ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ОТ ПРОТИВНОГО
Г. Бюхнер. «Войцек» (вторая редакция). Театр им. Ленсовета.
Режиссер Юрий Бутусов, художник Александр Шишкин
ФАНЕРА
Знаете, есть такой предмет на театроведческом факультете — «запись спектакля»? Надо пойти на спектакль и очень подробно и точно зафиксировать сценический текст на бумаге. Театроведческий факультет я так и не закончил. Но на первом курсе я записывал «Войцека». И право писать про новую редакцию мне дают, наверное, около 20 отсмотренных «Войцеков».
Как у всякого хорошего спектакля, у него есть своя судьба, своя история. В 1996 году Владислав Пази пригласил в театр им. Ленсовета команду выпускников СПГАТИ — режиссера Юрия Бутусова и актеров-фильштинцев — Михаила Трухина, Константина Хабенского и Михаила Пореченкова. «Войцек» стал их профессиональным дебютом. И понеслась жизнь в ритме уэйтсовского танго.
ТОТ «Войцек» до сих пор для меня образец идеального спектакля. Час тридцать без антракта. Быстрый. Мощный. Стильный. Местами пронзительно жестокий, местами безумно смешной — трагифарс. Взрывной Войцек Трухина, бешеный Дурачок Карл Хабенского, медведь Капитан Пореченкова, манекен Тамбурмажор Георгия Траугота… Спектакль начинался с тяжелого дыхания аккордеонов и взрывался первыми аккордами танго Уэйтса. Люди в черных шинелях, расписанных масляными узорами, вколачивали каблуками в помост неуемную энергию.
М. Трухин (Войцек), К. Хабенский (Дурачок Карл). Фото В. Васильева
Через пару лет из театра ушел в «Ментов» Трухин. Его заменили Дмитрием Пантелеевым, однокурсником Бутусова, режиссером. Пантелеев работал честно, любовь к жене Марии не играл (чего убил-то?), а спектакль с уходом Трухина заметно разболтался. Держали «Войцека» Хабенский, Пореченков и Зибров (его ввели на роль Тамбурмажора).
Потом подался в «Агента Национальной Безопасности» Пореченков. «Медных труб» его Капитан явно не выдержал. Пореченков начал «разжевывать» своего персонажа, местами откровенно работая на зрителя.
Потом обычно бритый наголо Дурачок Карл Хабенского стал обрастать волосами (идут постоянные съемки в «Убойной силе» — не может же оперуполномоченный быть лысым).
Потом Дмитрий Пантелеев собрался в Москву, а на роль Войцека ввели Олега Федорова, выпускника мастерской Г. Р. Тростянецкого. Молодой актер честно и хорошо работал в заданной схеме. Казалось, что спектакль еще продержится, но…
Случилось: Хабенский и Пореченков ушли в московский МХАТ. Юрий Бутусов выпустил уже три спектакля в Москве. Из репертуара театра ушли «Войцек», «Клоп», «Калигула», доживает свой век «В ожидании Годо» (за осень — один спектакль, да и то неизвестно, каким он будет…). Умер Михаил Девяткин, игравший Старика.
Осталось: декорации спектакля. Хорошая память о нем. Олег Федоров, так толком и не поигравший «Войцека». Выпускной курс мастера Пази и педагога Бутусова, выученный в театре.
Вопрос: отчего же не восстановить спектакль? Сделан он был тогда с такими же выпускниками (только мастерской В. М. Фильштинского). И восстановили. Ну как не сравнить?
Чем учебный театр отличается от профессионального? Наверное, правом на ошибку. Правом на какую- то нечеткость, что ли… Получился какой-то учебный спектакль. Первый «Войцек» состоялся во многом благодаря энергии бывших студентов, начинающих свою профессиональную жизнь. «Мы здесь! Мы пришли!» — словно транслировали со сцены режиссер с актерами. Теперь Бутусову доказывать уже ничего не надо. Никому. Особенно в Петербурге. На программке нового «Войцека» красуется надпись — «спектакль — обладатель премии „Золотой софит“». Но это же два разных спектакля!
