По общему мнению, третий «Арлекин» наконец-то по-настоящему порадовал сильной программой. Все спектакли, включенные в афишу, имели столь явные достоинства, что никому не приходилось задаваться вечным тоскливым вопросом: а почему экспертный совет отобрал именно это, неужели ничего получше не нашлось?.. (Хотя эксперты были всегда поблизости и могли при случае защитить свой выбор.) Все сложилось удачно — жанры и формы разные (программа по идее и должна быть многоцветной, как костюм Арлекина), а качество от пестроты не пострадало. Решить, кто больше всех достоин Национальной премии, было на этот раз не так-то просто. В итоге каждый из семи спектаклей-участников стал лауреатом в своей оригинальной номинации, и жюри во главе с Эдуардом Успенским так поступило вовсе не из вежливости, а главную награду увез «Человек-театр» Петр Зубарев в маленький город Мариинск.

Прошлогодний лауреат Национальной премии — Экспериментальная сцена под руководством Анатолия Праудина — к нынешнему фестивалю подготовил премьеру по «Винни-Пуху» А. Милна (спектакль был сделан на деньги, которые являются материальной частью премии). Грустная история игрушек, пытающихся жить на свете без своего умершего хозяина Кристофера Робина (в подтексте философский вопрос: «Как жить людям в мире, оставленном его Творцом?»), легка и наивна, как детская игра, прозрачна по настроению, загадочна и проста одновременно. «Дом на Пуховой опушке» награжден в номинации «Крутой маршрут»: за верность избранному пути. Нельзя не согласиться с отточенной формулировкой жюри!..

А. Ризванов (Тузар). «Черная бурка». Музыкально-драматический театр им. Батырая (Дагестан).
Фото из архива фестиваля

Лучшие спектакли «Арлекина», как и праудинская работа, демонстрировали попытки избавиться от опостылевших трафаретов, по которым десятилетиями создаются спектакли для детей. Среди прочих устаревших правил — закон «единственности жанра». Современные режиссеры готовы утверждать, что театр для маленьких — это необязательно театр детской радости, здесь необходима драма, возможна даже трагедия. Открылся фестиваль «Черной буркой» Музыкально-драматического театра имени О. Батырая из Дагестана (у себя дома спектакль идет чаще на даргинском языке). Поющая, танцующая труппа из Избербаша вышла к детям со своим глубоким свободным талантливым посланием, и с той мерой драматизма, что отличает настоящий театр. Спектакль игрался дважды; утренник собрал полный зал петербургских детей, и зрелище с выраженным самобытным национальным колоритом их взволновало, а ведь это одна из существенных задач фестиваля.

Притча с трагическим финалом рождена сегодняшним временем, в краю, где исторические катаклизмы проходят через сознание и судьбы людей. Сущностные вопросы теряют свою отвлеченность. Театр говорит с детьми в ситуации, когда фальшивая, подменяющая реальный драматизм интонация невозможна, непереносима. И вот эффект, драгоценный в контексте фестиваля: «Черная бурка» просто отменяет всю рутинную анималистику детских спектаклей, весь этот сводящий скулы лесной коллективизм, мучительные клише (хвостики, ушки, рожки).

Это было именно начало театрального праздника. Спектакль сразу поразил масками зверей. Персонажи истории о верном псе, оставленном на горном пастбище, — это именно персонажи притчи, «философской сказки». Их пластика и речь метафоричны, но за этим стоит конкретное знание природы, повадок пса, волка и волчицы, зайчихи, осла, лисы, ягненка. Маски — мощный знак театрального обобщения, достойный трагического сюжета (художник по костюмам Ж. Колесникова). Лица актеров при этом остаются открытыми; их игра, при всей яркой характерности, не мельчит крупного рисунка притчи, глубоко эмоциональна и легка в переходах к музыкальным эпизодам (композитор В. Шаулов, хореограф Р. Сулейманов). Декорации спектакля принадлежат Ю. Августовичу. В них также есть обобщение, сродни музыкальному. Действие происходит сначала летом, затем зимой и заканчивается в начале лета, с возвращением отары на горное пастбище. Пейзаж лишь намечен, условен, как в древней традиции, но исключительно выразителен в смене состояний. Приход зимы, переломный в судьбе главного героя, приводит на ум «Зиму» Вивальди — такова эмоциональная сила сценографической метаморфозы. Единственный человек в пьесе Г. Хугаева — Пастух — намеренно почти обезличен. Человек в камуфляже вне культуры и, увы, узнаваем и неистребим, по-видимому, везде и всюду. Изнуренный пес ему «без надобности». Пес Тузар не выбирает между волками и человеком, он остается самим собою и погибает, становясь в сознании зрителя подлинным героем. Остаются в памяти и пронзительные в своей человечности драматические мотивы в других персональных партиях спектакля: горестного Осла, наивного Ягненка.

