Первый окружной театральный фестиваль Югры назывался «Белое пространство». Название внутренне рифмовалось и с «Пустым пространством» Питера Брука, и с заснеженной тайгой, и с белым пятном на театральной карте (мало кто знает театры Нижневартовска, Сургута, Нягани: далеко!), и с листом, на котором пишутся первые строки. Ибо театры Ханты-Мансийского округа молоды и действительно начинают с чистого листа. У них нет черновиков. Фестиваль стал первой встречей с профессиональным «редактором» — друг с другом и теми, кто приехал посмотреть профессиональное театральное искусство Югры.
«ОФОНАРЕВШИЙ» ГОРОД
«Божественно красивый и безбожно дорогой», — сказал о нефтяном городе Когалыме патриарх Алексий. Я никогда не бывала в Тюменской области, не знаю ни Ямало-Ненецкого, ни Ханты-Мансийского округов, не видела Когалыма и Лангепаса, но, попав нынче первый раз на театральный фестиваль в Ханты-Мансийск, могу присоединиться, пожалуй, к высказыванию патриарха лишь наполовину, потому что до сих пор нахожусь под сильным впечатлением от того, какой город построили здесь за последние восемь лет, какие социальные и культурные программы осуществляет этот край, превращая территории «вахтенного метода» с лачугами и бараками — в города для жизни и культуры. Пять дней я напоминала себе диктофон, «записывая» на внутреннюю пленку не только собственно театральные (с ними-то проще), но общекультурные впечатления, которые теперь надо «расшифровать». Это трудно, тем более что я попала в этот социально ориентированный округ с программами культурной деятельности — из Екатеринбурга, с Всероссийского театрального Форума, из отчаянных дебатов о грядущей театральной реформе в социально неориентированном государстве (то есть в Конституции записано, что оно ориентировано, а на деле каждый ощущает совершенно иное…).
…Через Обь перекинут новый мост, просто-таки мостище — прямо как в Рио-де-Жанейро (там не была, но мост в Рио представляется мне именно таким). На фоне заснеженных елей и кедров кое-где горят электрические фонари в виде пальм (этакие Арабские Эмираты посреди тайги — смешно), а вообще весь Ханты-Мансийск утыкан фонарями-шарами, и, если посмотреть на город сверху, с холмов, он покажется «горизонтальной» елкой, раскинувшей ветви на много километров. «Офонаревший город», как называют его сами жители, еще десять лет назад состоял из деревянных домишек и бараков. Их и теперь полгорода: одна сторона улицы — «хай-тек», другая — «нехай так», с удобствами на улице. Но на самом деле про «нехай так» — наша острота, на самом деле — далеко не «нехай».
Центр искусств для одаренных детей Севера. Просто, знаете, «город Солнца», где учатся музыке и изобразительному искусству: «Стейнвеи», зимний сад, танцевальные классы, интернат, в котором я хотела бы попросить политического убежища, мрамор и стекло… На доске висит объявление: «Уважаемые жители Страны, особенно художники! В нашу страну пришло письмо об участии…» И так далее. Это действительно Страна, в которой есть школа, училище и вуз (филиал Гнесинки). Выходцы из Страны играли на заключительном вечере фестиваля, это было артистично и виртуозно, недаром международные конкурсы и гастроли — ежедневный фон здешнего обучения.
Те, кто учатся рисованию, имеют возможность каждый день видеть шедевры русского искусства, коллекция которых расположилась тут же, пока не открылось специальное здание…
Эта коллекция потрясает. В отличие от провинциальных картинных галерей, столетиями собиравшихся случайными пожертвованиями, эта сформирована за несколько лет. Губернатор А. Филиппенко организовал Фонд поколений, в работу которого входит программа по возвращению шедевров русского искусства зрителю. А отчисления в Фонд идут, как я поняла, с определенных рекордов в добыче нефти. Каждый «юбилейный» баррель становится картиной, приобретенной на каком-нибудь Сотби или Кристи… А есть еще и юбилеи округа. Что дарить? Губернатор как-то так ненавязчиво воспитал нефтяных магнатов, рассказывают хранители музея, что к этим датам они, не мудрствуя, дарят галерее очередной шедевр — тот, который порекомендуют консультанты из Русского музея. Какой там иконный зал! Ярославль, Палех, Вологда — абсолютно разные школы от 16 века до 19-го, причем реставрация проведена так, что, скажем, лик Николая Чудотворца — это 16 век, а клейма — более поздние, чтобы можно было сравнить колорит и технику иконописи разных столетий. А какой непривычный Малявин! Бакст, Репин, Тропинин, Рокотов, Кипренский и Айвазовский представлены не абы как, коллекция формируется именно как история шедевров русского искусства, и многие картины возвращены в Россию изза рубежа — с аукционов и из частных коллекций.