О. Федоров (Войцек), Д. Лысенков (Дурачок Карл). Фото Э. Зинатуллина
ЭТОТ спектакль начался с фанеры. Вместо дыхания аккордеонов из колонок слышалось что-то среднее между ветром и сопением. Потом что-то захрипело… То же танго, только записанное, резало уши избытком высоких частот и плохо отстроенным звуком. Кое-где Олег Леваков, играющий Старика, подыгрывал фонограмме на гармошке. Вернее, делал вид, что играл. Примерно как аккордеонист группы «Любэ», когда они на «Песне года» выступают.
Актеров на сцене стало больше (прибавилась еще одна девушка, что дополнительной смысловой нагрузки не несло). Уже с самого начала сцена казалась подозрительно пустой. Почему? Вроде сцена Малая, декорации те же… И актеры не сильно выше ростом. Странно как-то.
Актеров нельзя обвинить в неискренности. Они работают честно, хотя местами неуверенно и нечетко. Больше всех выкладывается Олег Федоров (Войцек). У него все как раз достаточно четко. Но его Войцек с самого начала безумен. Трухин играл процесс сумасшествия. Федоров играет сумасшествие.
Но все кажется слишком необязательным. Нет той бешеной энергии. Есть старательное осваивание схемы. В чем дело? В Бутусове? В самом факте восстановления? В разнице школ?
Думаю, что студенты-театроведы, которые посмотрят ЭТОГО «Войцека», ничего плохого не скажут. Потому что форма, хоть и разваленная донельзя, есть. Помост тот же. Реквизит. Обувь. Молодежь.
Доктора в ТОМ «Войцеке» играл Михаил Вассербаум. И каждая сцена была маленькой клоунадой — точной, острой, кладущей зрителя на лопатки. Физзарядка Доктора, эксперимент с кошкой, обед… «Помочиться не хочешь?» — спрашивал у Войцека грузный очкарик, запивая отвратным чаем сосиски с капустой. Противно было, физиологично, но уморительно смешно.
В ЭТОМ «Войцеке» Доктора играет молодой актер Станислав Никольский, загримированный то ли под Дедушку Ленина, то ли под Дедушку Мазая. Никаких клоунад они с режиссером делать не стали. Потому что можно проще. Без лишних «гротесков». Можно сделать из Доктора психа. В ЭТОМ спектакле доделан этюд. Войцек очень хочет помочиться. Встает в уголок. Дурачок Карл (Дмитрий Лысенков) поливает стены из клизмы, чтобы показать, как Войцек мочится. Появляется Доктор и закатывает Войцеку истерику. А стенки обтекают. Вкусно, да? Вот и весь трагифарс. И зрители не смеются.
Капитан, которого играл Пореченков, был всетаки Философом. Жестоким, вечно пьяным, местами уморительно смешным… Когда похмельный трясущийся Капитан рассуждал о том, что «ему страшно становится, что земля за день делает целый оборот», возникал тот эффект, благодаря которому «Войцек» тогда, видимо, и случился. Была та студенческая наглость, с которой можно было влегкую перевести философский диалог в бытовой гротеск.
М. Трухин (Войцек), Е. Кривец (Мария). Фото В. Васильева
Что же сейчас произошло со спектаклем? Почему не получилось? Мельче все стало? Или тема помельчала — кому сейчас интересно про маленьких людей играть, когда 21 век на дворе?
Первым учебным спектаклем курса Пази был «Старший сын» Вампилова, поставленный Бутусовым. Название хорошее, материал благодарный. Постепенно студенты стали входить в репертуар театра и играть «Владимирскую площадь», «Маленькую девочку». Сделали «Кабаре». Нет, против репертуарной политики и формата театра никто ничего не имеет. Владислав Пази в последнее время много экспериментирует. Основной эксперимент — сращивание драматического театра и шоу. Да, именно шоу. Недавние премьеры «Ленсовета» — мюзиклы. Но у большинства мюзиклов есть свои особенности. Подлинное внутреннее переживание, например, подменяется внешним эффектом. Пластикой, музыкой, танцем, светом, песней. И этим молодые актеры владеют хорошо. Поют хорошо. Танцуют здорово (Реутов учил, хореограф «Войцека»). В свет попадают. Но что касается боли какой-то внутренней, что ли…
Может, это особенность времени. Трухин уходил в «Ментов», когда сериальная индустрия еще не была так хорошо развита. Сейчас сериалы — основная «кормушка» большинства актеров города. И студентов в том числе. Полтора месяца просидеть без отрыва, сочиняя спектакль, могут уже далеко не все актеры. Жить как-то надо, есть как-то надо…
Жанр «трагифарс» в ТОМ «Войцеке» был оправдан. Все игралось достаточно серьезно, без поддавков, но где-то сцена решалась в очень острых обстоятельствах. И от этого возникал эффект комический.
