Не могу объяснить, какая сила уже много лет тянула меня в Тыву. Мне она представлялась каким-то мифологическим местом, почти Шамбалой. Узнала я о Тыве после спектакля Алексея Ооржака «Король Лир», показанного на «Сибирском транзите», а потом выдвинутого на «Золотую маску». А после того, как в 2016 году были совершены археологические открытия на тувинских аржаанах, после того, как в Долине царей были найдены фантастические следы скифской культуры VII–VIII веков до нашей эры, все у меня сомкнулось. Этот тувинский Лир, раздирающий на куски карту из оленьей кожи и швыряющий куски дочерям, оттуда, из древних скифских становищ. С тех пор я мечтала только об одном: чтобы труба позвала меня в дальний путь.

Труба наконец позвала — вполне мелодичным голосом Марины Идам, тувинского режиссера, с которой мы познакомились в Бурятии, на фестивале «Алтын-сэрге», потом встретились на ее спектакле «Журавли» на прошлом «Наурузе». Благодаря ее настойчивости я и оказалась в тувинском театре.

Добраться до Тывы (Тува — это в русском произношении) оказалось не так-то уж сложно. Пермь—Москва—Абакан, а потом машиной до Кызыла. Ночь и полдня. Едешь по горным дорогам, и никакого серпантина, все полого, кругом тишина и безлюдье, иногда только пасутся мохнатые приземистые лошадки и косматые коровы. То есть где-то есть люди, которым они принадлежат. (По словам Сергея Шойгу, у каждого тувинца есть поголовье скота. Или — почти у каждого.) Но людей вообще не видно. И кажется, ты все дальше от цивилизации, все ближе к Саянам. В общем, счастье социопата. Всё новые заснеженные вершины вдали и вблизи. Небо, которое постоянно меняет цвет, как будто за пультом стоит ну, например, Тарас Михалевский. Прямо на смотровой площадке, где мы остановились, шаман надевает свой наряд, готовясь к ритуалу, как к началу спектакля… Невиданно длинный наземный тоннель, который одной своей стороной прижимается прямо к подножию горы, говорят, опасный зимой, когда перевал заваливает снегом.

И вдруг… Совершенно неожиданно открывается вид на Кызыл. И мы въезжаем в ухоженный город, столицу республики Тыва. Город по российским меркам небольшой, сто семнадцать тысяч жителей. Стоит себе в окружении гор, на слиянии Большого и Малого Енисея. Никакого производства в Кызыле нет, поэтому в городе воздух чистый, а в горах — хоть ложкой ешь. Вокруг бьют целебные источники — аржааны. Для тувинцев это священные места. Подходить к ним надо в одиночестве, без суеты.

Единственный в республике Тувинский национальный музыкально-драматический театр был создан в 1936 году, когда Тыва еще была самостоятельным государством (она вошла в состав СССР в 1944 году, хотя добровольцы уходили на фронт начиная с 1941 года, а в 1943-м была создана тувинская дивизия. Об этом был спектакль Марины Идам «Журавли»). Несмотря на государственную самостоятельность, в создании тувинской труппы помощь оказывали деятели советской культуры, приехавшие в Тыву в начале 1940-х годов, и, конечно, их влияние было огромно. С одной стороны, это была помощь в становлении профессионального искусства. Но было и другое: непонимание традиций тувинской культуры, не знавшей европейского театра. Собственно, эта проблема существует во всех национальных коллективах: «прививка» русской актерской школы, полученная в столичных вузах, часто входит в противоречие с темпераментом артистов, с ментальностью народа.