Московскому художнику В. Игошеву, всю жизнь живописавшему Югру, при жизни построен музей — такое ханты-мансийское Абрамцево. Огромное здание напротив имеет вывеску: «Кино-видеоархив». Поскольку округ проводит фестиваль кинодебютов «Дух огня» (художественный руководитель Сергей Соловьев), то, видимо, решили собирать мировое кино на тот случай, если сбудется предсказание Нострадамуса и вследствие всемирного потопа мы все переселимся как раз в эти места… Тут-то архив и пригодится — коротать долгие вечера…
Культурные комплексы, стадионы для всемирных чемпионатов, пятизвездочные отели — к чему все это в городе на 40 000 населения? Директор Департамента культуры Югры Александр Витальевич Конев (когда-то учившийся в Ленинграде у В. А. Галицкого) объясняет: когда закончится нефть, регион станет центром зимнего туризма. Вообще все программы губернатора Александра Филиппенко, о котором местная интеллигенция говорит просто в превосходных степенях (редкий на российских просторах случай!), имеют целью создать условия жизни и деятельности для людей на века, когда природные ресурсы не смогут кормить округ.
Александр Витальевич Конев произвел на меня не менее сильное впечатление, чем Центр искусств для одаренных детей (хотя, конечно, несопоставимое с Малявиным…). Я задала ему несколько вопросов.
ЛИБО КЛАДБИЩА, ЛИБО КУЛЬТУРА
Александр Конев. Ситуация изменилась с 1993 года, округ стал субъектом и получил возможность самостоятельно формировать и распределять бюджет.
— И каковы приоритеты этого бюджета?
— Наш бюджет социально ориентирован. Сейчас мы готовим закон «О качестве жизни», чтобы людям здесь жилось комфортно, достойно, а качество жизни — это и возможность потреблять культуру. Раньше ведь как было? Большие отпуска. Месяц ты на юге, две-три недели — Москва и Петербург (чтобы культурно «навитаминизироваться»), а потом у родителей. Сейчас наши города не пустеют летом, как раньше, — сумасшедшие цены на транспорт. А, оставаясь здесь, люди должны что-то иметь, поэтому, конечно, мы определяли приоритеты.
Первый приоритет — дети, их музыкальное и художественное образование. Чтобы они уже сами формировали вокруг себя культурную среду. Второй — образование и библиотеки (округ молодой, средний возраст жителей — 32 года, многие учатся, мы открыли два университета, другие вузы). И третий — сохранение историко-культурного наследия. Во-первых, хантов и манси на планете всего 30 000, их надо сохранять, это их земля (у нас было принято много законов, защищающих традиционный образ жизни, язык, фольклор), во-вторых, мы собираем историко- культурные ценности для наших музеев.
Культура и социально ориентированные программы нужны и потому, что какое-то время назад мы серьезно столкнулись с проблемой наркомании. В Югре живут люди обеспеченные, и если прийти на наши кладбища — там сплошь молодые, рождения 1975-го года. И что, создавать новые отделы милиции по борьбе с наркоманией? Это очень важно. Но есть второй путь. Скажем, наша «Программа противодействия наркотикам» развивает материально- техническую базу культуры и спорта, формирует разумные потребности. Это было актуально всегда, но сейчас проблема стоит особенно остро! Либо процветает пьянство-наркомания, либо мы должны что-то этому противопоставить. В конце ноября проводим чемпионат мира по сноуборду, открыли две горнолыжные трассы, построили гостиницы (ведь в этом тоже всегда была проблема!).
— Что грозит вашим театрам в связи с театральной реформой?
