Отправляясь смотреть цикл выпускных спектаклей экспериментального курса Л. В. Грачевой, на первых порах испытываешь головокружение. Перед тобой настоящий вал: тринадцать спектаклей (число если и не поразительное, то уж точно не самое обыкновенное), в которых студенты и танцуют (например, «ZЛО» по мотивам повести Я. Гийу или спектакль-концерт «All you need is jazz»), и поют (все тот же «…jazz»), и двигаются в стиле контемпорари («В молчании» по мотивам пьесы И. Журавихина); есть спектакли, в которых участвуют почти все студенты курса (а их тоже объективно много), такие, где играют группками («Пикник» по пьесе Ф. Аррабаля, «Три истории» по пьесе А. Скивко-Коровкиной, «Фантомные боли» В. Сигарева, «Пойдем, нас ждет машина» Ю. Клавдиева, «Временно недоступен» П. Вюлленвебер), есть те, что рассчитаны на дуэт («В молчании») и на соло (моноспектакль «Мой Нуриев»).

И при таком количестве представленных спектаклей в них нет того, что принято считать «длинной драматической мыслью». Того, что можно назвать оформленным сценическим (не драматургическим) действием. «Фантомные боли», скажем, разыграны строго по пьесе В. Сигарева, в спектакле «Временно недоступен» если и проводилась работа с текстом, то скорее «редакторская», не принципиальная для общего целого или его частей. Или взять даже спектакль «большой формы» «ZЛO» — повесть скорее «экранизирована» на театре, чем превращена в спектакль.

А что, если это программа? Если в том, что все молодые актеры играют всё и помногу, играют порой мимо спектакля (не в отношения и не в сюжет), есть своя логика? Курс собрал собственную публику, зал всегда набит битком, а его имя — «грачи» — плотно утвердилось в словаре театрального города, наряду с «фильштами» и «kozlами» — одними из самых сильных выпусков (В. М. Фильштинского и Г. М. Козлова) театрального института.

Похоже, что в отсутствии «длинной театральной мысли» (пародирую саму себя) есть другая, для актеров-выпускников намного более ценная, — педагогическая. Перед нами не театр и не репертуар, как можно было бы думать, а готовая, свежая, поразительно гибкая труппа, набор индивидуальностей, так заманчиво (господа режиссеры, молодые и не только, — вам поклон!) не оформленных ролями.

Мы привыкли к тому, что курс выпускает по три, максимум четыре дипломных спектакля. К тому, что опытная рука мастера (особенно если мастер — практикующий режиссер, как Л. Додин, А. Праудин, Г. Козлов или Л. Эренбург) превращает актеров в готовый материал для своего авторского театра.

Здесь принципиально другое. Здесь невероятная, неслыханная свобода, актерская и человеческая. И не тринадцать произведений, а одно. И всякой своею частью, любым спектаклем, эскизом, этюдом оно рассказывает про актеров. Не про театр, не про актеров вообще, а про конкретный курс, из людей состоящий, и так заботливо, так трепетно собранных и «замеченных», что остается только с внимательным интересом вглядываться в эти лица, выступающие то вместе, то поодиночке.

В череде постановок, в основном по современной драматургии, особняком стоит одна, жанр которой авторы обозначили как «спектакль-акция». «Разговор на важные темы» — это не модная социалка, как можно было бы предположить, и не спектакль в собственном смысле слова. Но, пожалуй, это самый выразительный портрет курса, объясняющий в нем многое: и заданные правила игры, и достигнутые результаты.

Стулья расставлены и в зале, и на сцене: зрители и молодые артисты сидят лицом друг к другу, а Сергей Липовский, немного как будто смущенный и растерянный, рассказывает забавный эпизод о своей первой детской привязанности. Нас всех приглашают вспомнить свои драгоценные «удачи» и «обломы» детских садов, школ и летних лагерей. И зал, и актеры разыгрывают по сути один фрагмент с вариациями. Действию-разговору дают развиваться естественно, без нажима. И как только оно обретает интимность, спокойное дыхание, пульсацию жизни, общую для актеров и исполнителей, исподволь, как будто бы безыскусно вдруг «прорастает» «хрестоматийными» диалогами о любви, известными наизусть всем и каждому. Перед нами проходят Лариса и Паратов, Маша и Кулыгин, Аксюша и Петя. Постойте, но это не они! Диалоги о любви, а точнее — о разнообразных чувствах и чувствованиях — намеренно опрокидывают в пластику, мимику, способ чувствования наших современников. И даже конкретнее: в индивидуальный способ чувствования актеров, оказавшихся на сцене, здесь и сейчас. Как будто непричесанные, невыпаренные, невыставленные мизансцены позволяют сохранить самое живое, самое ценное — сиюминутное погружение не в роль как в предлагаемый характер и судьбу, а в обстоятельства роли, в которых актеры — человеки действуют искренно и открыто.

Мы видим робкую, смешную, обаятельно несуразную Полиньку — Ксению Плюснину, которую ее опытная (но такая же трогательная в своем детском философствовании) сестрица — Анастасия Грибова обучает практике выращивания мужа посредством женского эгоизма. Мы с удовольствием рассматриваем Петю — Илью Божедомова и Аксюшу — Василису Денисову, чуть не дерущихся на тексте «Своя ты или чужая?!» и озадаченных явно не обстоятельствами жизни в злополучном семействе, а вечным спором двух влюбленных о том, кто кого любит больше: ты — меня или я — тебя. Живые лица, сегодняшние жесты, голоса юных людей, еще не сильно драматические (не случайно сцены прерываются перед самым ударным драматическим фрагментом). В сценах, посвященных любви, нет болезненного «ты», нет эротизма, пожалуй, даже нет любви. Но есть красота жизни, легкий ее шум, волнение чувства, естественного, единственно возможного, а потому ценного.