Самая серьезная проблема, которую я увидела, — несовпадение профессионального уровня труппы, способной на выполнение сложных художественных задач, и зрительских требований и предпочтений. Я замечала это не только в Тыве. На прекрасном спектакле «Антигона» Фарида Бикчантаева в Уфе был полупустой зал. Зрители хотят комедий и мелодрам. И чтобы с танцами и песнями. Мне могут возразить, что этого требуют зрители во всех городах. Ну, нет. Тут вообще все другое. В соответствии с традиционными тувинскими ценностями какие-то темы оказываются совершенно неприемлемыми. (Например, в спектакле Сюзанны Ооржак «Мать Альба» зал явно осуждал всех дочерей Бернарды.) В каких-то случаях я не понимала реакций публики. Там, где, казалось, надо было переживать, вдруг раздавался взрыв хохота. Реакции были абсолютно неожиданными (для меня) и даже парадоксальными.

Сейчас в тувинском театре сорок шесть артистов. Все — выпускники РГИСИ, РАТИ, Щукинского и Щепкинского институтов, Гнесинки, Улан-Удэнской академии. Не в каждом крупном городе встретишь такую оснащенную труппу! Есть четыре режиссера: главный — Алексей Ооржак — и трое в штате. Да еще трое с режиссерским образованием. Получается, семеро. Очередь на постановки оказывается долгой, и, на мой взгляд, режиссеров это расхолаживает. За семь дней я посмотрела работы каждого из них. И все семь дней было ощущение, что я нахожусь в разных исторических временах. Уж очень пестрый был репертуар! Кроме того, у многих артистов образование музыкальное. И это заметно, когда они участвуют в драматических спектаклях. Чувствуются и разные актерские школы.

 

ПРОСТОЙ СОЛДАТ КОРИОЛАН

В первый вечер я попала на премьеру шекспировского «Кориолана» в постановке Марины Идам. Высокая легкая конструкция похожа на дорогу, витком спирали уходящую вверх (сценография главного художника театра Начына Шалыка).

Кай Марций Кориолан в исполнении молодого артиста Уран-оола Стал-оола — могучий, простой и прямолинейный солдат. Он готов к подвигам. Так его воспитала Волумния, вдова и мать солдата. В исполнении Луизы Мортай-оол она тоже прямолинейна, но, в отличие от сына, полна чванливого пафоса и хвастливой гордости за свое создание. Это такая назначенная сверху «мать героя». И она, презирающая «чернь», сама зависима от нее. Она и есть тот самый «голос народа», перед которым должен унизиться Кориолан. Потому что важнее сыновних подвигов — консульство в Сенате. Волумния манипулирует своим сыном, которого воспитала, как положено, как необходимо Риму. А плебс, презираемый ею, фактически руководит ее желаниями и волей. Волумния наматывает сыну на руку, как оберег, красную нить. Это у тувинцев называется пуповина — Кызыл тын. (Читала когда-то, что у северных народов кусок пуповины зарыт в месте, где человек родился. Это символ родины.) А здесь в финале Кориолан разрывает ее. Освобождаясь от воли матери и от воли Рима. Порывая все узы и обрекая себя на одиночество и гибель.

Народные трибуны (Аржаана Стал-оол и Саян Монгуш), панически боящиеся потерять свои полномочия, даны почти в комедийном ключе, а горожан, то есть «чернь», от которой фактически зависит судьба Кориолана, играют две актрисы, Надежда Ооржак и Хемермаа Сайзан-оол. Горожанки болтливы, бессмысленны, и понятно, что никакого своего мнения не имеют и иметь не могут. Поэтому манипулируют ими народные трибуны совершенно бесстыдно. Спектакль Марины Идам поставлен о герое, который не смог приспособиться к мирной жизни. Не смог научиться хвастаться своими ранами, вещать о своих подвигах, не смог согнуть свою гордую шею перед плебеями. Кай Марций Кориолан, согласно Шекспиру и (особенно) Плутарху, — высокомерен. Но в этом спектакле, пожалуй, не надменность и презрение к черни движет им. «В руках у вас я щит и меч…» — эта фраза вынесена как эпиграф. Не требуйте от того, кто защищает вас, еще и умения торговать своим героизмом. Очень важная тема, которая звучит до сих пор злободневно. Отлично сыграны, ритмически построены сцены боев (постановщик — Саян Монгуш). Ярким, темпераментным тувинским артистам очень по плечу такие пьесы, где в центре действия битвы, подвиги, гибель героев. Только бы не потерялись, были освоены актерски важные смыслы шекспировского текста, которые пока, на премьере были только намечены.