— Может быть, у нас ситуация совершенно иная, чем везде: мы-то решаем задачу формирования профессиональных коллективов. Конечно, проблему концепции культуры надо решать в рамках всей России. Но оттого, что будут приняты новые законы, наши доходы не станут меньше. И куда мы будем вкладывать то, что вкладывали в молодые театры? Если государство пытается уйти из социальной сферы и перекладывает все на уровень субъекта, то мы, субъект, и отвечаем за уровень культуры в округе. Полагаю, надеюсь и хочу верить, что средства на культуру в окружном бюджете не уменьшатся.
— Сколько у вас идет на культуру?
— 2%, но по абсолютным цифрам это, конечно, гораздо больше, чем в других регионах. Конечно, я не равняюсь с образованием (14%) и здравоохранением (еще больше). Но каждый год мы на ежегодной Ассамблее поощряем тех глав, которые вкладывают деньги в развитие культуры, и тех меценатов, которые помогают ей. И у некоторых территорий — 6%, которые были прописаны в законодательстве. У нас системный подход к культуре округа. Еще недавно Сургут и Нижневартовск выступали с инициативами перевести столицу в Сургут, а в последнее время этого уже нет, потому что мы действительно строим Ханты-Мансийск как культурную столицу. Пять лет назад придумали фестиваль «Округ на рубеже веков. Дни городов и районов в Ханты-Мансийске», потому что многие жили и не знали, что они живут в автономном округе, были незнакомы друг с другом. Именно этот фестиваль, как сказал наш губернатор, позволил нам понять, что такое Югорская общность, чем живут люди. С этого времени Ханты-Мансийск и стал восприниматься как столица.
Обращаем внимание на все — даже как формировать букеты. Проводим балы Губернатора, балы молодежи, занимаемся детьми-инвалидами, в течение недели — «Рождественская елка в столице Югры», сюда едут отовсюду, даже из дальних стойбищ. У нас есть и съезд Дедов Морозов, мы дружим с Лапландией, на все мероприятия привозим оленей и собак, проводим ярмарки народного творчества.
Я считаю, что наш регион по сохранению национальной самобытности — редкий. Хотя ассимиляция, конечно, идет, но мы делаем много. У нас есть Закон о сохранении фольклора, работают центры забытых ремесел. В свое время здесь из крапивы делали невероятные платья для модниц, к тому же страшно полезные для здоровья. А вещи из кожи рыб! Ханты и манси очень закрыты, непубличны, но что-то пытаемся рассекретить. Знаете, здесь есть несколько женщин, разгоняющих тучи, устанавливающих хорошую погоду. Кто-то передает свои секреты новому поколению, а кто-то уносит в могилу (и отношения между этими «знахарками» непростые).
На этом загадочном сообщении я сделаю паузу в нашей беседе и напишу о спектаклях фестиваля.
ТЕАТРЫ ЮГРЫ
До сих пор Ханты-Мансийск проводил «экспортные» фестивали, типа «Чайки», привозя звезд. В этом году впервые собрался окружной театральный фестиваль. Его «обогревал» собою замечательный Леонид Андреевич Архипов — режиссер и организатор культурных программ округа, которого для краткости мы звали «Леонид Андреев».
Честно признаюсь, мои художественные впечатления от спектаклей были менее значительны, чем от коллекции икон… Как на многих других фестивалях, никаких призов «за лучший спектакль» и «лучшую режиссуру» присудить не удалось. Но залы театров были переполнены, желание ходить в театр здесь огромно, зритель благодарен и податлив.
На обсуждении криминальных по качеству (ну просто уголовный кодекс, даже не гражданский!) детских спектаклей Нижневартовского театра «Барабашка» и спектакля из Нягани «Кто живет под столом» (а живут там Кусочек, Дедушка Сосиска, Кремвиоль — то есть объедки, которые сперва голодают (!) и воюют с тараканами, естественными при такой антисанитарии, а потом начинают трудиться и выращивать под столом… грибы), — так вот нам объясняли, что, мол, дети не могут сидеть в театре тихо и должны откликаться на призывы со сцены: «Похлопаем! Потопаем!» Но когда из Екатеринбурга приехал гость фестиваля — известная «Каштанка» Вячеслава Кокорина — те же шестьсот зрителей, среди которых были мал мала меньше, смотрели спектакль в гробовой тишине, взрослые плакали, а Сургутский театр и его директор Т. Н. Лычкатая учредили приз «Ностальгия по…». По такому театру.
