В. Вербин. «Кентервиль» (по мотивам рассказа О. Уайльда «Кентервильское привидение»).
Театр Сатиры на Васильевском.
Режиссер Владимир Гурфинкель, художник Илья Кутянский

«Оскар Уайльд напоминает красивую и страшную орхидею. Можно говорить, что орхидея — ядовитый и чувственный цветок, но это цветок, он красив, он цветет, он радует», — писал К. Бальмонт. Те, кто никогда не читал сказок блестящего денди, не знает о его эстетстве, не наслаждался его афоризмами и утонченными парадоксами, посмотрев «Кентервиль», Бальмонту вряд ли поверят. Для них Уайльд останется в памяти не орхидеей, а в лучшем случае репейником — серым, грубым и липучим. Тем, что растет у дверей поселковых клубов и кружков художественной самодеятельности.

А как все начиналось!.. Свой юбилейный 15-й сезон театр Сатиры на Васильевском встречал обновленным: вместо привычного глазу унылого зеленого фойе засверкали зеркала двухэтажного кремового интерьера с новенькой мебелью и симпатичными балкончиками над главной лестницей; администратор обрел-таки свое окошечко, а фотографии из спектаклей «оделись» в красивые рамочки. К открытию сезона была приурочена премьера — музыкальный спектакль. Цветная глянцевая программка — черный фон, белые буквы — приятно удивила «чисто английским» лоском, завсегдатаи театра улыбались друг другу и прижимали к груди букеты, аппетитные запахи из нарядного буфета щекотали ноздри… но на этом поток положительных эмоций иссяк. Контраст между праздничной суетой в отремонтированном здании и скукой действа, начавшегося на сцене, был ошеломляющим. Казалось, призрак самого сэра Уайльда, подобно герою новеллы, вот-вот возникнет, разгневанный, где-нибудь в глубине сцены, чтобы прекратить издевательство, ибо «история не знала примера, чтоб так обходились с привидением».

От изящной и остроумной новеллы осталось немного. Мистера Хайрама Б. Отиса, американского посла, В. Вербин, не мудрствуя лукаво, «похоронил»: его место заняла супруга, богатая и развязная бизнес-вумен. Исчезли ужасные близнецы, от которых либреттисту одни неприятности, зато сын из Вашингтона оказался переименован в Джорджа (будь итоги выборов в США иными, бедный мальчик стал бы Джоном?), а Вирджиния из 15-летней девочки превратилась в экзальтированную девицу на выданье. Кентервильский замок приобретается предприимчивой мамашей с аукциона, дабы перестроить его в современный отель (идея иллюстрирована хором, воодушевленно распевающим: «Большой ремонт! Большой ремонт!»), который послужит приманкой для богатых женихов. Тема большого ремонта, несомненно, близка театру Сатиры, но Вирджиния, конечно же, понимает, что не в деньгах счастье, — и останавливает свой выбор на бедном библиотекаре Британского музея, который, хоть и проиграл торги на аукционе, своей участью более чем доволен. Параллельно — другая сюжетная линия. Сэр Джон Кентервиль, из ревности зарезавший триста лет назад свою жену, а потом заморенный голодом насмерть, мается, кашляет, выясняет отношения с другими призраками (их тут пруд пруди!), усердно стирает кровавое пятно (а не рисует его красками) и ждет, когда сбудется пророчество и его поцелует некая Дева — только тогда он сможет спокойно умереть. В этой связи у него большие надежды на «крошку Джинни» (то есть с рассказом Уайльда он более или менее знаком), но та свою девственность хранит недолго. На роль Девы претендуют, правда, еще библиотекарь (он Дева по гороскопу) и Дороти, экономка в замке, через каждые пять минут гордо объявляющая всем: «Я порядочная женщина! Более того — я честная девушка!» Нахрапистые американцы раздражают призрак, но он при этом поразительно бездействен. Заканчивается, понятно, хэппи-эндом: Вирджиния выкупает (!) у матери тело несчастного сэра Джона (зачем тело, если он ждет поцелуя?..), найденное во время ремонта, Дороти целует его, и… дальше, как известно, тишина.

Материала более чем достаточно, но Вербину все мало: он зачем-то заявляет (и сразу же бросает) тему «живописной тантамарески», о которой поет свою скорбную арию библиотекарь, намечает любовный треугольник среди призраков… В центре, тем не менее, остается генеральное противоборство американского прагматизма (миссис Отис) и английской романтики (ее дочь плюс «кентервили»). Кульминация — в сцене, когда наглая бизнесменша пытается заставить привидение исполнять со сцены идиотические куплеты: «Гоняю кошку по чердаку, я — призрак, крошка, ку-ку, ку-ку!»