ЗДЕСЬ этого нет. Нет того желания доказать себя на сцене, какое было у тех исполнителей. Есть желание играть, и это видно. Есть техника. Но «Мы здесь! Мы пришли!» никто уже не кричит. Про что играем?
После спектакля я вышел на Невский. В городе наступала осень. На афише «Ночного дозора» Хабенский с мечом поджидал вампиров…
ОБРЕЧЕННЫЕ
Знаете, на театроведческом факультете очень много интересных и важных предметов… И замечательных учителей тоже много. «Последние из могикан», они вкладывают в наши головы и сердца все, что знают о театре, а знают они немало… Учат на великих примерах, рассказывают о великих спектаклях, которые видели сами или о которых узнали, в свою очередь, от великих учителей. Очарованные театральными легендами прошлого, студенты бегут в театр за впечатлением, достойным стать легендой их поколения. Смотрят, пишут, следят за профессиональным ростом выбранных кумиров…
О. Федоров (Войцек), К. Кузьмина (Мария). Фото Э. Зинатуллина
К чему это все? К тому, что мы обречены все воспринимать в контексте накопленного культурного багажа. И собственные легенды без боя не отдаем. Как и наши учителя, упорно не признающие, например, существования «новой драмы», потому что новая драма — это Ибсен и Чехов, а не какой-то там Сигарев. Исторически и терминологически верно, но это не отменяет существования Сигарева. И верно то, что «после Тургенева или Золя не захочешь читать Тригорина» и тем более Сигарева. Другое дело, что нужно читать. И знание, так умножающее нашу скорбь, не должно лишать нас терпимости и умения «отдельно» прочитать какую-нибудь сегодняшнюю театральную историю, которая, возможно, станет легендой следующих поколений.
Герои этих будущих легенд уже сегодня ходят рядом по Моховой и жуют пирожки. Машки и Петьки в черных лосинах и танцевальных юбочках частенько прогуливают лекции по истории театра и ведать не ведают, что они обречены на контекст. Все это так далеко, все эти звезды, братья и сестры, смешно даже подумать, что «мы как они». Но ведь и заслуженный артист России, лауреат Государственной премии Петр Михайлович Семак тоже когда-то был просто Петькой…
К чему это? К тому, что в театре Ленсовета восстановили легендарного «Войцека» со студентами Владислава Пази.
То есть, в принципе, покусились на святое. Те, кто видел прозрачные, наполненные неизбывной тоской глаза Войцека—Трухина, отчаянную дьявольскую пляску Дурачка Карла — Хабенского, слышал, как Старик—Девяткин глухо и нежно говорил: «Цыпленочек», тот, кто хохотал над пьяным философствованием Капитана—Пореченкова, никогда этого забыть не сможет… Они обречены на ТОГО «Войцека»…
М. Вассербаум (Доктор), М. Трухин (Войцек). Фото В. Васильева
А студенты Пази обречены на сравнения. И знают об этом.
Нужно ли было восстанавливать спектакль и продолжать писать на афише «спектакль — обладатель премии Золотой софит»? Это мне представляется вопросом второстепенным. Гораздо важнее суметь «пробиться через контекст» и услышать ту, новую, историю, которую пытаются рассказать молодые актеры.
Они другие. Это факт. Курс Пази на фоне прочих — «дети из благополучной семьи». Беглый набросок: девушки с курса Пази тонкоруки, стройны, чуть манерно тянут гласные и томно прикрывают веки, юноши худощавы, молчаливы и почти что невзрачны до тех пор, пока не выйдут на сценическую площадку. Получили прекрасное «домашнее воспитание» в отдельной квартире при театре (евро-ремонт, собственный превосходный танцевальный зал, душ, мужская и женская раздевалки, буфет театра Ленсовета за стенкой…). С третьего курса играют в текущем репертуаре, и после выпуска, кажется, все останутся в театре под заботливым крылом мастера. Их пробуют в разных жанрах, их «проверяли» мюзиклом и клоунадой, Стоппардом и Вампиловым.
