Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

АКТЕРСКИЙ КЛАСС

ТИХИЙ ОМУТ. НАДЕЖДА ТОЛУБЕЕВА

Н. Толубеева (Катерина Ивановна). «Братья». «Приют Комедианта». Фото М. Шахмаметьева

С курсом Вениамина Фильштинского, ставшим теперь «Этюд-театром», я училась параллельно, но это не так уж важно. А важно, что однажды, перейдя Моховую (из театроведческого корпуса в актерский) и зайдя в 51-ю аудиторию, увидела спектакль Галины Бызгу по пьесе Данилы Привалова «Прекрасное далёко». Это было, в общем-то, обычное «Далёко», одно из многих. Ангелы, живущие маленькой лесной общиной, как водится, пекли пироги, выращивали в парнике «дурь лютую», писали письма на «волю», учились летать и плакали (то есть не плакали, «ангелы ведь не плачут») от безысходности. И это был обычный студенческий спектакль, обросший этюдами, зарисовками, вставными номерами, с безоговорочно счастливым финалом — главные герои ангел Вася и ангел Маруся, полюбив друг друга, возвращались на Землю и представали уже идиллической парой с младенцем на руках. Необычной здесь была только сама Маруся в исполнении Надежды Толубеевой. В Марусе, в этом простодушном ангеле, в один миг словно просыпалась древняя языческая богиня. Так разительно в сцене соблазнения снайпера Васи она менялась и в бестелесном мире унывающих «ангеловфигангелов» вдруг начинала пульсировать какой-то ослепляющей телесностью, оживала, «заземлялась» не позже по сюжету, а прямо у нас на глазах. Вася (Семен Серзин) с пионерским смущением рассказывал Марусе, что мужчины и женщины делают вместе, опуская главное, а она твердила: «Должно быть что-то еще» — и тут же это «что-то» претворяла в действие. Удивительным образом в этой заурядной героине вдруг обнаруживалась такая сильная женская основа.

Потом в актерской биографии Надежды Толубеевой были «Наташина мечта» Дмитрия Егорова, «Птица Феникс возвращается домой» Екатерины Гороховской, спектакли новорожденного «Этюд-театра», еще студенческие по своей природе и задачам. И описанное выше превращение можно было бы списать на мое разыгравшееся воображение, если бы режиссер Евгения Сафонова не поставила с «этюдовцами» сначала пьесу Д. Масловской «Двое бедных румын, говорящих по-польски», а затем «Братьев» Достоевского и в этих спектаклях не открыла актрису Толубееву, актрису особенную и среди однокурсников «Этюд-театра», и внутри всего петербургского актерского цеха.

«Двое бедных румын» Масловской — дикое путешествие прочь от реальности, этакие «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» современного театрального репертуара. В ролях голосующих на шоссе «ряженых румын» Джины и Пархи — однокурсники Надежда Толубеева и Кирилл Варакса. Создавая своих «Румын», Сафонова обострила особенности темперамента этих актеров. И легковозбудимый, эмоциональный, злой Парха Вараксы вел в этой паре, а немногословная, заторможенная Джина Толубеевой следовала за ним молчаливым приложением в сбившемся розовом парике.

Н. Толубеева. Фото М. Павловского

Весь путь Пархи и Джины (символический и реальный) — попытка вернуться к себе, самоидентификация, обреченная на провал. Игра, которую затеяли герои, вышла из-под контроля. Когда они в наркотическом угаре притворились румынскими беженцами, разрушилась хрупкая иллюзия их «нормальной» жизни. Сбросив маски бесстрашных люмпенов, герои не обнаружили за ними ничего, а уехав из Варшавы, не смогли вернуться обратно, словно никакой Варшавы уже не существует. И теперь Парха твердит лишь, что он — тот самый ксендз Гжегож из популярного телевизионного сериала, и это все, что он может сформулировать о себе. Джина Толубеевой, кажется, не может и этого, она помнит только, что три дня назад отвела ребенка в детский сад и забыла забрать. Для Пархи, хватающегося за ксендза Гжегожа, как за соломинку, Джина — уже не ровня, она — лишь способ самоутвердиться. Чем больше Парха узнает о жизни Джины, тем увереннее говорит в нем морализатор ксендз, его самая успешная роль. Героиня же Толубеевой, отвечая на вопросы Пархи, из пьяной розововолосой куклы превращается в живого человека, и это превращение убивает ее. Спрятанная где-то очень глубоко живая женщина у нас на глазах лишается анестезии забвения и корчится от вида своей паршивой жизни. Толубеева выходит на финальный монолог Джины, разоблачаясь от внешнего маскарада и одновременно разоблачая свою героиню. Краткий миг наедине с самой собой — и вот она уже болтается в петле в придорожном сортире. В «Румынах» более, чем где-либо, проявляется умение Толубеевой заточить в цельнометаллический сейф то, что является сутью ее персонажа, и обнаружить ее лишь тогда, когда уже не ждешь, когда зритель принял холодный блеск металла за истинное лицо.

Режиссеру Евгении Сафоновой свойственно сковывать актера, помещать хаос актерской психики в жесткий мизансценический каркас, привязывать его к одной точке на сцене или к повторяющемуся физическому действию, чтобы заставить вибрировать, как перегревшийся котел парового отопления. В спектакле «Братья» — вибрация явлена нам впрямую. Статичные мизансцены, минимализм в костюмах, в решении пространства, и герои Достоевского, судорога которых от действия к действию переходит в конвульсии и заканчивается общим припадком длиною в целый акт. Что есть эта судорога, как не та самая смердяковская падучая болезнь — экстракт, самая суть Карамазовых-Смердяковых, а в общем — суть национального характера, болезненно склонного к показательным припадкам.

