длинный ряд дней и узнать… Чеховские мотивы здесь не произвольны: Праудин давно репетирует «Вишневый сад», но у театра нет финансовой возможности выпустить спектакль.

Таковы нынче вариации праудинского рондо. В предыдущем спектакле, в «Золушке», мир театра побеждал все. В «Доме на Пуховой опушке» побеждает пришлый играющий в мяч Тигра. Здравствуй, племя младое!

Когда премьеру «Дома на Пуховой опушке» показывали на фестивале «Арлекин», я увидела, как в антракте в буфете сидела группа наших режиссеров — один в один Пух, Пятачок, Сова… Они депрессивно-меланхолически переживали спектакль о себе самих и о мире, где… вообще-то Бог не умер.

Сентябрь 2006 г.