Е. Гришковец. «Собрание сочинений». Театр «Современник».
Режиссер Виктор Рыжаков, художник Николай Симонов

Первая премьера сезона в московском «Современнике» — «Собрание сочинений», высказывание нового художественного руководителя Виктора Рыжакова, которое должно читаться как манифест нового этапа в истории театра. Но этот манифест трудно читать без некоторого смущения.

Обращаясь к публике перед спектаклем, постановщик напомнил о рождении «Современника» — в 1956 году театр, возвещавший оттепель в стране, открылся спектаклем «Вечно живые». Пьеса Розова обозначила тогда обращение театрального искусства к современной драматургии, а значит, к осмыслению проблем общества новым художественным языком, и это был прорыв — поворот к живому и несовершенному человеку после сталинского монументального канона.

Трудно не заметить, что сегодняшнее общество нуждается в авторефлексии с помощью искусства едва ли меньше, чем послесталинское. Последние тридцать лет театром осмысляются едва-едва, в единичных примерах. Новая драма, несмотря на множащееся число имен и названий, страдает тем, что в советские времена называлось «мелкотемьем». Театру оказалось удобней и интересней работать с привычным классическим материалом, но и, говоря честно, отечественная драматургия нового века пока не предъявила действительных открытий. Больших художественных высказываний нет ни о девяностых, ни о нулевых, ни о нынешнем времени. Нет героев, чьи имена стали бы нарицательными, нет попытки разговора о том, как и почему иллюзия свободы оказалась лишь иллюзией, почему современное общество воспроизвело советскую социальную архитектуру, а старые песни о главном заглушили возможность новых.

Евгений Гришковец — мастер ностальгических зарисовок, «автор-исполнитель» на театральной сцене, нашедший благодарную аудиторию своих моноспектаклей в начале двухтысячных. Узнаваемость деталей для людей одного с ним поколения, лиричность интонации, бесконфликтная повествовательность — обаятельно, чуть иронично и в целом утешительно, как уютная беседа в кругу своих.

Сцена из спектакля. Фото В. Луповского

Премьера в «Современнике» для Гришковца и Рыжакова — первый опыт их сотрудничества и первая постановка пьесы «Собрание сочинений». Конфликта тут, собственно, нет — есть не очень правдоподобная ситуация. Марина Сергеевна, почтенная дама, доцент юридической академии, похоронив мужа, становится наследницей их огромной, набитой антиквариатом и книгами квартиры, дачи, машины — и решает пустить по ветру все наследство, распродав и раздав его и начав жизнь — то, что ей осталось, — с чистого листа. Это решение она принимает единолично — ее взрослые дети почему-то не вступают в наследство — и созывает двух сыновей и дочь, чтобы торжественно обставить церемонию прощания с домом их детства.

Торжество выходит скомканным. Детям как-то не до мамы, не до наследства и не до друг друга. Маме — вообще ни до чего. Она совершенно не знает, чего хочет — лишь бы другого, а чего именно — она смутно себе представляет. Этого у нее не могут выяснить ни модная дизайнерша, которая уговаривает не спешить переезжать в новостройку на окраине, ни дети, удивительным образом безразличные к судьбе матери, ни покупатель ее квартиры, выгоняющий ее на следующий же день и готовый помочь с переездом, но ему она даже не может сказать, куда вывозить ставшие ненужными фамильную обстановку и библиотеку. Собственно торжества тоже нет — маменька вечером всех шокирует объявлением и уходит спать, а наутро успевает наугощаться на посошок по соседям, пока дома ее ждут нервничающие дети, а ей нечем их ни накормить, ни напоить. Почему, зачем, кто здесь кто, какие поступки и события в прошлом привели героев к такому настоящему — этого мы не узнаем, хотя все персонажи весьма болтливы. Но это именно болтовня, не движущая действие, а словно повторяющая по кругу многажды повторенные в этой семье темы и вариации. Все происходит поспешно, неловко и сумбурно, и в конце все сбегают из дома, словно зачумленного, даже не простившись с ним и друг с другом.

Конечно, постановщик оказался перед непростой задачей — придать действенность пьесе и психологическую мотивированность поступкам героев весьма затруднительно. Раз нет характеров — остается спрятаться за внешнюю характерность, добавить комизма и отстраненной иронии.