И вот небывалый поворот: не пытаясь сыграть Островского и Чехова на текстах «Трех сестер», «Леса», «Доходного места», «Бесприданницы» или «Вишневого сада», их играют на современном материале. Играют как «потенциалы» — действительно диковинный вариант. Вот, например, спектакль «Три истории». Три монолога, три героини — учительница, шпаклевщица и актриса — и три простые жизни, заявки на жизнь. Вот девушка в рабочем комбинезоне, измазанном краской, рассказывает своей невидимой «коллеге» (той, что на стремянке), почему она опоздала. Сперва это грубоватая деваха с бутылем, самозабвенно завирающая про соседей, затопивших ее и сверху, и справа, и слева, и даже, кажется, снизу («Зинка, я чуть не погибла, Зинка, ты представляешь, Зин?!..»). Мы рассматриваем забавную фигуру и так, и эдак, но вот лицо актрисы Анны Дразниной в проеме двери освещается софитом, и кажется — как рванет сейчас про «Отчего люди не летают?». Чистое, ясное лицо, по-детски широко распахнутые глаза, длинные ресницы. Или учительница украинского языка с забавным акцентом — Ксения Мусатенко — бликует Машей из «Чайки» Чехова, молодой женщиной, любящей, невостребованной, но еще не успевшей огрубеть.

Труппа (это почти не оговорка) могла бы легко разойтись по ролям в классической пьесе. Актеры могли бы сыграть Островского, Чехова, Шиллера. Могли бы сыграть тысячу спектаклей. Почти любых. Есть как минимум две Нины (Анастасия Грибова и Анна Дразнина), готовые Треплев — Федор Федотов и Маша — Ксения Мусатенко, свой Шамраев — Андрей Шаповал, свой Дорн — Константин Соя и т. д. Прелесть состоит в том, что все они разные. Условная Нина Анны Дразниной — та, что может еще и Катерину, а у Анастасии Грибовой — скорее, в сторону Бланш Дюбуа. Мария Хрущева в спектакле «Пойдем, нас ждет машина» — немного Екатерина Ивановна Л. Андреева, а Мария Зубова в Анни Салливан («Сотворившая чудо») — вполне себе бесприданница Лариса.

Звезда спектакля «Временно недоступен» — конечно, бабуля Гертруда. У молодой актрисы Анны Мигицко выразительная фактура: невероятно узкая, худая, элегантная, и лицом и фигурой, с резкой, почти марионеточной пластикой, которая пронзительно контрастирует с взглядом, полным и мягкости, и чуткости, и полутонов. Старше своих сверстников молодую актрису делает вовсе не грим (кстати, классный), а самоирония, которой молодые и хорошенькие часто пренебрегают, и напрасно. Что-то похожее возникает и в роли сеньоры Тепан («Пикник» по пьесе Ф. Аррабаля). Кажется, что в обоих случаях Мигицко — полноправный соавтор режиссера, своим появлением выводящая игру в условный план. Похоже, что в более зрелых работах она будет способна сделать жанр.

Привлекает внимание Мария Зубова — хитро глядящая исподлобья медсестра в спектакле «ZЛО», отважная Анни Салливан, вопреки всему научившая слепоглухонемую девочку языку прикосновений. В молодой актрисе уже намечена драматически активная двойственность, резкость идеализма, бунт против буржуазной фальши, красивости, принципиальность и женственная ранимость. Годится для героини.

Федор Федотов — Эрик Понти, главный герой спектакля «ZЛО», юноша, появляющийся на сцене из воспоминаний Анни о дорогом брате в «Сотворившей чудо», подросток Нико в спектакле «Временно недоступен». Но сэлинджеровский мальчик с ясными, небесно-голубыми глазами и тугой спортивной походкой совсем не такой уж и положительный. Федотов наделен редким свойством — отрицательным обаянием (не зря у молодого актера уже столько поклонниц!), и интересно было бы посмотреть на него в ролях драматических злодеев.

Образ «голубой героини» представляет в спектаклях курса Ксения Плюснина (подружка Эрика Понти в спектакле «ZЛО», Полинька из «Разговоров на важные темы»). Но сразу понятно, что миловидность и детская непосредственность — далеко не весь ее диапазон. В «Сотворившей чудо» она дает не карикатурную даже, а достоверную до неприятности фигуру избалованной инвалидки. Это сложная задача — не смазать, не качнуться ни в сентиментальность, ни в гротеск, и актриса с ней справляется хорошо.

Можно писать о многих выпускниках курса: и о холодноватой, искусной Алине Король, и о земной, по-женски глубокой Марии Хрущевой, и о всякий раз продвигающем действие Сергее Липовском, и, конечно, о Нурбеке Батуллине, с полной готовностью выдерживающем напряжение полуторачасового моноспектакля «Мой Нуриев»… У молодых актеров идет такое важное накопление, что не возникает сомнений — они «выстрелят». Хочется, чтобы жизнь этого курса длилась, в нем такой богатый потенциал и еще столько несыгранных нот. Фундаментальная банальность: актер — это тот, кто выходит на сцену. В этом отношении выход был дан всем без исключения студентам. Дети играли много и играли разное. Так начинается театр. С актера. И с готовности сыграть роль. Сейчас перед ними неопределенный простор. Куда они пойдут? Наполнятся репертуаром, ограничатся ролями или будут переливаться возможностями тысяч ролей? Увидим.

Июль 2016 г.