«Долгая жизнь». Новый Рижский театр.
Режиссер Алвис Херманис, художник Моника Пормале
«Долгая жизнь» — часть двойного проекта Алвиса Херманиса и его актеров: эта постановка без текста, без какой-либо литературной основы возникла как своеобразная параллель к спектаклю «На дне», поставленному режиссером в Новом Рижском театре. В течение нескольких месяцев молодые актеры Г. Зарина, Б. Брока, Г. Круминьш, В. Даудзиньш, К. Знотиньш изучали поведение очень пожилых людей, и эти наблюдения стали основой «Долгой жизни». Вот что говорит 39-летний режиссер о замысле своего спектакля: «Это один день пенсионеров, живущих в рижской коммунальной квартире. Как мне когда-то сказал бывший премьер-министр Латвии, в период перехода к капитализму общество жертвует своими стариками, поскольку деньги нужны на инвестиции, а не на пенсии. Таким образом, почти все пожилые люди поколения моих родителей становятся аутсайдерами. Общество изолирует их, превращая людей в участников некоего антропологического эксперимента, похожего на реалити-шоу с неясными правилами игры: непонятно, кто выигрывает — тот, кто умрет первым или последним?..». На пресс-конференции, предшествовавшей фестивальному показу, Херманис рассказал о том, что спектакль недавно побывал на гастролях в Италии и имел там успех, но был воспринят публикой благополучной страны как страшная сказка, безумная фантазия, не имеющая никакого отношения к реальности!.. Зрители, живущие на постсоветском пространстве (хоть в Латвии, хоть в Литве, хоть в России), конечно, отчетливо видят на сцене отражение реальной жизни, и узнавание — одна из важных категорий спектакля. Мы узнаем предметы, мебель, одежду, цвета, звуки и даже запахи! (Нетрудно усмотреть сходство с «Ревизором» Херманиса, в котором был тщательно воссоздан быт провинциального города советской эпохи.) Режиссер посчитал необходимым сообщить шокировавшую многих подробность: обстановка сценической коммуналки (а это сотни, может быть, тысячи всевозможных вещей) собрана в реальных квартирах умерших одиноких стариков — рижская мэрия предоставила театру возможность подобрать подлинный «реквизит» для «Долгой жизни». Все вещи, которые мы видим на сцене, кому-то принадлежали. Люди много лет пользовались этим телефонным аппаратом, варили суп в этих кастрюлях, слушали эти радиоприемники, зажигали эти торшеры, стелили на эти столы именно эти скатерти и клеенки, спали в этих кроватях. Портрет Хемингуэя смотрит на нас со стенки так же, как он много лет смотрел на какого-то человека, постаревшего и умершего рядом с ним…
Сцена из спектакля. Фото Д. Матвеева
Невероятно, но факт: актерам удалось вписаться в среду подлинных предметов, освоиться в ней и зажить совершенно органично. В первые двадцать-тридцать минут спектакля может показаться, что мы, на самом деле, «подглядываем» за настоящей жизнью, настолько натурально все происходящее. Темнота, слышно разноголосое сонное сопение и храп, потом включается радио, зажигается одна лампа, другая… Мы видим коммуналку «в разрезе»: слева санузел, потом три комнаты (ясны границы каждой, хотя перегородок нет), справа кухня, а за стеной вдоль всей квартиры тянется коридор — по нему публика шла в зрительный зал. Пятеро обитателей коммуналки пробуждаются, поднимаются с постелей, переодеваются, идут в ванную — исполняют все положенные утренние процедуры, не пропуская ничего. Все происходит жутко медленно, невероятно медленно, каждое движение дается с трудом, занемевшие за ночь старые ноги плохо слушаются, руки беспомощно шарят за спиной в поисках рукава… Явная замедленность, весьма трудная вначале для восприятия, сохранится в течение всего спектакля, но постепенно к такому темпу жизни привыкаешь, смиряешься с ним, да и старики днем чуть-чуть «расходятся».
Нелегко уследить за каждым персонажем, поскольку вся квартира живет параллельно и одновременно.
Однако можно заметить, что режиссер, не останавливая общий процесс ни на секунду, мастерски наводит фокус именно на тот участок действия, который в данный момент наиболее важен. Герои не разговаривают, но на это долгое время не обращаешь внимания — настолько выразителен язык их тел. Старики общаются взглядами, жестами, иногда что-то невнятно бормочут, даже напевают. Все слова за «долгую жизнь» уже были сказаны, сейчас они ни к чему.