Надежда Толубеева играет в «Братьях» Катерину Ивановну. Ее речитативом произнесенные в микрофон монологи почти не интонированы, а движения скупы. Сцена их с Грушенькой психологического поединка опять же решена так, будто бы последняя ведет, соблазняет, гипнотизирует. Позади Грушеньки, вызывающе раскрывшей колени, в оцепенении, в мороке влечения сидит Катерина Ивановна, рука ее медленно скользит по платью соперницы и останавливается как будто на распутье, так и не решившись: вниз — под платье или наверх — в декольте. И пока говорит Грушенька свои вызывающие речи, позади нее сгорает в тихой агонии Катерина Ивановна.

Н. Толубеева (Джина). «Двое бедных румын, говорящих по-польски». Фото Е. Киричука

В отличие от откровенно юродствующей, бесноватой Грушеньки (Вера Параничева), бесы Катерины Ивановны, как и бесы Алеши Карамазова (Евгений Перевалов), запрятаны глубоко и вырываются наружу страшнее. Кликушество Грушеньки, ее дефиле в «красном сарафане», вся ее поза искусительницы меркнет рядом с диким воплем героини Толубеевой в ответ на «А я возьму и ручку вам не поцелую». Кажется, вдруг на месте царственной девы появляется дракон с отрубленным хвостом, который ревет и извивается. Тихий омут героини Толубеевой чужд всякого юродства, но юродствующее окружение словно запускает ее припадок, «извержение» — куда более страшное и разрушительное.

Персонажи Толубеевой живут как будто вне законов обывательской психологии, внутри них бродит нечто иррациональное, невербализируемое, темное. Служебный, казалось бы, персонаж, Черный ангел (копия), в спектакле Андрия Жолдака «Zholdak Dreams: похитители чувств» в исполнении Надежды Толубеевой притягивает внимание как раз благодаря неясной, непроявленной сущности…

Н. Толубеева (Черный Ангел, копия). «Zholdak Dreams: похитители чувств». БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Фото С. Левшина

Н. Толубеева в квартирнике «Стыдно быть несчастливым». Совместный проект «Мастерской» и «Этюд-театра». Фото А. Телеша

Ф. Дьячков (Дмитрий), Н. Толубеева (Катерина Ивановна). «Братья». «Приют Комедианта». Фото М. Шахмаметьева

Сюжет пьесы Карло Гольдони «Слуга двух господ» у Жолдака разыгрывается будто бы по ту сторону Луны, в безвоздушном разреженном пространстве. Перед нами мир, где все искусственно, умышленно и подчинено замыслу неизвестного наблюдателя. Самая репертуарная пьеса Гольдони «застревает» у Жолдака на сцене помолвки Сильвио и Клариче. Действие спектакля будто пытается сойти с мертвой точки, но все пробуксовывает, фонтанирует разнообразными лацци и гэгами, но не продвигается по линии сюжета. Или вдруг герои спектакля и вовсе впадают в оцепенение, взглянув в окно и словно увидев там безжизненные пейзажи лунной поверхности. Все эта итальянская космическая одиссея была бы только смешной, если бы не побочные для гольдониевского сюжета персонажи: Черный Ангел (Александра Магелатова) и Черный Ангел, копия (Надежда Толубеева). Нездешняя, нечеловеческая пластика, следящие глаза, заявленное двойничество — вот так разумный океан планеты Солярис изучает, тестируют смешной театральный народец, и тот, что на сцене, и тот, что в зале.

К. Варакса (Парха), Н. Толубеева (Джина). «Двое бедных румын, говорящих по-польски». Фото В. Башиловой

Черные Ангелы, а впрочем, и весь спектакль «Zholdak Dreams» — это шутка, которая так затянулась, что превратилась в триллер, театральный аттракцион, незаметно эволюционировавший в камеру пыток. Жанровая двойственность спектакля хорошо монтируется с двойственностью актерской природы Толубеевой. Комическую, пародийную форму своей героини она постепенно отливает в ее же устрашающую копию, но только не в копию черной визави.

Н. Толубеева (Черный Ангел, копия).
«Zholdak Dreams: похитители чувств».
БДТ им. Г. А. Товстоногова. Фото С. Левшина

Если Черный Ангел Александры Магелатовой больше похож на женоподобного киборга, в голову которого поступают разные команды и задания, то Ангел Толубеевой оказывается существом живым, телесным, подчиняющимся не приказам свыше, а лишь собственным противоречивым инстинктам. То есть копия никогда не совпадает по существу с оригиналом, оставаясь верной тому тихому омуту, что спрятан за ангельской внешностью. И это присущее Толубеевой несоответствие внешнего и внутреннего определенно близко эстетике Жолдака. Несхожесть заявленных режиссером ангелов-двойников — лишь один из многих его обманных пассов. В ряду других спектаклей режиссера «Похитители чувств» вибрируют от разного рода несоответствий, провозглашенных и тут же нарушенных театральных законов, разъятых сюжетных схем и нарушенных жанровых границ. Ни-на-кого-не-похожая-копия Толубеевой здесь на своем месте…

В экстравертной актерской среде, в окружении легковозбудимых, нервных, тонкокожих «этюдовцев» Надежда Толубеева явственно другая. Ее не так легко считать, определить, но, кажется, актрисе в начале ее пути везет на режиссеров, работающих не столько с фактурой актрисы, сколько с ее интровертным, спрятанным двойником, с ее тенью, Черным Ангелом (копией).

Август 2016 г.

В именном указателе:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.