Буффонада — в легком ключе и небольшом количестве — все равно окрашивает спектакль в цирковые тона. На актерах толщинки, гуммозные носы и уши, парики, они картавят, шепелявят и заикаются. Несколько выразительных штрихов — и готова маска, а с ней — и смеховая реакция зрителя.

М. Неёлова (Марина Сергеевна Филатова), М. Разуваев (Виктор Коробов). Фото В. Луповского

Вот Илона — Алена Бабенко в чалме и с нарисованными домиком бровями деловито обсуждает с хозяйкой дизайн будущего жилища, по ходу обсуждения вдруг разражаясь слезами жалости к заказчице. Марина Сергеевна — Марина Неёлова — в элегантной брючной паре, которую она зачем-то прямо во время разговора уходит сменить за сцену и возвращается в мешковатых джинсах и ковбойке (костюмы Гали Солодовниковой). С дизайнером она ведет себя так, словно не сама ее пригласила, а хочет поскорей избавиться от докучной собеседницы, отмахивается, отвечает с холодным высокомерием и то и дело поворачивается к ней спиной или вовсе исчезает.

Здесь и в дальнейшем никто ни на кого не смотрит, лицом к лицу не разговаривает, отворачиваются, утыкаются в телефоны, бегают из двери в дверь. Когда Марина Сергеевна обсуждает детали сделки с покупателем — она мостится на стуле спиной к нему, уткнувшись в какие-то бумагами, чиркает в них, отвечает через плечо.

Новый владелец ее квартиры Виктор — карикатура на хозяина жизни с уголовным прошлым: Максим Разуваев ходит враскоряку, жестикулирует, скругляя руки, поводит перебитым носом и утрирует интонации так, чтоб ни у кого не осталось сомнений, кто тут главный. Свиту его составляет прораб Сурен — Георгий Токаев играет печального лопоухого восточного человека в спортивном костюме, который всячески пытается подладиться под вкусы и настроениехозяина.

Трое детей хозяйки прибывают один за другим. Сережа, младший сын, служит на северном флоте (привет излюбленной теме из личной биографии Гришковца). Двухметровый красавец в белом кителе, с подложенными ватой мышцами — Сергей Новосад приглашен в спектакль из «Июльансамбля», объединения выпускников Рыжакова. Сергей не отлипает от телефона, беспрестанно подтягивается, отжимается и делает селфи. Детская улыбка, заикание, готовность не рассуждая принять любое решение родни — вот и образ простодушного юного служаки, точно с советского плаката, всерьез в жизни воспринимающего три вещи: свои мускулы, флотскую присягу и личную преданность — начальству, родине, семье.

А. Бабенко (Илона), М. Разуваев (Виктор Коробов).
Фото В. Луповского

По поводу родины им предстоит большой спор со старшим братом — Николай примчался аж из Америки, он антагонист Сереже — неряшливый умник vs наивный спортсмен. Никита Ефремов неузнаваем: сутулый, шаркающий, шепелявый, с расплывшимся накладным животом, в очках, усах, бейсболке и с накладным носом — это шарж на эмигранта-неудачника, который воспевает новую родину и критикует старую. Мать не преминет его кольнуть шуткой про «лечебную грязь» — проблемы родины, которой он и ему подобные приезжают подлечиться домой и убедиться в правильности своего выбора. В какую именно аферу он собирается впутаться и для чего просит у матери все деньги, неясно — и тема эта, возникнув, тут же и заминается. Еще менее ясна фигура отца, о котором много говорят, — но что за смутно упоминаемая беда приключилась, каково было его отношение к детям и жене — тоже не уточняется.

Таня — единственная из детей, кто завела уже свою семью, она вся как на иголках из-за оставленных на сутки сына и мужа — что вызывает бесконечные язвительные шпильки от матери. Светлана Иванова говорит высоким кукольным голоском, картинно вышагивает на шпильках, крутя накладным задом, потряхивает собранной в хвост гривой и бесконечно названивает мужу.

