«Амадей». П. Шеффер.
Омский академический театр драмы.
Режиссер — Анджей Бубень, художник — Олег Головко

Анджей Бубень — режиссер с симфоническим мышлением, для него одинаково важны все составляющие спектакля — и это роднит Бубеня с композиторами и дирижерами, упорядочивающими на нотном стане творческие стихии. К тому же Анджей Бубень еще и музыкальный режиссер — не раз в Европе ставил оперы, мюзиклы, а в российских драматических постановках постоянно сотрудничает с композиторами (Петром Салабером, Виталием Истоминым и другими).

В спектакле о композиторах музыка требует особого подхода. В постановке Омской драмы звучат произведения трех авторов. Выборку из произведений Моцарта и Сальери сложно назвать уникальной, все же Питер Шеффер в своей пьесе четко обозначил, о каких именно произведениях ведут речь и что конкретно исполняют его герои. Но законченность музыкальной партитуре омского «Амадея» придает музыка молодого композитора Глеба Колядина, который наполнил плавными и драматичными аудиопереходами путь от одной музыкальной цитаты к другой.

М. Окунев (Сальери), И. Костин (Моцарт).
Фото — архив театра.

Мир героев Шеффера в постановке Анджея Бубеня приобретает четко выверенную структуру. Для Антонио Сальери и Амадея Моцарта режиссер создает среду, просчитанную до мелочей: австрийский двор работает, как машина, второстепенные герои наделены лишь каким-то одним говорящим жестом или символом: вот священник (Сергей Сизых) ритмизованно крестится и воздевает руки к небесам, барон Годфрид (Ирина Герасимова) поправляет на голове котелок, граф Иоган (Всеволод Гриневский) проверяет застежки на камзоле… Эти герои — манекены, они лишь обстановка, декорации для истории, которую рассказывает Сальери.

Режиссер решает спектакль в своих фирменных холодных и темных, «европейских» тонах. Здесь все перестановки и смены декораций эргономичны и плавны, каждая деталь работает в ансамбле с остальными. Мобильные декорации, три башни с дверями-арками, из которых составляются и городские улицы, и императорские дворцы, и театры, разработал художник Олег Головко. Перемены осуществляют и герои, и статисты. Бубень детально разрабатывает массовые сцены, у него живет, танцует и дышит каждый сантиметр сцены. Но заметно тормозят и ломают ритм спектакля многочисленные повествовательные сцены с монологами Сальери.

Роль Сальери в пьесе Питера Шеффера бенефисная, и можно сказать, что это спектакль Сальери (например, в БДТ Сальери играл В. Стржельчик, а в МХТ им. Чехова — О. Табаков). В омской постановке «первую скрипку» исполнил Михаил Окунев. Умирающий композитор в последнюю ночь своей жизни решает разыграть для потомков спектакль о смерти Моцарта: старый дед Сальери молодеет и перевоплощается в более молодую и амбициозную версию себя. У Окунева Сальери — идеальный придворный, он утончен, воспитан, молчит о своих честолюбивых планах и честен только в окружении своих подопечных вентичелли, шпионов-ветерков. Эти вестники сплетен у Бубеня превратились в парочку пластичных, легких, немного жеманных и игривых слуг просцениума (Егор Уланов, Анна Ходюн). Они и впрямь ветерки, порхают, прислуживают, ублажают своего господина и постоянно, незаметно для всех остальных персонажей, подглядывают, подслушивают и гармонично вписываются практически в любую мизансцену.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Сальери Михаила Окунева — умный, глубокий, рефлексирующий — продолжает находиться в обществе манекенов: жена Тереза (Ольга Солдатова), которую он ценит лишь «за отсутствие пылкости», смиренная и молчаливая кукла с печальным взором; ученица Катарина Кавальери (Мария Токарева) — тоже кукла, но другого рода, разряженная, вызывающая. Из всех женских персонажей «Амадея» режиссер наделяет живой жизнью лишь Констанцию Вебер, жену Моцарта. Кристина Лапшина в этой роли является женским отражением Моцарта, они оба «непристойные дети»: играют в прятки, разговаривают, по-детски коверкая слова, придумывают друг другу забавные прозвища… Но героине Лапшиной суждено повзрослеть, измениться, понять, что инфантильность — это не самый лучший сценарий для семейной жизни. Она приходит просить Сальери о месте для Моцарта при дворе и, позабыв на минуту о своей ответственной миссии, отведав конфет с ликером, вновь становится неугомонной девочкой, которой каждый миг представляется веселой игрой. Ребячество не выглядит искусственными, оно, безусловно, обострено ярким, выразительным пластическим рисунком, иногда актриса выдает чуть ли не акробатические кульбиты, но актерская природа Лапшиной, ее необычная угловатая подростковая внешность с острыми чертами, резкий голосок и в то же время стать, умение держать себя — делают ее героиню прекрасной женщиной с детскими чертами, а не пародией на девочку.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Эта парочка, Моцарт (Игорь Костин) и Констанция, — вызов всему благочестивому обществу. Недаром спектакль начинается с поднятия импровизированного занавеса (городская стена с ярким граффити «Амадей»). Сам герой — это такой же вызов, как испорченный уличными рисунками исторический ландшафт. Герой Игоря Костина —неотесанная инфантильная деревенщина, раскрашенная в самые яркие цвета. Он по-детски хохочет по поводу и без, неуклюже подтягивает штаны, откровенно пристает к своей невесте. Моцарта слишком много, он громок, нескромен и назойлив. И таким останется до самого конца. Временами способ существования омского Амадея напоминает его киношного предшественника из одноименной картины Милоша Формана: Амадей Тома Халса тоже был яркой краской при австрийском дворе, раздражая всех еще и своим знаменитым смехом гиены. Но в случае с фильмом это была лишь одна из черт героя. А в постановке Анджея Бубеня вечный подросток не повзрослеет и не изменится, что приговорит его исполнителя все три часа тянуть одну лишь ноту. Можно было бы обвинить Костина в том, что он не выдает в этом спектакле никакого актерского разнообразия, но не стоит забывать: весь спектакль — это взгляд Сальери, и для него Моцарт как был неотесанным деревенщиной при первой встрече, так и остается им на смертном одре. И это именно в глазах Сальери весь двор во главе с императором Иосифом II (Владислав Пузырников), жеманным и капризным монархом, — манекены. Сам же Иосиф слишком элегантен, слишком утончен, слишком категоричен — и все эти черты создают персонажа гротескового, смешного и прекрасного одновременно. Неожиданный характер, который вполне оправдывает заявление Сальери: «…мы служили малоприметным людям… и увековечивали их тупость».

Экзистенциальных открытий спектакль не совершает, душу не переворачивает. Мы три часа мечтаем, чтобы Сальери убил, наконец, этого раздражающего Моцарта. И вот фигура разноцветного гения постепенно теряет краски, жизненные силы и пропадает вовсе. Возможно, в пьесе Питера Шеффера режиссера заинтересовала история о человеке в искусстве: «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?» Но сюжет о Моцарте и Сальери слишком известен, его мораль не станет откровением. «Амадей» — это, в первую очередь, впечатление эстетическое: элегантная сценография, крепкие актерские работы.