«Петерс» по рассказу Т. Толстой. Театр «Старый дом» (Новосибирск).
Режиссер Андрей Прикотенко, художник Ольга Шаишмелашвили

Если быстро листать программку, выпущенную к спектаклю, то можно посмотреть мультик из рисунков, мелькающих на страницах. Петерс проявляется постепенно — сначала глаза, потом очертания лица — и попадает в странный мир букв и цветных картинок. Пугаясь всего неизвестного, он как ребенок все больше закутывается в шарф, а потом скрывается в крупинках белого снега. Но можно листать и в другую сторону. Тогда история Петерса будет историей взросления, преодоления и освобождения от всего, что мешает ему быть счастливым. Из заснеженного мира, снимая шарф и шапку, сталкиваясь с детскими кошмарами, Петерс выбирается в пустое пространство, где парят несколько снежинок. На последней картинке остаются только его усталые глаза. Он внимательно смотрит на спокойную прекрасную жизнь через толстые стекла старых очков в роговой оправе.

В спектакле Петерс (Анатолий Григорьев), круглый неуклюжий человек, у которого «с детства были плоские ступни и по-женски просторный живот», проходит оба этих пути. Сначала он погружается в воспоминания, прячется в них — а потом возвращается к себе настоящему, оставляя позади все, что накопилось, и все, что пролетело мимо, и буквально выныривает из грузного неудобного тела, чтобы в финале наконец освободиться. Поводом для развития действия становится встреча с фотографом (Тимофей Мамлин), которого Петерс просит сделать портрет на свой будущий памятник, — такая рамка спектакля, в рассказе ее нет. Персонажи оказываются в небольшой комнате с тканевыми стенами песочного цвета — она похожа на запыленную фотостудию. Границы комнаты проницаемы, стены разрезаны на множество полос, как будто их пропустили через огромный шредер. Здесь, в мире, нафантазированном Андреем Прикотенко и Ольгой Шаишмелашвили, Петерс встретится со своими страхами, но это впереди, а пока фотограф берет старый пленочный фотоаппарат и просит Петерса вспомнить что-нибудь приятное, например, что-нибудь из детства, чтобы потрет удался.

А. Григорьев в спектакле. Фото В. Дмитриева

В детстве у Петерса была бабушка, теперь она появляется из-за сцены куклой, собранной из пальто, шляпы и колготок вместо лица. Раньше бабушка следила за тем, чтобы мальчик был послушным: не трогал того, что нельзя трогать, не говорил тогда, когда нельзя говорить. Все, что ему оставалось, — разглядывать картинки через диаскоп так же, как сейчас он разглядывает их в своей памяти. У Петерса Анатолия Григорьева практически нет реплик (герой свыкся с тем, что молчание — лучшая из его черт). Только когда становится совсем невыносимо, он говорит хриплым голосом: «А я не виноват. Ни в чем решительно не виноват. Я тоже хочу участвовать. А меня не берут. Никто со мной играть не хочет». Такой сдавленный крик вечного «маленького человека» — прямого наследника Акакия Акакиевича. Незаметным свидетелем ему приходится только наблюдать за тем, что происходит. Он смотрит, радуясь и удивляясь, предвкушая что-то увлекательное, и тогда тонкая полоска губ растягивается в улыбку, уходящую в пухлые щеки. Например, так он представляет себе вечер с роскошной женщиной, когда будет читать ей Шиллера в оригинале. Или смотрит, беспомощно и печально, жалея себя и весь этот неправильный, несправедливый мир, когда стоит под холодной струей, выхваченный лучом света, и обдирает с себя плащ, как кожу, чтобы укрыть цветы, купленные прыткой гимнастке.

А. Григорьев, А. Лозовая, С. Васильева, Л. Чернобаева, Н. Серкова в спектакле. Фото В. Дмитриева

Отношения Петерса с женщинами — событийная канва спектакля, в них воплощаются его поиски счастья. Женщины ему нравились интересные, но, хочется добавить, — бездушные: Фаина из библиотеки с фарфоровым кукольным лицом (Альбина Лозовая) или танцовщица в баре в летящем белом платье, а-ля Мэрилин Монро (Лариса Чернобаева). Только если в рассказе Толстой герой вынужден мириться с одиночеством, то Прикотенко дает ему шанс, которым Петерс, естественно, не воспользуется, но то, что у героя есть выбор (хотя бы гипотетически), делает мир спектакля менее жестоким. Рядом с Петерсом то и дело появляется женщина в мешковатом пальто, сползающих шерстяных чулках и старомодной шляпке (Лариса Чернобаева) — не хрустальная, как другие, а земная, советская, а потому ему неинтересная. И, как только она выходит на сцену, откуда-то извне, через полоски стен, выглядывает женщина такая же, как он, большая и круглая (Софья Васильева). Она дает понять, что за неприглядной внешностью героини Чернобаевой скрывается душа — прекрасная, гармоничная, идеальная, — и с этой женщиной Петерс точно был бы счастлив, если бы только сумел ее разглядеть.

