«Чернобыльская молитва». С. Алексиевич.
Никитинский театр (Воронеж).
Режиссер Дмитрий Егоров, художник Константин Соловьев.

Спектакль Дмитрия Егорова «Чернобыльская молитва», поставленный по книге Светланы Алексиевич в Никитинском театре города Воронежа, продолжил очень важную для режиссера тему: исследование советской жизни. Спектаклей на эту тему у него много в разных театрах России. Хотела перечислить и поняла, что тогда надо называть большую часть всего списка его постановок. Егорова особенно интересует то время, когда страна, в которой он родился, называлась Союз Советских Социалистических Республик, или СССР. Он задает вопросы о том, как все начиналось в первые годы советской власти («Республика ШКИД» в Свердловском академическом театре драмы; «Ак и человечество» в Воронежском Камерном театре), его волнует Великая Отечественная война («Развалины» в петербургском «Этюд-театре»; «Прощание славянки» в Алтайском государственном театре для детей и молодежи; «Молодая гвардия» совместно с М. Диденко в петербургском театре «Мастерская»; «Победители» в Томском ТЮЗе). В общем, по его спектаклям можно проследить всю жизнь нашего государства. Вопросы, которые он поднимает, и их художественное исследование (которое зачастую не является ответом, а предполагает размышление над проблемой), часто не нравятся государевым людям и неприятны тем, кто склонен жить с крепко зажмуренными глазами. Ну, не для них эти спектакли и ставятся. В нашей стране большинство населения предпочитает глаза вообще не открывать. Потому что откроешь вдруг ненароком, да глянешь вокруг, а как потом жить с этим знанием?

Сцена из спектакля.
Фото — Диана Литвинова.

Особое место в этом списке занимают спектакли по книгам Светланы Алексиевич. Помимо упомянутых уже томских «Победителей» Егоров поставил «Последних свидетелей» в Театре на Таганке, «Время секонд хэнд» в Омском академическом театре драмы (спектакль стал лауреатом фестиваля «Золотая Маска», а в мае будет представлен на фестивале «Ново-Сибирский транзит»). И вот теперь — «Чернобыльская молитва». В нем занята почти вся небольшая команда театра под руководством Бориса Алексеева. И я хочу перечислить их всех. Это Татьяна Солошенко, Екатерина Астрединова, Илья Крылов, Алексей Савин, Марина Демьяненко, Андрей Клочков, Борис Алексеев, Сергей Кузнецов. Все умные, молодые, интеллигентные. Они свидетельствуют от имени обычных жителей города Припяти, построенного специально для обслуживания гордости всего Советского Союза, самой мощной тогда в Европе атомной станции. Их герои безымянны. Это ученые-физики, осмысляющие причины крупнейшей в истории человечества техногенной катастрофы и пытающиеся докричаться до власть имущих. Жена одного из пожарных, получивших чудовищную дозу облучения; девушка, которая называет всех переживших аварию «чернобыльские хибакуси», то есть выжившие люди без будущего; ликвидаторы, хоронящие в земле чернобыльскую землю. Словом, это обычные жители Белоруссии, Минска, Припять и деревень вокруг, которые не могут осознать и понять размеры и последствия события, навсегда перевернувшего их жизни.

Сначала сцену заливает слепящий беспощадный свет, при котором мы с трудом можем разглядеть лица актеров. Ликующая музыка эпохи расцвета застоя. «У меня сегодня день такой счастливый, что не петь нельзя!». И вот эти счастливые люди, гордящиеся своей принадлежностью к «мирному атому», выходят и говорят о том, как из обычных людей они превратились в чернобыльских. А потом все погружается в темноту. И в этой тьме — хаос и неразбериха голосов. Все говорят о своем. Не говорят, криком кричат. О необходимости йодной профилактики населения, о радиоактивном облаке над Минском, о сверхдозе облучения — трех тысячах микрорентген в час, о необходимости срочной эвакуации жителей. Вообще, темнота — это самое сильное выразительное средство в театре. Здесь поначалу она безумно раздражает. Хочется разглядеть этих людей. Хочется увидеть лицо жены пожарного (эта история проходит красной нитью через весь спектакль), но нет — разглядеть невозможно: только слабый, светящийся тусклым серым светом экран, на котором мелькают кадры тогдашней кинохроники (режиссер мультимедиа Наталья Наумова), и на его фоне женский профиль. Иногда видео в светящемся круге на стене. Или деревце, на котором вдруг начинают светиться звездочки, а на фоне этих мерцающих огоньков девушка говорит о том, что у предыдущего поколения в детстве была война, а у нее — Чернобыль, и что если это война, то она себе ее по-другому представляла. В какой-то момент ты смиряешься и понимаешь: света не будет.