Все актеры демонстрируют замечательную легкость и изящество в предложенной режиссером клоунаде, они очевидно ярко талантливы и в отличной творческой форме, и очень хотелось бы взглянуть, как бы они справились с материалом более глубоким. Особенно впечатляет Никита Ефремов — эта способность к невероятному перевоплощению, острой характерности и психологической убедительности обещает многое, если будут интересные предложения от театра.

Наибольшие сложности выпали Марине Неёловой — образ, созданный драматургом, никак не по масштабу ее мастерства и таланта. Понять что-то про ее героиню крайне затруднительно даже из многочисленных ее диалогов и монологов. Она любила мужа — это ясно из того, как она рассказывает детям о боли после его смерти. Рассказ свой она написала заранее и теперь, собрав их, зачитывает с листа, бормоча, сбиваясь, глуша рыдания. Про квартиру она сообщает, что никогда не чувствовала ее своей, про детей — что к каждому у нее набор претензий, и даже поездка к Коле в Америку, оказывается, ей не понравилась, и вообще она хотела в Италию. Это сочетание капризности, мнительности, эгоизма и выспренности довольно сложно сделать живым. Марина Сергеевна хочет продать или просто выбросить все, что имеет, — этакая королева Лир — и тронуться в новую жизнь налегке. Единственный план на будущее — курсы вождения. Она отчаянно твердит, что хочет жить, а не доживать — но почему для этого требуется разметать гнездо, не ясно. Почему ее прежняя жизнь привела ее к этому краху — догадаться нельзя. Неёлова расхаживает по сцене, сунув руки в карманы и подняв плечи, отпускает иронические замечания, все время отвлекается на какие-то мелочи или убегает за дверь.

В самый патетический момент она появляется перед детьми навеселе, в клоунском рыжем паричке и цветастой рубашке и удерживает их, уже рвущихся по своим делам, упрашивая выпить на прощанье. Комиковать в этой сцене ей несложно, и публика радостно реагирует. Произнеся благодарственную речь ушедшему мужу и проводив наконец детей, она танцует — выплясывает в пустой квартире, и в этом танце можно видеть веселье свободы, а можно — отчаяние.

М. Неёлова (Марина Сергеевна Филатова),
С. Иванова (Татьяна Филатова-Линдер).
Фото В. Луповского

Квартиру построил на сцене художник Николай Симонов вместе с видеографом Владимиром Гусевым. Сначала это просто белый плоский портал, залитый видеопроекцией книжных полок — сплошные древние корешки нечеловеческих размеров, нет ничего, кроме книг. Потом портал начинает частями сдвигаться вглубь, словно пикселями обнаруживая глубину квартиры, — но там все та же белая пустота, минимум белой мебели и временами проступающие изображения переплетов. Эта библиотека, собранная тремя поколениями семьи, будто бы главный камень преткновения — хозяйка ее бросает, Николай возмущен, но ни он, ни кто другой из детей, ни новый хозяин себе взять книги не хотят. Однако и Сурену, попросившему себе «Книгу о вкусной и здоровой пище», отказано. Бумажное многопудовое богатство обернулось бесполезными черепками, никому не нужно — его решено передать в тюремную библиотеку. Очевидно, авторы спектакля имели в виду гибель литературоцентричного устройства жизни советской интеллигенции. Но настоящих книг на сцене нет. Есть белые условные стопки, на которых сидят, как на мебели, и есть гигантские серые тома, похожие на коробки, которые неловко таскают. Книги уже не читают, это атрибут вроде мебели. Видеопроекция книжных полок тоже периодически исчезает и сменяется бегущими столбиками двоичных кодов — так мир цифровой сменяет мир бумажный.

Но не в способе передачи информации дело и не в библиотеке, о которой так много говорят со сцены, то со взаимными упреками, то с ностальгической грустью. Не в пыльных стопках на выброс беда, а в том, что никому в этой семье как-то нет дела до других; не библиотека распадается, а род. Что они вычитали или не вычитали в мировой литературе, чему не научились из книг или жизни, раз так опротивело им всем это место? Не открыв этой тайны, герои исчезают, а опустевший белый дом заливает яркая проекция книг — фантом библиотеки занял место живых читателей.

Ноябрь 2020 г.