 

НА ГАСТРОЛЯХ В ГЛУБИНКЕ

На следующий день шел явно любимый публикой спектакль «Где ты был, отец» в постановке главного режиссера Алексея Ооржака. В нем соединены одноактная драма «Мать Индия» тувинского драматурга Эдуарда Мижита (кажется, единственного в республике) и драма по мотивам пьесы Кан Кикути «Отец вернулся». Но, увы, было ощущение, что спектакль поставлен для сельских гастролей. Минимум декораций, плохой свет. То есть все приближено к возможной реальности. (Хотя со светом во всех спектаклях явные проблемы. Оборудование куплено, а работать на нем некому.) Обе пьесы — классические мелодрамы. В первой деревенская тетушка Амаа, влюбленная в Индию, получает приглашение станцевать в сельском клубе индийский танец. Среди односельчан она слывет слегка свихнувшейся, и на самом-то деле это издевательская шутка, но героиня верит. И Надежда Ооржак, исполнительница этой роли, вдруг начинает танцевать. И танцует чудесно, ну просто как в индийских фильмах! В танце прорывается что-то подлинное, прекрасное, и этот страстный танец убеждает больше, чем текст пьесы и отсутствие действия. Во второй пьесе, где речь идет о возвратившемся в семью блудном отце, невозможно отвести глаз от артиста Орлана Оюна, который почти без слов играет роль старшего сына, возмущенного приходом папаши, гулявшего где-то двадцать лет. Точность оценок, непрерывность существования, выразительность почти неподвижной фигуры… Есть пространство роли, есть личная ответственность за то, что происходит внутри этой роли, и это оправдывает многое. В общем, я как будто съездила с театром куда-то далеко, в тувинскую глубинку, и было это… ну, в семидесятые годы.

 

НА ФЕСТИВАЛЬ ДРУЖБЫ НАРОДОВ

Почти всегда в репертуаре национальных театров есть спектакли, связанные с эпосом. Через него народ познает свою историю. Я видела такие спектакли в казахских, уйгурском и корейском, коми-пермяцком театрах, в Карелии, в Татарстане. Но очень редко удается создать подлинно эпический спектакль. Прежде всего дает о себе знать отсутствие драматурга, способного перевести язык эпоса в язык драмы, и, что греха таить, желание поставить «красиво и богато». В спектакле «Чадаган» (режиссер Сайдаш Монгуш) по тувинской легенде о возникновении музыкального инструмента чадагана речь идет о девушке, которую насильно выдали замуж за царя, чтобы она родила ему наследника. Но кормить ребенка она отказалась. И вот позвали Певца, создающего чадаган на глазах зрителей, и волшебные звуки этого инструмента заставили юную мать разрыдаться и принять ребенка к груди. То есть речь в легенде — о силе искусства. Редчайший случай! В спектакле принимают участие артисты национального оркестра Республики Тыва, группа барабанщиков «Мэдээ-Хаан». Они играют роли музыкантов могучего царя (Айдын Бады-Саган), который, как положено, гневен и одинок. Жены его (Луиза Мортай-оол и Олимпиада Чывырал) мстительны и завистливы. Охотничья дочь, выбранная в новые жены (Чечек Монгуш), своевольна, летает на канате над всей сценой, и понятно, что в руки так просто не дастся. И Певец (Андрей Монгуш), создавший чадаган, поет божественно. Но ощущение, что это не подлинный эпос, а «сувенирная шкатулка», не покидает все время спектакля. Как положено в эпосе — это повествование, а не действие, и артисты здесь — иллюстраторы. Играть им особенно нечего. Но в спектакле есть сказитель (Орлан Оюн), который время от времени обращается к залу. Он мог бы быть проводником из сегодняшнего дня в прошлое. Но здесь он похож то ли на сказочного звездочета, то ли на старика Хоттабыча и, конечно, никаким проводником не является. Устаревший режиссерский язык виден во всем. Такие спектакли раньше возили как творческие отчеты в Москву, на фестивали «дружбы народов». Ничего плохого в этом нет. Но это вряд ли плодотворно для развития тувинского театра.