Режиссер «Черной бурки» Мустафа Ибрагимов — из той части коллектива театра, его создателей, что была даргинской студией в нашем ЛГИТМиКе. Их учили А. И. Кацман, К. Н. Черноземов и многие другие. Душа этих педагогов, думается, жива в этом спектакле.

Спектакль «ЯГА БАБА ЯГА» режиссера Николая Коноваленко жюри отметило за поиск театрального языка в разговоре с маленьким зрителем. «Школа драматического искусства» под руководством А. Васильева осуществила первую в своей истории постановку для детей, справедливо рассудив, что в школе могут учиться не только артисты, но, в первую очередь, зрители. А трехлетние дети — начинающие зрители, будущая публика взрослых, серьезных и сложных, спектаклей «Школы». Впрочем, и получасовая «ЯГА БАБА ЯГА» — спектакль совсем непростой, задуман и сделан вполне серьезно, в рамках Лаборатории эвритмии, работающей в театре Васильева.

В основе спектакля — мотивы русских сказок, знакомых даже малышам. Сюжет, в котором действуют трудолюбивая Настенька, ее сварливая Мачеха, ленивая дочка мачехи Марфушка, забитый старик-отец, хитрая Баба Яга, добрая Мышка, напоминает «Морозко»: «хорошая» сестрица получает в лесу от Яги подарки, а «плохая» чуть не остается там навсегда. Оригинальность решения в том, что театральные языки, на которых «изъясняются» актеры, разделены. Персонажи самой сказки действуют только пластически — с помощью жестов, плясок и выразительной укрупненной мимики, а рассказчики — Петушок и Курочка — их «озвучивают», говоря на разные голоса, подбирая каждому определенный тембр и интонацию. Спектакль сопровождается живой музыкой — пианистка играет отрывки из «Детского альбома» Чайковского, находя для героев свою узнаваемую мелодию. Таким образом, персонаж синтезируется, «собирается» из существующих параллельно рядов. Восприятию спектакля такой метод совершенно не вредит, никаких трудностей со «сборкой» образа в единое целое не возникает…

Сколько солдатиков, стойких и оловянных, верно служат тюзовской сцене! Музыка С. Баневича, бесспорно, делает эту службу привлекательной. Екатеринбургский ТЮЗ выставил на фестивальную вахту спектакль по сказке Андерсена, имеющий подзаголовок «музыкальная феерия». До феерии здесь все-таки далеко, слишком все гармоничновыверенно, умеренно и аккуратно, словно мы не видели других примеров режиссерского темперамента Вячеслава Кокорина. И все же подлинный драматический нерв и нота безоглядной самоотдачи, душевного благородства возникли в спектакле — в образе горестной и женственной старой Куклы (Любовь Ворожцова), — здесь андерсеновская тема звучала в полную силу.

Еще один подарок датского сказочника театру для детей — это, конечно, «Гадкий утенок». Спектакли по этой сказке неизменно возникают в репертуаре как кукольных театров, так и ТЮЗов. Орский драматический театр им. А. С. Пушкина показал известную версию сказки, принадлежащую В. Синакевичу (у драматурга пьеса называется «Дикий», театр же вернулся к авторскому названию). Режиссер А. Митькин явно не стремился поразить новизной прочтения или экстравагантностью формы: постановка на фоне экспериментальных опытов может показаться традиционной. Однако это не упрек: очень трудно найти качественную, профессиональную работу в том потоке ярко упакованной халтуры и эстрадной развлекаловки, в который превратилось массовое производство детских спектаклей. В орском «Гадком утенке» сильно прозвучала история матери-утки и ее необычного сына. Мама-утка и сама не понимает, что она испытывает: то ли стыд, оттого что родила такое странное создание, то ли тайную гордость и восторг. В ее впервые проснувшейся душе борются противоположные чувства, в глазах — страх за слишком доброго, слишком открытого миру ребенка, а в голосе — непривычная для детского театра саднящая хрипловатость.

«Счастливый Ганс». Сцена из спектакля. Театр-центр юного зрителя «СамАрт».
Фото из архива фестиваля

