А. Островский. «Бальзаминов». Воронежский Камерный театр.
Режиссер Михаил Бычков, художник Николай Симонов

Михаил Бычков ходит в последние годы на поиски в русской классике отечественных констант, несгораемых ментальных кодов и неизменных форм русского мира. Он примеряет платья классической драматургии на фигуры советских людей — наших, близких, знакомых. И находит созвучность Чехова и Островского советским реалиям. Таким был «Дядя Ваня» из 1970-х. Такой была «Гроза» из 1930–1950-х. Триптих завершился в этом сезоне «Бальзаминовым». И то сказать — завершился ли, ведь возможна и тетралогия… Гоголь?

Впрочем, «Бальзаминов» вписан в сегодня так же, как и во вчера, ибо сонное мечтание, в котором пребывают десятилетиями русская душа, а также ум (если он есть), имеет непреходящую власть над российским народонаселением с того исторически-мифологического момента, когда Емеля лежал на печке, а щука носила ему что ни пожелает. Как водится, не за труд и усердие, а за прекрасную душу и доброту. Сегодня «ирреальные» свойства национального характера укреплены жизнью во второй — сериальной — реальности, где пребывает народ. Там бедные девушки из малых городов находят счастье в богатых столичных домах состоятельных красавцев. Точь-в-точь как мечтает Миша Бальзаминов.

Стена блочного дома. Она же — экран, на котором идет кино: под мелодичную, уютно-советскую, киношную музыку Микаэла Таривердиева «Пары на веранде» всплывает типичная отечественная обстановка: скатерть на столе… начатая облатка таблеток «от головы»… одинокая трепаная книжка, морская раковина, плюшевый ковер на стене, фотография Миши в детстве, часы. Вот и сам он сладко спит, выпростав из-под одеяла пятку. По этой обстановке ясно: книжку здесь читают всю жизнь одну, однажды были на море и привезли раковину, а также страдают головой.

М. Гостев (Бальзаминов), Т. Чернявская (Павла Петровна). Фото А. Парфенова

Поочередно будет открываться и показывать свое нутро один квадрат панельной стены, затем другой. Всего их четыре. А кино все будет длиться и занимать остальные три. Причем это не будет хаотично и неопрятно мотающаяся камера. В профессиональных руках Алексея Бычкова каждый кадр выверен по ракурсу и по свету (недавно в нашем журнале Л. Овэс сетовала на непрофессиональный свет при сценической съемке онлайн, так тут как раз свет поставлен отлично: и по-театральному, и по-киношному). Параллельный киноспектакль крупных планов воронежские актеры играют, как в настоящем советском кино.

В общем, Бальзаминов спит в кино, а просыпается в театре: в правом нижнем квадрате уже теплится суперреалистический свет, и в ультрареалистической кухне блочного дома уже отходят от утренней бани ковыляющая уткой Павла Петровна (Татьяна Чернявская) и сухопарая Матрена (Наталья Шевченко). С легким паром! Это тоже не жизнь, а кино детства: когда никто никуда не спешит, когда халат у маменьки фланелевый, а поясница Матрены обвязана серым шерстяным платком. И носки у них, и тапки, и очиститель для воды Аквафор светится на утреннем солнышке, идущем из окошка… И все здесь по-семейному и по-провинциальному, и ранний летний свет падает на блюдце так, как было «там и тогда», в детстве, и кухонька обставлена — как мильоны других, в которых ты бывал, и на столе сухарики, которые станет аппетитно хрумкать неподражаемая сваха (Тамара Цыганова). И старый венский стул, и Fairy на раковине, и Матрена что-то роняет, а лирический Таривердиев все льется… И сонная неизменность российского уклада, и нервная мечтательность разбуженного Матрениным стуком Бальзаминова, и ленивый романтизм глупой бессмысленной жизни — все сразу является в этой обстановке, которую венчают фотообои: «Березовая роща» Куинджи. Русский миф. И путь русского героя Миши Бальзаминова проляжет как раз между «Березовой рощей» и темным лесом, по которому мчит «Иван-царевич на сером волке» (это финальный ковер в спальне Белотеловой, которая, видно, в свою очередь грезит об Иван-царевиче).

Т. Чернявская (Павла Петровна). Т. Цыганова (Сваха Красавина). Фото А. Парфенова

Мечта о простоте, природности, о зеленой травке, белых стволах, о просторе и покое (Куинджи), с одной стороны, — и маниакальная страсть к побегу, вечная греза о том, что кто-то увезет тебя в лучшую жизнь (Васнецов). Вечная двойственность и вечная мука завороженного российского сознания. И аккомпанируют этой двойственности, с одной стороны, Таривердиев, а с другой стороны — Ян Френкель с его «Погоней» (в обработке Никиты Бондаренко она прозвучит, когда Чебаков и Бальзаминов пойдут красть сестер Пеженовых, Раису и Анфису, а маменька с Матреной станут смотреть по телевизору индийское кино с погоней и грызть семечки, одновременно обсуждая, нет ли «на раёне» какой ясновидящей…).