 

МИР КАК ТЮРЬМА

Режиссер Сюзанна Ооржак не впервые обратилась к трагедии Федерико Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы». Когда-то ее спектакль, поставленный в Якутии, был номинирован на «Золотую маску» и Альбу в нем играла великая Степанида Борисова. Тогда спектакль показался мне слишком литературным. Эта «Мать Альба» совсем другая. Она поставлена почти как балет, в ней много выразительной хореографии (Жанна Намчын-оол), математически выверено режиссерское решение, скупая, выразительная сценография Начына Шалыка: чего стоят стулья, похожие то ли на вырванные зубы, то ли на сиденья для пытки. Дом Альбы — домашняя тюрьма. В спектакле — это метафора несвободы. И безжалостное исследование природы женщины, откровенных мучений женской плоти, лишенной естественной жизни, права любить и рожать, уродство существ, в которых превращаются женщины без любви. Саяна Сат в роли Альбы и сама изуродована нелюбовью. И мстит своим дочерям, готовя им такую же судьбу. Она бывает даже ласковой, когда чувствует полную власть над всеми. Старшую дочь, Ангустиас, к которой сватается Пепе-Римлянин, играет артист Мерген Хомушку, и на глазах зрителя происходит его (ее?) преображение. Неуклюжая мужская поступь становится плавной, горделивой и почти женственной. Он (артист Хомушку) или она (Ангустиас) как будто хорошеет на глазах. Это иронично, как всегда бывает с травестией, но и жестоко.

В этом спектакле все дочери запоминаются, и любимица Альбы, подлиза Магдалена (Шенне Шоюн), и почти обезумевшая от страсти Мартирио (Надежда Ооржак), и любопытная Амелия (Хемермаа Сайзан-оол), и, конечно, дерзкая Адела (Салбак Лапчар), которую, как и Ангустиас, дружно ненавидят все. Она уже беременна от Пепе, и только Бернарда не видит этого. Сестры похожи на стаю черных хищных птиц, готовых вонзить когти в жертву, но они мгновенно замирают в позе смирения, как только появляется их тюремщица.

Спектакль причудливо одет. В костюмах Зульфии Садыковой угадываются древние монгольские головные уборы, чем-то схожие со средневековой «бургундской модой». Восток и Запад соединяются странно и оригинально. Словом, современный театральный язык и жесткость режиссерского прочтения возвращают в сегодняшний день. Но спектакль играют редко, он плохо продается. И вот что с этим делать? Мне кажется, воспитывать и обучать работников зрительской службы театра, менеджеров по рекламе. Зрители везде хотят только смеяться и плакать. Но иногда их приучают и к другим человеческим реакциям.

 

«ДАТСКИЙ СПЕКТАКЛЬ»

«Датские спектакли» снова начинают появляться на театральной карте России. «Шурави», поставленный режиссером Альбертом Хомушку по пьесе Чылгычы Ондара «Последняя пристань», приурочен к тридцатилетию завершения боевых действий 40-й армией в Афганистане. Драматург — председатель Союза писателей Тывы, человек немолодой и уважаемый, был когда-то министром культуры республики. Перед началом спектакля в зрительный зал вошли афганцы в военной форме, при орденах, с букетами. Главный из них прямо во время действия начал разговаривать по телефону, как будто переговаривался со штабом армии. Потом вышел, но к финалу вернулся. Я поняла, что это акция, и отнеслась к ней со всем уважением.