Традиционным (но в другом смысле — наследующим иной традиции) можно назвать и «Счастливого Ганса» — спектакль «СамАрта», вызвавший прямотаки бурю восторга фестивальной публики. В театре для детей всегда любили черпать из игрового источника: игра кажется тем удобным мостиком, по которому маленькому зрителю легко перебраться из детской комнаты, где он играет сам, в театр, где играют для него. Открытая игра прямо среди публики, сидящей на полу в шатре, который можно раскинуть и на сцене, и на лужайке, — такая игра предполагает общение актеров со зрителями — и через маску персонажа, и непосредственно от себя, живые и непредсказуемые реакции, свободное обращение с ролями. Все это в спектакле самарцев присутствует, и кажется, что такой способ существования артистам привычен и легок, хотя понятно, что здесь задача по сложности сравнима с работой канатоходца. Речь в спектакле, как можно догадаться по названию, идет о счастье (вновь философская притча в программе «Арлекина»!). Счастье каждый понимает по-своему. Хозяин (Игорь Рудаков) думает, что счастлив, потому что у него все есть: и золотой слиток, и лошадь — серый чемодан с хвостом и гривой, и Свинья — розовый мягкий рюкзак с пятачком, и Гусыня — корзина, из-под крышки которой высовывается длинная белая шея. Вот и тащит он весь этот скарб по жизни, вечно озабоченный — не потерять бы, не украл бы кто. А Ганс (Павел Маркелов) ничего особо и не думает, он просто счастлив. Потому, наверное, что свободен от всего, — походка легкая, подпрыгивающая, лицо светлое, глаза глядят куда-то поверх голов, ничего не обременяет, никаких материальных забот. Но все-таки по-настоящему, самозабвенно счастлив на этом спектакле… зритель! Судим по себе… Смотришь — и не знаешь даже, чему больше радоваться — остроумному, почти афористичному и при этом глубокому тексту пьесы Михаила Бартенева, изящному и ироничному живому музыкальному сопровождению (Василий Тонковидов и Николай Замоздра), восхитительно придуманным смешным костюмам художника Кирилла Данилова, пластически и интонационно точно му актерскому исполнению Розы Хайруллиной, Маргариты Шиловой, Ольги Агаповой… Наверное, радоваться стоит тому, что в спектакле режиссера Александра Кузина все это так счастливо соединилось.

П. Зубарев. «Иваново сердце» (г. Мариинск).
Фото из архива фестиваля

Лауреатом Национальной премии в области театрального искусства для детей в 2006 году стал моноспектакль П. Зубарева «Иваново сердце» (театр «Желтое окошко» из города Мариинск Кемеровской области). Петр Зубарев — идеальный актер детского театра. Веселый, добрый, непосредственный, обаятельный, заразительный — эти стертые слова приобретают конкретное содержание в его присутствии. Но Петр — не только артист, он и автор сказки — умный, тонкий, владеющий словом. Может быть, главное его качество — уникальное чувство меры. И в игре, и в тексте эта мера соблюдена во всем: точно выверена «пропорция» юмора и серьеза, взрослого и детского, сюжета и отступлений от него. Сказочный канон обновлен изящно, ненавязчиво.

Зубарев — талантливый рассказчик, увлекающий за собой в лабиринты сказки, неожиданно выводящий за ее пределы. Он рассказывает историю про Иваново доброе сердце и одновременно объясняет малышам, что такое театр, как, из чего и зачем он делается. Банальным быть не боится, уверен, что можно начать с самого простого, поэтому использует все, что есть под рукой, — в прямом и переносном смысле. Все знают, что «театр начинается с вешалки»?.. И вот Зубарев берет вешалки — обычные «плечики» — и заставляет их играть разные роли. Сначала на них просто развешаны костюмы, как в актерской гримерке (по ходу дела Петр впрыгивает в эти костюмы и мгновенно преображается в нового персонажа), но вешалки могут оказаться всем чем угодно — чем угодно изобретательному артисту. Самое смешное и неожиданное превращение — сцепленные вешалки оказываются крыльями Чудища (а само Чудище, кстати, так же нежданно-негаданно оказывается совсем не злым и по природе не склонным к людоедству). Столь же универсальным средством выразительности становятся в руках Зубарева надувные шарики, а больше на площадке и нет ничего: поля и горы, пропасти и леса возникают в воображении.

«Иваново сердце» хорошо тем, что этот спектакль — для всех. Сказка про Ивана, который пошел искать ума-разума в чужие страны, для детей будет веселой интересной историей с приключениями, для взрослых — остроумной меткой сатирой, но вот что замечательно: все вместе будут переживать и смеяться в одних и тех же местах!

«Зачарованный лес, как нам сделать, чтоб ты никогда не исчез?» — звучит в памяти этот безответный финальный вопрос праудинско-милновских героев, вопрос, заданный и робко, и настойчиво. Детство кончается, нужно тянуть лямку жизни, искать счастье, считать накопленное добро, а потом и жизнь кончается… И Бартенев в «Гансе», и Праудин в «Винни-Пухе» предлагают бороться с неизбежно уходящим временем жизни — играя. Мечтая, фантазируя, улетая в нарисованное небо, каждый день придумывая новую или вспоминая старую игру, возвращаясь в прошлое Рождество, в котором тебя уже не съели…

«Давай как будто тебе КАК БУДТО много лет! А на самом деле… И КАК БУДТО все когда-нибудь кончается. КАК БУДТО. А на самом деле… На самом деле… все КАК БУДТО только начинается!..»

Сентябрь 2006 г.