С Пеженовыми в реалистическую картину русского мира с березами, кувшином Аквафор, кроссвордами Матрены, газовой плитой, щербатыми кружками разных советских периодов, серыми волками, царевичами и елками въедет еще и сладостная истома индийских сластей и страстей. Но погодим, торопиться некуда. Порассматриваем таких достоверных, теплых и душных маменьку и Матрену (хмурую, вечно недовольную Мишей), послушаем Таривердиева и встретим заспанного Бальзаминова, постоянно, до красноты глаз, шизофренически вперяющего свой взор в неуловимую даль только ему известного вымысла, помысла и замысла. Бальзаминов Михаила Гостева с его острыми чертами и блуждающим горячечным взором, конечно, никакой не дурак и не глупец, он живет в неадекватно-напряженном пограничном мире, параноидально принимая желаемое и мнимое — за реальное. Потому что он русский! Он настоящая отечественная скрепа! Не все ли равно чему верить — приметам, снам или телевизору (маменька и Матрена верят всему сразу, как и мы с вами), лишь бы не видеть реальности. Пограничье мучительно, Миша недобр, страдает, нервничает, но диагностировать у него на первых порах можно только патологическую инфантильность, в том числе социальную. Диагноз распространенный, симптомы наблюдаются у 86 % населения.

М. Малишевская (Белотелова), Т. Цыганова (Сваха Красавина). Фото А. Парфенова

Бальзаминов обижен на бедность и неудачливость. Ну, и на сваху Красавину.

Ах, хороша сваха — Тамара Цыганова (хороша, впрочем, вся троица возрастных актрис)! В розовом пиджачке, с укладочкой, которую она быстро и ловко поправляет… Так выглядят веселые, прибранные и бодрые работницы ЗАГСа в климактерическом возрасте (вот и сваха все мелко-мелко промокается платочком — запыхалась). Но эта Акулина Гавриловна — скорее медсестра и массажистка (в том числе Белотеловой) и потому обладает немыслимой аккуратностью. Она все делает кончиками изящных пальчиков, и слова у нее рождаются тоже не из глубины, а как бы слетают с кончика языка. Грациозно берет кусочек курочки, обтирает рот салфеточкой, не забывает аккуратненько сложить шапочку, защищающую причесочку, протереть экранчик смартфона, в котором живут у нее чистенькие мордочки невест, и тут же со смешком полюбоваться на фотку, сделанную в момент, когда Миша произносит: «А вот если б я был царь…». Мелкие движения сопровождаются дивной «островской» речью, рассыпающейся, как горохом, смешками и прибаутками. Цыганова буквально внутренне танцует. Ее сваха Красавина в ритмичной внутренней кадрили успевает все оценить, понять и посмеяться, она всем своя. И массирует она белотелую Белотелову, похожую одновременно на Симону Синьоре, Роми Шнайдер и Юлию Ауг (Мария Малишевская), в ритм звучащей музыки — как номер исполняет, как на белом рояле играет, как в кино снимается. Бытовая правда и сценическая ирония — что тут скажешь…

Сцена из спектакля. Фото А. Парфенова

Это одно кино, отечественное. А Бальзаминов попадает тем временем квартирой ниже — в кино индийское. Южных кровей гастарбайтерские сестры Пеженовы (Анастасия Новикова, Людмила Гуськова), раскрашенные дуры в шароварчиках, курят кальян, синхронно и ритмично шевелят крепкими челюстями, вгрызаясь в яблоки, как вгрызаются они и в письмо Чебакова, призывающего Анфису Пеженову к побегу (серый волк будет ждать тогда-то и там-то…). Измазанный сажей фальшивый «сантехник» Бальзаминов (под этим видом он и проникает в квартиру), смиренно щиплющий виноград, попадает в дивный мир певучей «нерусской» речи и мягких ковров. (Они вгрызаются — он щиплет, два глагола определяют все.) В итоге ему повяжут платок, как радже, и Раиса вовлечет его в индийский танец грез, который еще дальше от реальности, чем кино отечественное. И Миша, надо сказать, не без таланта подхватит условия новой игры.