Об афганских событиях существует довольно большая литература. Есть повести, рассказы, книга Алексиевич. Есть фильмы. Но тема эта мало освоена нашими театрами. Прежде всего потому, что, увы, не появились пьесы об этом периоде, ставшем жизненной драмой для многих участников военных действий. «Шурави», где речь идет о тувинском парне, служившем в Афганистане (казалось бы — вот оно, свое, близкое!), создана по канонам советских пьес-фальшивок о Великой Отечественной войне, появившихся в первые ее месяцы. В «Шурави» все создано по рецептам восьмидесятилетней давности: герои воюют вместе, никто не погибает, раны не опасны, изъясняются гладкими фразами, диалоги неживые, конфликт черно-белый, сюжетные линии не проявлены. Давно понятно: показывать на сцене «всерьез» военные действия — дело безнадежное. Казалось бы, уроки эти должны быть усвоены. Но нет, через тридцать лет после вывода войск из Афганистана появляется спектакль такого уровня. Я даже думаю, что он вполне может нравиться афганцам, которые сидели в зале, а в финале поднялись на сцену. Наверное, их утешает и этот счастливый финал, где все живы, наверное, они считают, что в театре так все и должно быть. Вполне допускаю, что это своего рода запоздалая терапия. Но мне вспоминаются слова Александра Володина, которому казался нестерпимо фальшивым стук сапог по деревянной сцене, потому что это было неправдой.

 

ВЕСЕЛЬЯ ЧАС…

В последние дни театр показал две классические музыкальные комедии, «Ходжу Насреддина» (по пьесе Л. Соловьева и В. Витковича «Веселый грешник») в постановке Леонида Кан-оола (в его же переводе на тувинский язык) и «Хануму» Б. Рацера и В. Константинова по пьесе А. Цагарели в постановке Алексея Ооржака. Обе из разряда — «праздник для зрителей»: музыка, танцы, запутанная любовная интрига. Ходжа в исполнении Айдыса Даржая обаятелен, но не очень придуман, зато его ишак, скептик и философ, в исполнении Эдуарда Ондара становится не менее важным героем спектакля. Но самое большое удивление вызвала исполнительница роли хранительницы гарема. Невероятно комичную и глупую героиню сыграла Саяна Сат, настоящая «актриса с каскадом» — днем раньше игравшая Бернарду Альбу. В который раз я убедилась в том, что комический артист может сыграть трагедию. Тем не менее спектакль не очень «собран», на сцене много режиссерской невнятицы, хореографические номера не вплетены в действие.

«Ханума» сделана более подробно и мастеровито. И в спектакле, расчетливо комедийном, есть лирическая тема — любовь, о которой мечтают все герои, включая Хануму в обаятельном исполнении Олимпиады Чывырал. Прекрасную комедийную пару составляют Эдуард Ондар в роли купца Микича Котрянца и Анзат Куулар в роли свахи Кабато. Все эти очаровательные и совершенно бессмысленные люди вызывают острое желание хотя бы день пожить так безмятежно, убежать из сегодняшней реальности, где любви намного меньше. Нам бы, как говорится, их проблемы! Наверное, в этой терапии и видел свою задачу Алексей Ооржак, человек мудрый, много сделавший для тувинского театра и достойно руководящий им вопреки сложным обстоятельствам жизни. Встретиться с ним так и не удалось. Алексей Кара-оолович лежал в кардиологии. Решался вопрос о том, продолжит ли он руководить театром. Уже после моего отъезда дошла весть, что продолжит!

А с артистами и режиссерами мы встречались каждое утро. Обсуждения спектаклей плавно переходили в разговоры о современном театре. Отсутствие контекста, географическую изолированность они ощущают остро. Надеюсь, поездки на фестивали «Туганлык» и «Науруз» как-то восполнили эту жажду. Ну и конечно, театру нужна стратегия развития. Нужны лаборатории. Необходима программа просвещения публики. В эпоху нового варварства не стыдно собрать зрителей перед началом и провести с ними беседу, которая бы приготовила к восприятию спектакля, как это делает Гоголь-центр в Москве, как это делают многие театры в России. Вижу, что зрители с интересом откликаются на эти мини-лекции. Просветительскую миссию театра никто не отменял.

Июнь 2019 г.