По такому, какого в Югре еще нет. Есть пока другой.
Сургутский музыкально-драматический. Им руководит директор Тамара Никифоровна Лычкатая — сама по себе «атомный» театральный персонаж, автор импровизированных «моноспектаклей» фестивальной жизни, она моментально загорается, в секунду меняет настроение, снова воодушевляется, тут же возмущается… С неукротимым темпераментом (иногда его лучше бы и укротить) властно и абсолютно неистово, никого не слушая, она ведет театр, сжигаемая нормальными, но часто неподвластными ей самой театральными амбициями — быть лучшим и по-настоящему хорошим театром. За свой театр она готова сражаться с мельницами и людьми, она тираническая мать этого коллектива молодых детей-артистов — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
О двух спектаклях Сургута пишет в соседней статье Т. Джурова, видевшая театр в тот момент, когда я еще не предполагала, что окажусь в Югре. Могу присоединиться к ней в оценке постановки «Гори, гори моя звезда» и режиссуры Гарольда Стрелкова — дробной, на сплошных средних планах, ловкой, но не проясняющей смысла. Присоединиться — и рассказать о других спектаклях.
Сургутскому театру свойственна высокая постановочная культура (что удивительно для театра бездомного, играющего на разных площадках). Два курса молодых актеров — выпускников РАТИ — работают технично и слаженно. Но мы почему-то видели спектакли, в каждом из которых найденный, отточенный и неразвивающийся прием, чистый и выхолощенный, лишает спектакль возможности драматических рывков, раскачек, взрывов (а может быть, артисты не готовы к этому). Ощущение, что представление о неком «цивилизованном» театре съедает эмоции, понижает градус.
Даже в такой страстной, нутряной, до крови пьесе, как «Украденное счастье» Ивана Франко, поставленной Ириной Волицкой. Аутентичные песни Карпат, условные костюмы для мужского единоборства у парней, графичные, внебытовые картины любви- ненависти Миколы Задорожного (В. Кириленко), Михайлы (И. Косичкин) и Анны (Ю. Мацюрак) — все это концептуально продумано и переводит реалистическую пьесу, украинскую «Власть тьмы», в поэтику символистского, поэтического, условного театра. Весь текст произносится отстраненно, под ритмичный стук закарпатских миндалевидных барабанов. Это и звук сердец, и нагнетание напряжения… Но если бы эстетизированная оболочка хоть раз прорвалась живым чувством, воплем! Если бы грация мизансцен изменила себе и стала уродством (ведь в пьесе измены, убийства…), если бы возник контрапункт-укол… Но нет, спектакль по горячей пьесе остается холодным хореографическим экзерсисом. В «Украденном счастье» есть культура и нет жизни. Когда Микола убивает Михайлу, из решета Анны сыплются красные пластмассовые шарики — обозначение крови. Лишь обозначением прочих чувств был и весь спектакль. Бездна, в которую заглянул Франко (жизнь крадет людей друг у друга, а люди крадут жизни друг друга, грешат против Бога, потому что жизнь — безбожна), оказалась театрально задекорирована.
Формой молодые артисты владеют и тогда, когда играют ужасающе глупую пьесу Р. Белецкого «Молодые люди» (режиссер Владимир Матийченко). Ну такая абракадабра — не рассказать, и не буду. Трио героев (Ф. Головин, А. Фокеев и Н. Люшенко) работает легко и cлаженно, выполняя «синхронную», ритмичную пластическую партитуру, разработанную для того, чтобы прикрыть вопиющий текст и превратить идиотизм сюжета — в стебный эстетизированный пустячок. Не получается, драматургический бред бредом и остается.
Стерильность белоснежной, словно сделанной из новенького детского конструктора, сценографии В. Зайчикова вступает в противоречие с теплотой неумытого мира «Нашего городка» Т. Уайлдера. Его показал на фестивале Нижневартовский драматический театр.