Их отличает умение держать форму, попадать в жанр, они прекрасно поют и танцуют. А еще им свойственна, на мой взгляд, очень современная жесткость. И потому бутусовско-бюхнеровский «Войцек» пришелся им, что называется, по фигуре.
В новом «Войцеке» над сценой сияет равнодушным светом круглая луна и не слышно живого дыхания аккордеонов. Во взгляде Войцека — Олега Федорова, «неврастеника времени Интернет», нет потаенного страдания, есть безумие и агрессия пытающегося выжить. А выжить в этом разрушающемся мире непросто. В персонажах нового спектакля (вот ведь все-таки не уйти от сравнений!) уже нет боли. Это мир абсолютной механики и уже уничтоженного человеческого.
Актеры в старом и новом спектаклях часто типажно совпадают. Олег Федоров внешне очень похож на Трухина, на фотографиях их совсем легко перепутать. Но сходство это лишь внешнее. И, на мой взгляд, там, где молодые актеры, сохраняя логику поведения и даже повторяя старый рисунок ролей, отважно борются с этим типажным сходством, обрекающим их на сравнения, спектакль выигрывает.
Доктор в новом спектакле превратился в жутковатого фанатика своего дела, в этакого доктора Каллигари. Станислав Никольский играет его бесстрашно, резко, до неузнаваемости меняя свое лицо гримом в экспрессионистской манере. Он шипит и свистит, задыхается в истерических припадках… И продолжает пытать Войцека с настойчивостью и жестокостью сумасшедшего ученого-фашиста.
С. Никольский (Доктор), О. Федоров (Войцек). Фото Э. Зинатуллина
«Дирижер» этого механического балагана, Дурачок Карл (Дмитрий Лысенков), наблюдает за происходящим с ироничной улыбкой. И эта спокойная, почти ласковая улыбка, этот надтреснутый голос по-настоящему страшны. За образом Карла мерещится образ Конферансье, которого Лысенков блистательно играет в «Кабаре». Отстраненность, жесткость, фотографическая беспощадность констатации фактов пришли на смену лихорадочной «живописи кровью» Хабенского.
Тела здоровы и исправно функционируют, но они ничем не одухотворены. Не случайно режиссер вводит новые эпизоды: утро у Капитана (Всеволод Цурило) начинается с того, что его, полностью обнаженного, окатывают водой. Но в здоровом накачанном красивом теле живет абсолютно разрушенный алкоголем дух. Цурило отчасти повторяет рисунок Пореченкова, но его Капитан пьет не от страха перед вечностью, а «пьет, потому что пьет», потому что философскими категориями в этом мире оперировать уже бессмысленно.
Михаил Девяткин, игравший Старика, был Абсолютом прежнего спектакля. Что бы ни происходило, в какие бы стороны ни «тянуло» актеров, он выходил на сцену и приносил с собой живое тепло и живую боль человеческого сердца. Его не стало, как не стало многих, чье имя и слово Абсолют в самом высоком его значении можно написать в одной строке. Мир изменился, и все реже ощущаешь на лице дуновение ветра, производимое крыльями ангелов-хранителей. И Старик Олега Левакова, бесконечно усталый, теперь работает тапером в балаганах, не скрывая бутафорской природы своего аккордеона, и притча о мальчике, искавшем правды, особенно безнадежно звучит в его устах…
Новый «Войцек» — это антиромантическая, беспощадно жесткая история о задерганном человеке в безумном мире без чувств. О насилии. Об обреченности Человека как вида. Это очень современная история, рассказанная современными молодыми людьми. Им еще предстоит «обжиться» и распределиться в спектакле, обрести уверенность, чтобы своя нота зазвучала в полную силу, чтобы спектакль приобрел глубину. Но «Войцек»-2 состоялся. Не как бледный римейк старого хита, а как самостоятельное сценическое высказывание.
И все-таки мы не отдаем своих легенд без боя… Где-то в ящике стола лежат работы по теакритике: запись спектакля «Войцек» на сто страниц, портрет Константина Хабенского в роли Калигулы (на материале одиннадцати отсмотренных спектаклей), верстка статьи о Хабенском и Трухине «Поколение войцеков и сторожей»… Это романтика, это личное, это навсегда…
Октябрь 2004 г.
Комментарии (0)