Здесь все живут химерами и галлюцинируют, в том числе Белотелова, живущая этажом выше, на фоне зефирных обоев с розами. В эту квартиру с массажным столом посередине и попадает Бальзаминов, бежавший от братьев Пеженовых через балкон. Ну, дальше все слаживается согласно классическому комедийному сюжету, и Миша возвращается от Белотеловой как настоящий герой. Его показывают «на большом экране», и идет он вдоль стены, вдоль светящихся окон, под романтическими струями дождя. Идет, счастливо улыбаясь, — чистый Лукашин из «Иронии судьбы», точно так же попавший не в ту квартиру, но обретший там свое будущее счастье. И опять звучит музыка — кино продолжается под Фрэнка Синатру (The World We Knew — мир, который мы знали).

Сцена из спектакля. Фото А. Парфенова

…Вечерний августовский свет освещает маменькину кухню. Матрена и Павла озабоченно едят суп, обсуждая смысл сновидений про Китай, и глаза их в увеличенном камерой изображении стекленеют и готовы покраснеть, как у Миши. Ведь проницать иную реальность — дело нелегкое, не обладая воспаленным взором, трудно увидеть ту реальность, в которой у тебя машины и яхты и будто ты генерал. Для такого отечественного зрения нужны обязательно сумерки. Жизнь в полумраке слаще, она микширует кухонную действительность, в которой несбыча мечт тоской щемит глупое бальзаминовское сердце, пока женщины моют его в оцинкованной ванне, — и до той поры, пока явившаяся сваха, поевши селедки под шубой, не сообщит ему, что «попал он под правое крылышко» лебедицы, и не вручит в подарок настоящие, не выдуманные часы. И тут! Матрена! Выносит бенгальский фейерверк! И надувные игрушки! И просто наступает 1 мая или Новый год! Огни и сияние предваряют выход Миши Бальзаминова из березовой рощи и вход его в темный лес Белотеловой. На анимационном кадре во весь экран властные упитанные персты вытаскивают щуплого Бальзаминова из уюта Куинджи и тащат наверх…

А наверху-то Васнецов. Спальня. И ложатся они с хищной тупой красавицей-«животной» Домной Евстигневной в кровать под «Серым волком».

Сцена из спектакля. Фото А. Парфенова

И начинается другое кино, наступает черно-белая «новая волна». И вот уже в контрастном кадре инфернально сверкает око то ли Симоны Синьоре, то ли Юлии Ауг (Марии Малишевской). И лежит она — чисто Панночка. А затем мы видим бледное лицо свихнувшегося Бальзаминова, в голове которого проносятся все названия пьес Островского, начинающиеся с пословиц и поговорок: За чем пойдешь… Не было ни гроша… Бедность не порок… Не в свои сани… Сердце не камень… А дальше — просто пословицы: Волка бояться (тут — плотоядный глаз Белотеловой)… Затем все начинает путаться в некрепком русском уме. Не все коту похмелье…. В чужом пиру сочтемся… Лучше новых двух бояться… сани… алтын… бог пошлет… Записки сумасшедшего Бальзаминова под шелковой простыней трагичны и графичны, все сбивается, кинематографический нуар охватывает экран. Сеанс одновременной комической игры на четырех досках окончен. Стена бетонного дома закрывает все реальные квартиры. Ирония судьбы? Джентльмен удачи? Операция на букву?..

Андрей Пронин написал, что в финале спектакля «русско-советский лубок встречается с экзистенциализмом и возгоняется до классического абсурда». Мне же кажется, что никакого абсурда нет: Бальзаминов окончательно сошел с ума, и на потолке спальни Белотеловой точно видится алжирский дей, у которого под носом шишка…

М. Гостев (Бальзаминов). Фото А. Парфенова

P. S. Под текстом уже стояла другая дата, но в последний день верстки, 13 сентября 2019 года, страна с картин Куинджи и Васнецова взорвалась визуальными свидетельствами сколь травестированной, столь и реальной свадьбы Ксении Собчак. И на них жених Константин Богомолов выглядел чистым Бальзаминовым — ну просто цитатно. В срежиссированной им самим реальности макабрически смешались катафалк, в котором они ехали из ЗАГСа, возлежа на красном шелке подобно Бальзаминову и Белотеловой в финале, венчание программного атеиста в настоящей церкви — и осквернение бутафорского храма стриптиз-танцем невесты в дезабилье. Невесты, только что давшей обет в белой фате посреди настоящего храма в присутствии двух маменек. На свадьбе режиссера — недавнего возмутителя идеологического спокойствия, много лет забивавшего «Золотой гвоздь», смешались пение Баскова и веселый Песков. Собчак по-кошачьи ползала по сцене в красной подвязке, соблазняя жениха, — точь-в-точь Белотелова, играющая с Мишей в кошки-мышки на фоне зефирных обоев… За чем пойдешь — то и князь… Не в свои сани — преступление… Не было ни гроша — волшебная гора… Правда хорошо — идеальный муж… Свои собаки грызутся — волки и овцы… На всякого мудреца — теллурия…

15 сентября 2019 г.