Немыслимо запомнить и пересказать все, что найдено, подсмотрено, «украдено» у жизни и перенесено на сцену в этом спектакле. Видно, что каждый актер в самых скрупулезных подробностях придумал и воспроизвел своего персонажа, у которого, несомненно, есть особенная биография, характер, точный возраст и набор болезней. Ближе всех к ванной живет одинокий мужчина, чье главное сокровище — старый музыкальный центр с шипящим микрофоном. Его соседи — семейная пара, они, по-видимому, самые старые в квартире. Еще двое — тоже супруги, но жена выгнала мужа из общей постели на раскладушку. У каждого из этой парочки есть «пунктик»: жена бесконечно что-нибудь перебирает и тщательно пересчитывает в своих коробочках, сумках, мешках, а муж столь же маниакально стремится залезть куда-нибудь повыше (на шкаф, на стол и на телевизор), чтобы прибить нелепый гвоздь или покрасить стену. Отношения между персонажами складываются в микросюжеты, забавные и трогательные, диковатые и щемяще-печальные. Херманис показывает, что буквалистское следование реальности — это только первый слой спектакля, а вообще-то он готов смело от нее оторваться. Натуралистические подробности — это только элементы, детали конструктора, из которых выстраивается сложное художественное здание.
Вот жена, побившая мужа за некстати затеянный «ремонт», заставляет его идти в ванную и помогать ей развешивать стираные кальсоны и трусы. А следом появляется более пожилая и «дружная» парочка, которая решила помыться перед приемом гостей. Старушка помогает мужу, трет ему спину, но в какой-то момент он не удерживается и проваливается внутрь ванны, хватается за развешанное белье, срывает его… Попытки выбраться неизбежно приводят к тому, что ванна переворачивается чуть ли не вверх дном, и этот фантастический разор — не из разряда «чернухи».
Владельцу караоке, видимо, небезразлична его замужняя соседка, и в какой-то момент ему удается заманить ее в свою комнату и показать музыкальный центр. «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться…» Зрители до слез хохочут, разобрав, какую именно песню пытаются пропеть-проныть друг другу безнадежно «влюбленные». Придумана и квазиэротическая игра: старушка случайно кладет микрофон в чашку, он начинает шипеть и трещать, и тогда она начинает засовывать его в каждую попавшуюся под руку посудину, будь то тарелка, стакан, бутылка, ваза — звук получается все время разный. Тут ревнивый муж, наконец, находит свою благоверную и с трудом уводит ее домой…
Одна сцена спектакля довела публику чуть ли не до припадка: любитель пения поставил на плитку сковороду, раскалил на ней прогорклое масло (сам в это время успел одеться и спуститься к почтовому ящику за газетами) и стал жарить какую-то самую дешевую, «кошачью», рыбу. Невыносимый смрад постепенно распространился по залу, зрители чихали, кашляли, затыкали нос платками, впадали в истерику… Вообще, Херманис не собирается щадить публику и хоть как-то облегчать ей восприятие: нам приходится долго смотреть на все то, чего бы мы предпочли не видеть, думать о том, что мы хотели бы не знать. На протяжении всего действия с тревогой ждешь чего-то страшного, какого-то неумолимого вмешательства извне (из-за границ обыденного), которое должно прервать едва теплящуюся «долгую жизнь» этих стариков.
Главное событие спектакля, собирающее вместе всех персонажей, — день рожденья «ревнивца». В этом есть, конечно, горчайшая ирония: люди, с трудом балансирующие на краю могилы, празднуют прибавление еще одного года затянувшейся жизни. Старики словно впадают в детство: решают поиграть в обычную для детского праздника игру — прятки. Тот, кто должен «водить», остается один и неловко мечется среди вещей, растерянный, напуганный этим неожиданным одиночеством и тишиной. Ужас в том, что хорошо попрятавшиеся кто куда люди уже и сами не знают, спрятались они или умерли… Все в зале ощущают внезапное холодное дуновение страха смерти.
Но никто пока не умер, хозяева и гости расползаются по своим комнатам, включают черно-белые телевизоры и смотрят одни и те же новости. Долгая жизнь продолжается! А чтобы она была еще длиннее, полураздетые старики вновь собираются в одной комнате и медленно водят призрачный хоровод в свете кварцевой лампы…
Высказывание Херманиса и его замечательных актеров лишено пафоса и риторики. «Долгая жизнь» — спектакль бесстрашный, искренний и, несмотря на предельную честность, светлый.
Ноябрь 2004 г.
Комментарии (0)