Сцена из спектакля. Фото К. Синявского

Драматургия простенькая, «сериальная», несмотря на ложное ощущение многоэтажности, все ориентировано на «маскульт». Минут через двадцать после начала первого акта я поняла, что будет в финале, и от нечего делать стала придумывать «Кентервилю» жанровое определение. Назвать его детским утренником? Слишком затянут. Мелодрамой? Нет ни страдающей невинности, ни злодея. Пародией? Не смешно. Шоу? Примитивно по технике… Потом сообразила: «провинциальный мюзикл». Есть музыка (хотя некоторые пассажи Ю. Симакина оставили ощущение чего-то безвкусного); обилие песен, раздражающих неуклюжими текстами; массовые танцы, исполненные на сомнительном техническом уровне (хореография Г. Абайдулова); замысловатые, хотя и несколько аляповатые костюмы (Ф. Сельская)… Вот и получается «как бы» мюзикл, сотворенный в приступе «комплекса провинциала»: мол, смотрите, у нас не хуже, чем на Бродвее, только денег, извините, маловато…

Скрасив действие несколькими «остраняющими» приемами, давно ставшими общим местом (к примеру, сцена на сцене или карикатурная пантомима), режиссер пытается снять налет опереточной простоты — той, что хуже воровства, — и замаскировать местечковую наивность под иронию. «Но, несмотря на блеск, на роскошь брашен, / Мы годны лишь на то, чтоб рыть песчаный вал», — комментирует О. Уайльд.

Художник И. Кутянский возвел на сцене домик-пряник, почему- то внешне воспроизводящий модель театра «Глобус». Вероятно, В. Гурфинкель хотел лишний раз напомнить, что речь идет об Англии, а заодно подчеркнуть прием театра в театре. Не слишком корректный ход обернулся против него же: пришлось выстраивать не только горизонтальные, но и вертикальные мизансцены, а в них режиссер, по всей видимости, слаб — все ограничилось топтанием трех «портретов» на балкончике. Свет С. Мартынова тоже не отличался разнообразием: потемнее, покраснее — вот вам и тревожная атмосфера, а уж при раскате грома сам Бог велел сверкнуть софитами!.. Актеры компенсировали недостаток вокальных данных утрированной мимикой, ставшей почему-то неизменным атрибутом «легкого жанра», и жестами-штампами, насчет которых театроведы уже заключают пари перед премьерами. Умиляла пританцовывающая группа «кентервилей», напоминающих детей на Новогодней елке, — зрелище как раз для эстета Уайльда…

Из персонажей наиболее убедительной оказалась миссис Отис (Н. Кутасова) — грациозная, эффектная, затянутая в броский «унисекс». Актриса всегда шаржирует, не боясь гипербол. Раз уж надо сыграть и мистера, и миссис Отис «в одном флаконе» — сыграет. Наименее удачливой оказалась Т. Калашникова (Дороти), для нее сочинили водевильный образ, требующий беспрестанных ужимок, падений и утомительных переодеваний с одной только целью: смешить, смешить и еще раз смешить. Актрисе нужно петь, безбожно искажая звук собственного голоса, танцевать, нелепо размахивая руками и ногами, не потерять при этом микрофончик (что все-таки произошло) и демонстрировать накладные ягодицы. Во всем этом есть какая-то первобытная искренность, но, как говаривал Уайльд, «плохая поэзия всегда возникает от искреннего чувства».

Что касается главного обитателя замка (Л. Максимов) — это поджарый, мускулистый мужчина, обладающий отчетливой эротической притягательностью, в стильных ботинках, тряпкой на плечах прикрывающий модный «прикид» и нисколько не похожий на старца. Когда он вдруг заявляет, что умирать ему расхотелось, веришь сразу. Возможно, в тонусе его поддерживает присутствие убиенной жены и двух ее любовников, судорожно искривленными лицами похожих на роботов из советских фантастических фильмов.

…Призрак сэра Уайльда, прочтя этот текст, иронически произнес: «Бедные рецензенты! Они оказываются в положении репортеров в полицейском участке и вынуждены информировать о новых поступлениях рецидивистов от искусства…»

Ноябрь 2004 г.