Сцена из спектакля.
Фото — Диана Литвинова.

Почти треть спектакля проходит в этой заливающей все темноте, потому что мирный атом отказался служить счастью всех, о котором лепечет маленькая девочка на экране. Потому что не умеем мы работать так, чтобы не было места «человеческому фактору». Нет, здесь не называются ни причины, ни виновники аварии. Не в этом ведь дело. Дело в том, что произошло ПОСЛЕ. Убийственно звучат монологи людей, которые оказались не готовы к тому, что произойдет после аварии, не понимали, как вести себя и что НЕЛЬЗЯ делать.

Пилотка ликвидатора, подаренная маленькому сыну. Костюм радиоактивный он в мусоропровод выбросил, а пилоточку на головку сыну надел. Через два года у ребенка опухоль мозга. Или: «Моя дочь умерла от Чернобыля. Нас заставляют молчать. Запишите. Дочку звали Катя. Катюшенька. Умерла в семь лет». Или рассказ о двери, вынесенной и тайно увезенной из дома. А как же? На ней вся жизнь рода записана. Радиоактивная реликвия. Флаги, которые рвали на куски и хранили у сердца как дорогую память… Все эти рассказы потрясают человеческой болью. И ужасают абсолютной, чудовищной безграмотностью. Атом в руках у дикарей. И все не осмыслено, забыто. Весь этот нечеловеческий опыт, необходимый для дальнейшей жизни на планете, остался в мозгу тех, кто сейчас тихо и незаметно добаливает свою жизнь, стараясь не вспоминать чернобыльское прошлое.

То есть, может быть, где-то, в каких-то научных кругах это все и проанализировано. Но население про это ничего не знает, не ведает. И случись, упаси бог, что-то подобное, будет точно такая же неразбериха, паника, такой «нормальный русский хаос», о котором говорит один из героев. Спектакль, как мне кажется, об этом. О темноте и общей безответственности. Даже не о власти, которая по возможности все скрывала, тоже ведь от дремучего невежества.

В документальном спектакле есть очень неожиданный момент: выступление команды КВН города Припяти. Пятеро молодых мужчин в комбинезонах, в специальных очках, со светящимися знаками на груди, и обязательная девица на подхвате, с веночком на голове, которая и спляшет тебе, и споет. Выступление явно из тех лет. До боли знакомые кавээновские мелодии, переделанные в тему, узнаваемые типажи, черный юмор, который гулял тогда по всей стране. Этого точно нет в книге. Но ощущение достоверности было полное. Оказалось, артисты все придумали по заданию режиссера. Эпизод очень важный. Именно так, смеясь, иронизируя, сочиняя анекдоты, переживала страна эту непонятную трагедию. «Плевать. Такой у нас народ. Анекдоты мы там любили», — говорит один из ликвидаторов, один из тех, кто хоронил землю в земле. Наш национальный вид смеха: сквозь слезы.

Сцена из спектакля.
Фото — Диана Литвинова.

Последняя часть спектакля залита ослепительным беспощадным светом. Разнообразные виды нелепых светильников, ламп и лампочек, ярко светящиеся шланги, перепоясывающие всю сцену. Мирный атом на службе у варваров. Зрелище ироничное и эстетически неприятное.

Спектакль заканчивается монологом ученого-физика, заведующего лабораторией. От его имени говорит Борис Алексеев: «Бомбы не исчезнут даже тогда, когда уничтожат последние боеголовки. Останутся знания… Есть только жизнь и смерть. И я понял, что смысл имеет только живое время. Наше живое время».

Спектакль никого не обвиняет. Он призывает к размышлению. К мужественному осмыслению глобальных проблем, которые оставил после себя Чернобыль.