Он имеет совсем иное лицо. Иногда на фестивале мне хотелось сыграть какую-нибудь пьесу, где есть «две равноуважаемых семьи» — Сургут и Нижневартовск, — но жизнь в этих семьях сложена абсолютно по-разному. Нижневартовский театр — тоже семья, имеющая свой дом (завоевавшему любовь и доверие города театру построили уютное здание). Здесь люди спокойные, скромные и мягкие, ориентированные не на «голы, очки, секунды», призы, а на процесс жизни. Которая идет и проходит, но вечна и едина в своих частях. Поэтому так логичен «Наш городок».
Руководит театром Наталья Наумова, ставят супруги Зайчиковы (Вячеслав — художник, Маргарита — режиссер). Курс их актеров получил образование в Екатеринбурге (как говорит Олег Лоевский, там есть специальные люди, которые «ставят уральский говор», так что, в отличие от сургутян, тут серьезные проблемы с речью и актерской техникой).
В «Нашем городке» неожиданно живее и теплее второй акт — «тот свет», кладбище, на котором хоронят Эмили. В первом артисты по очереди произносят текст в симметричных мизансценах, а Ведущая (Анна Наумова) больше похожа на экскурсовода, чем на Господа этого мира, рассказывающего о бренности и радости жизни в нашем земном городке.
Тем более радостна оказалась встреча с Анной Наумовой в моноспектакле «Нет, я не жалею ни о чем. Эдит Пиаф» (единственный приз «за лучшую…» был вручен Наумовой за эту роль).
Маленькая, черноглазая, в берете, чем-то действительно похожая на «парижского воробья», прекрасно поющая под аккомпанемент тапера свои великие песни, Наумова—Пиаф играет историю любви, и только любви (с вешалки снимаются то плащ, то серое пальто — это очередной возлюбленный). Белый свитер, связанный для боксера Марселя Сердана — истинной и настоящей любви Эдит, — становится ее собственным «горностаевым» манто и согревающей шалью.
Предметов почти нет. Нет и пути снизу — наверх — и опять вниз, в наркотики. То есть это не «На балу удачи», здесь не про удачи и не про карьеру (все это лишь обозначено). Главной темой становится любовь, в присутствии которой «я не жалею ни о чем».
Ну и, конечно, Ханты-Мансийский округ должен был создать свой этнический Театр обско-угорских народов. Мне-то хотелось бы увидеть то самое, «из крапивы связанное» искусство, расшифровавшее бы философию мира маленького языческого народа. Но сакральное действо «За солнцем идущие, за миром смотрящие», поставленное Ольгой Александровой, было больше похоже на экспортный товар, местный ансамбль «Березка» — с блестками люрекса и экзотическим полуэстрадным освещением. В этнографии я не спец, судить о точности не берусь, дружный актерский ансамбль пел и танцевал как надо, а как надо — знают те, кто разгоняет тучи…
Театры в округе живут по-разному. «Почему?» — спросила я напоследок А. В. Конева.
Александр Конев. Только с этого года они стали окружными, до этого были муниципальными. И те проблемы, которые у них есть, — пока проблемы муниципальные, связанные к тому же с ведомственными зданиями. У Сургутского театра, например, нет своего здания только в результате, как мне кажется, управленческой ошибки. Меня очень беспокоит их судьба. Там создавали театр, обучали актеров в РАТИ, ориентируясь на здание ДК Газпрома «Камертон», вкладывали окружные деньги в оснащение — звук, свет, — а потом получилось, что газовики здание не отдали. С осени готовим новый «поиск» здания, потому что можем потерять театр.
Естественно, что округу нужны театры. Но только на этом фестивале они впервые по-настоящему увидели друг друга, познакомились. Ведь вообще только год-два назад начались гастроли. Толковой системы пока нет, ее надо создавать. Мне как управленцу нужен и Совет директоров, и отделение СТД, которые будут определять культурную политику в регионе. Вместе — проще. Вместе — лучше. Сибирь своими расстояниями и образом жизни формирует совсем иной склад человека. Сибиряк в силу суровых природных условий всегда придет на помощь другому человеку…
Декабрь 2004 г.
Комментарии (0)