А. Григорьев. Фото В. Дмитриева

Текст рассказа на протяжении всего спектакля произносит Тимофей Мамлин. Вечный спутник Петерса, его внутренний голос, его лучший друг, его альтер эго. Мамлин выпрыгивает на сцену в образе зайца с черными колготками на голове — когда-то игрушечному зайцу Петерс доверял свои тайны, — а потом облачается в Мефистофеля в белом парике, черном костюме и черных лаковых туфлях на каблуках поверх красных носков. И чтобы не осталось сомнений, читает стихотворение Бродского «Два часа в резервуаре»: «Я есть антифашист и антифауст. / Их либе жизнь и обожаю хаос. / Их бин хотеть, геноссе официрен, / дем цайт цум Фауст коротко шпацирен», — рассчитывая, что время, отведенное Фаусту-Петерсу, пролетит стремительно. Персонаж Мамлина борется за душу героя, пытается доказать, что неудачники, круглые и нелепые, не могутбыть счастливы, что единственная, кто может скрасить одиночество Петерса, — прагматичная жена-индюшка, которая скупает кур, а он с отсутствующим видом ест их из огромной кастрюли, и что никакого другого мира, кроме того, где Петерс застрял, не существует. Действительно, когда в финале стены «раздвигаются», за ними — сплошная зияющая пустота, и колготки с крупой, растянутые из кулисы в кулису, такие же, как на сцене — в комнате воспоминаний.

Л. Чернобаева. Фото В. Дмитриева

«Петерс» одновременно и похож, и не похож на спектакли Андрея Прикотенко. Похож тем, что в нем много трюкачества, фокусов и аттракционов. Совершенно не угадаешь, кто в следующий момент выскочит на сцену. Будет ли это заяц на пуантах, с какими-то шишками на заячьем теле (то ли свалявшаяся от старости вата, то ли бубонные наросты). Будут ли это тучные женщины, пожирающие пирожки и с гримасами отчаяния обсуждающие свою и чужую личную жизнь (Альбина Лозовая и Наталья Серкова). Или это будет чокнутая старушка, преподаватель немецкого, лихо отплясывающая твист (Софья Васильева), — еще одна бабушка, которая, как и его собственная, учит Петерса иностранному языку по игре в карточки, и он все время остается с котом, у которого среди карточек нет пары.

Спектакль строится на визуальных эффектах, на эстетически безупречных картинах, а в этом Андрей Прикотенко и Ольга Шаишмелашвили большие мастера. Вспомните финальную сцену «Идиота», где в пространстве зеркальных стен князь Мышкин разбрызгивает воду из шлангов над мертвым телом Настасьи Филипповны, или сцену в спектакле «Sociopath / Гамлет», когда слова шекспировского текста, спроецированные на стены прозрачной коробки, размыкаются: буквы взмывают вверх и парят в воздухе, и из этих букв теперь можно составлять новые, нешекспировские, слова. В «Петерсе» воплощен мир мечтаний и кошмаров с вращающимися, как в калейдоскопе, картинками на стенах, со старыми советскими обоями в квартире героя, с порхающими женщинами или пугающими старухами, с черными и белыми зайцами и капроновыми колготками повсюду. По сути, это мир Алисы в Стране чудес, но вместо взрослеющей девочки здесь выросший и даже постаревший Петерс, который только сейчас начал узнавать жизнь, и в его стране чудес — приметы советского времени и советского быта: редкие, но все равно узнаваемые — такие родные, такие свои.

С. Васильева, А. Григорьев в спектакле. Фото В. Дмитриева

Режиссер здесь не рассматривает известный сюжет, не опрокидывает его в современный контекст, не делает глобальных обобщений. Вместо этого он внимательно изучает жизнь человека незначительного и от этого особенно трогательного. Среди последних спектаклей Прикотенко «Петерс» звучит лирически и отзывается теплом, печалью и чувством утраты, когда что-то сжимается в области сердца. Это похоже на композицию Ильи Голицына «Прекрасной, Прекрасной, Прекрасной», написанную для спектакля, где в густое сумрачное звучание контрабаса и виолончели вдруг вторгается высокая нота и словно высвечивает все вокруг. Не могу сказать, что «Петерс» спектакль «поколенческий», в нем есть приметы времени, но в них — скорее общее для всех ощущение прошлого, а не отражение каких-то идей, объединяющих людей по году рождения. Хотя все равно интуитивно его хочется сблизить с «Леркой», наверное, из-за этого чувства тоски по ушедшему: тому, что было, и тому, что могло бы быть. Только если финал «Лерки» приговаривал героев к темноте и отчужденности, жизнь их сломала и никуда не вывела, то в «Петерсе» режиссер награждает героя за желание несмотря ни на что быть частью этой непростой жизни и нестись с ней во весь опор. Освобожденный от круглого неудобного тела, в финале Петерс врывается в огромный стеклянный шар со снегом, где вечная зима, вечное детство, и хочется верить, что и вечное счастье.

Октябрь 2020 г.